И за что может любить меня мужчина, если я ко всему отношусь с такой профессиональной дотошностью? А с другой стороны, мне были противны бабы, демонстрирующие всему миру свои эмоции. Это позволительно лишь тогда, когда больше демонстрировать уже нечего.
– Вы считаете, что мне эти двадцать растраханных долларов надо было взять? – спросил у меня Винкин чуть позже, когда мы смотрели, как передвигают камеры.
– Нет, не надо было. И потом, мне кажется, я просила тебя больше это слово не употреблять, – сказала я.
– О, – сказал Винкин. – Я позабыл.
Когда поведение Винкина не одобряли, он расстраивался так, словно готов был себя убить.
– Не надо так на меня смотреть, – сказала я. – Все не столь уж важно. Дело не только в этом слове.
В это время рабочие перевозили буйволов на ближайший холм. Один из ковбоев, высокий парень по имени Джимбо, подошел к Винкину и спросил, не хочет ли тот пройти к пикапу и взглянуть на животных. Восторгу мальчика не было предела, не только от предстоящей поездки в пикапе вместе с настоящим ковбоем, но и от того, что он снова увидит буйволов. У Джимбо была очень толстая жена, я их не раз видела вдвоем в одном из местных кафе. Я попыталась представить себе, какой была бы моя жизнь, если бы я вышла замуж за простого хорошего человека, например, за кого-нибудь из местных жителей. Что было бы тогда у меня в душе – такое же смятение и путаница, как сейчас, или же покой и счастье, а может быть, только тоска и скука? Ответа на этот вопрос я так и не нашла.
В середине того же дня я проходила мимо одного из пикапов и, взглянув внутрь, увидела там Оуэна. Он сидел, согнувшись, за рулем. Сначала я решила, что он умер, и меня прошиб озноб, но потом поняла, что он просто спит. Вовсю палило солнце и Оуэну должно было быть очень жарко. Он весь склонился вперед; голова лежала на руках, вцепившихся в руль, а рубашка на спине насквозь промокла от пота и прилипла к телу. Я физически не могла двинуться с места – мне надо было хорошенько его разглядеть, чтобы попробовать найти хоть какой-нибудь ключ, который помог бы мне себя понять. Разумеется, никакой разгадки я найти не смогла, но, почувствовав на себе мой упорный взгляд, Оуэн проснулся и вдруг увидел, что всего в метре от него стою я и смотрю на него. В моем взгляде не было никакой враждебности, хотя, возможно, это его удивило. Переживания всегда выматывали Оуэна. Нередко после наших с ним стычек он вот так сваливался и мог проспать несколько часов подряд. Сейчас, всего после трех дней, Шерри настолько его измочалила, что он вот так рухнул в раскаленном на солнце пикапе.
Когда Оуэн открыл глаза, мне показалось, он очень обрадован, что видит меня, даже больше, чем просто обрадован.
– Мне нужно сегодня вечером с тобой встретиться, – произнес Оуэн к моему великому изумлению.
– Это что-то новое, – сказала я.
– Приезжает бухгалтер Шерри, – сказал он. – Шерри не хочет, чтобы я в это время был у нее, потому что не желает, чтобы я знал, какая она богатая.
– И потому ты хочешь убить время, пока будешь в изгнании? – спросила я.
Тут к нам подбежал Джерри. Если бы прибежал не он, это непременно сделал бы кто-нибудь другой. Каждые тридцать секунд ко мне обязательно кто-нибудь подбегал.
– Я приду на просмотр отснятого материала, – сказал Оуэн.
И он пришел. К этому часу я уже очень устала. Все время после обеда я снова и снова говорила себе, что окончательно решила больше его не видеть. Какой смысл? Мне надо вести себя гордо, хотя почему именно гордо, я не знала. Большую часть своих тридцати семи лет я была гордой и одинокой. И потому в моем сознании эти два состояния души стали взаимосвязанными. Чем больше гордости, тем больше одиночества. Честно говоря, за многие годы я не нашла подтверждений этой истине. Равно как и тому, что мужчинам еще больше хотелось меня завоевать именно из-за того, что я была для них такой трудной добычей. Ведь большинство их них воспринимали мой характер слишком серьезно и от меня сразу же отступались, находя для себя других женщин, овладеть которыми было гораздо легче, чем мной.
Но тут во мне заговорило любопытство, и еще гордость. Мне захотелось узнать, что Оуэн думает по поводу всего происходящего между ним и Шерри. Можно, решила я, хотя бы попробовать это выяснить.
Потом Оуэн появился у меня в комнате. И поступил так, как я и предполагала, попытался сразу же меня трахнуть. Несмотря на то, что все это было абсолютно предсказуемо – ведь точно так же все происходило и утром, для меня его желание оказалось неожиданностью. Я, видимо, полная противоположность бойскауту – я никогда ни к чему не готова.
Но готова я была к атаке Оуэна или нет, я встретила его попытки как неприступная стена. Сразу же после работы я узнала, что с Джо Перси случился удар, не очень серьезный, судя по всему, но все равно – у него был сердечный приступ. Я ужасно испугалась и огорчилась. Я позвонила в больницу, но поговорить с Джо мне не разрешили. И я подумала: Боже мой, что будет, если ему станет хуже, и вдруг он умрет, а я с ним не успею поговорить? Это было единственное, о чем я могла думать. Поэтому, когда Оуэн появился в комнате и загнал меня в угол возле туалетного столика, я воспринимала реальность еще меньше, чем утром. Сопротивлялась я чисто механически, не очень осознавая все, что со мной происходит. И лишь потому, что Оуэн такой огромный, он смог без особого труда меня растормошить и привлечь мое внимание к себе.
На какой-то миг в голове у меня прояснилось. Я постаралась взглянуть на него реального, живого. Я убеждена, что если мне удается какого-нибудь человека разглядеть поближе, то я всегда могу узнать, что в нем истинное, а что наносное. Что до Оуэна, то мне никогда не надо было его слушать – он все время только лгал, лгали и его слова, и его тело. Истину придется выяснять своим собственным методом.
– Оуэн, пожалуйста, перестань, – сказала я. – Ну хоть на минутку перестань. Ради всего святого, секс из этой путаницы выбраться не поможет.
– Если ты меня любишь, то поможет, – сказал он. – Если ты меня любишь, то почему же ты этого не доказываешь?
– Потому что сначала мне надо получить ответ на некоторые вопросы, – сказала я. – Например, почему ты, говоря, что тебе нужна моя любовь, проводишь свои ночи с Шерри. Это для меня чертовски важно.
– Этого я сам не знаю! – закричал Оуэн. – По-твоему, люди все знают? Если ты меня любишь, почему же ты за меня не борешься? Может быть, я еще сам ничего не решил.
Я едва не расхохоталась. У этого зрелого мужчины, пытающегося затащить меня в постель, интеллект развит куда менее, чем у крохи Винкина Вейла. Он уговаривает меня с ним трахнуться, чтобы ему можно было сделать выбор между мною и другой женщиной. Неужели все мужчины на свете такие же идиоты и способны на такие же глупейшие высказывания?
Тем не менее, я видела, что с Оуэном происходит нечто очень серьезное, потому что он очень редко добивался близости со мной с таким упорством. Как правило, он предпочитал возлежать на постели и ждать, пока я начну его соблазнять. На сей раз в этой его эгоистической настойчивости было какое-то отчаяние. Я сказала, что у меня менструация, но, видимо, Оуэн меня даже не слышал, хотя обычно в такие дни он меня не трогал. Не из особой брезгливости, скорее он просто радовался поводу не утруждать себя.
В голове у меня царило полное смятение, а мое тело сопротивлялось изо всех сил. Оуэн в буквальном смысле являл собою отрицательный пример из учебника: он нарушил все правила, нисколько не считался со мной и моими личными чувствами. И все-таки я бы, наверное, с ним переспала, если бы не почувствовала вдруг, что мое тело словно окаменело. Все ощущения как-то сразу притупились. Однако в душе у меня тлелась к Оуэну своего рода нежность – нечто вроде жалости к нему за то, что он в таком неистовом отчаянии, а я никак не могу ему помочь.
Наконец Оуэн понял, что у нас ничего не получится, и перестал со мной бороться. Он отошел, плюхнулся в кресло и уставился в окно. На улице не было ничего интересного, кроме проезжающих по шоссе грузовиков.
Я приготовила ему какую-то выпивку. До того самого момента, когда возникла Шерри, единственное, чем он занимался все ночи напролет, была выпивка.
– Сегодня у Джо Перси был удар, – сказала я. – И это одна из причин моего расстройства. Ведь он и в самом деле очень, очень старый мой друг. Хотя я знаю, что тебе это не нравится.
– Он не такой уж плохой, – сказал Оуэн.
Он взял бокал и замолчал. Я выключила в комнате свет, чтобы лучше было видно улицу. Я тоже немножко выпила за компанию. И подумала, что если мы вот так вместе посидим и выпьем, что-нибудь да прояснится. Но пили мы довольно долго, пока я ни поняла, что ничего сказано не было и не будет, потому что у Оуэна нет ни малейшего желания что-нибудь объяснять на словах. В этом отношении мы с ним были абсолютно разные: мне необходимо было все выражать словами, все описывать, анализировать. Я не очень-то ценю это, но для меня это чертовски важно – или, по крайней мере, было важно до появления в моей жизни Оуэна.
В самом центре всего моего существования всегда был разговор. Но с Оуэном мы разговаривали очень редко, лишь время от времени, без особых целей; это было где-то на периферии его жизни.
После того, как мы немного выпили, и при этом он продолжал сидеть, не проронив ни слова, я почувствовала, что у меня появилось желание его простить – не за то, что у него было с Шерри, а просто за то, что ему не хочется об этом говорить. И винить его за это не стоит – я ведь все время пытаюсь навязать свой образ мыслей человеку, у которого он совершенно иной. Я выпила еще и даже напилась, чтобы попробовать заглушить в себе это навязчивое желание поговорить. Мне очень хотелось дойти до состояния полной бессмысленности, чтобы доказать Оуэну, что я действительно его люблю. Так, потягивая вино, мы просидели у окна часа четыре. Трубка телефона все время лежала рядом с аппаратом, чтобы у Шерри не было возможности позвать Оуэна к себе. Чем больше я пьянела, тем больше презрения ощущала я к тому, что сказали бы мои знакомые, если бы знали, что я сейчас делаю. Все бы в один голос завили, что я самолично разрешаю ужасному человеку себя топтать. Но, с другой стороны, все эти суждения о чужой личной жизни – такие мелкие, такие банальные, такие пустопорожние! Оуэн способен проявлять лишь свои потребности, а никак не привязанности. Вот и сейчас он демонстрирует одну из таких потребностей: много часов подряд мы сидим с ним здесь, и он убеждает себя, что я питаю по отношению к нему – ярость или гнев.
Мы следили за проезжавшими по шоссе грузовиками. Я повисла на руке Оуэна и положила голову ему на ногу. Оуэн молчал, погрузившись в себя. От этого его молчания мои мысли снова вернулись к Джо. Я попробовала представить себе нашу встречу. И тут я ужасно заволновалась, представив себе, как это будет, если Джо уже не сможет говорить и мне придется объяснять ему, как я живу, а он никак не сможет на это отреагировать. Ужасно!
Оуэн со мной переспал. Я слишком расчувствовалась, или же напугалась, и в конце концов он своего добился, правда, ничего особо запоминающегося не случилось, принимая во внимание то состояние, которого мы оба к этому времени достигли. Эта наша физическая близость была каким-то образом связана с тем, что мы так долго вместе наблюдали за проезжавшими мимо грузовиками. Напротив выхода из мотеля висел светофор, и многие грузовики были вынуждены останавливаться перед ним и ждать, пока не погаснет красный свет, после чего они, урча, медленно двигались дальше, похожие на больших забавных буйволов; удаляясь в глубь Техаса, они постепенно набирали скорость. Я задумалась о парнях, сидящих за рулем в этих грузовиках, об их одиночестве. Оуэн чем-то был похож на них. Просто какое-то чудо, что он сейчас не там, с ними, не выжимает скорость на какой-нибудь пустынной трассе, не следит за светофорами, не глотает таблетки и не слушает громкую народную музыку, чтобы как-то убить ночь. Вместо этого он сидит здесь, с такой странной женщиной, как я. Наверное, я решила пожертвовать ему еще одну ночь, видимо, надеясь, что та сила, которая с самого начала соединила нас, какой бы она ни была, после этого не ослабеет.
Как бы то ни было, я не рассчитывала на то, что эта совместная ночь что-нибудь для нас решит. Она ничего и не решила. В полшестого мне позвонили, а я проснулась еще до этого звонка и лежа слушала, как дышит Оуэн. В этот момент в дверь постучал Джерри. Только что начало светать. Разглядеть черты лица Оуэна я пока не могла, но при косом взгляде на него можно было заметить отблеск занимающегося света, отражающегося на волосках у него на груди, даже маленькую полоску волос на его плече возле моего лица. На какой-то миг меня охватила детская горячая мечта, чтобы этот день замер, не наступал бы вообще. И даже когда я заставила себя встать и одеться, меня не оставляло острое желание снова повалиться в постель, и двигала мной не только усталость.
Я ушла, а Оуэн продолжал спать. В тот день я увидела его только один раз, да и то на расстоянии. Он сидел в лимузине Шерри. Это зрелище так меня расстроило, что я никак не могла унять дрожь в руках. Ясно, что со мною он завязал, не знаю только как. Может, Шерри переспала со своим бухгалтером, что вполне правдоподобно, поскольку он был очень хорош собой, да к тому же своего рода финансовый гений, благодаря которому миллионы Шерри плодились как кролики.
Не могу сказать, что я очень сожалела о прошлой ночи, но тем не менее, день для меня тянулся долго и утомительно. Весь этот день Терокс Викес наглядно демонстрировал, что у него полностью отсутствует профессионализм. Я его просто возненавидела и за некомпетентность, и за его самодовольство. А потом, уже почти под вечер, кто-то мне сказал, что с ним спит Анна Лайл. От этой новости я на Анну страшно разозлилась. Целый час или даже больше, я очень сожалела, что подобрала такую съемочную группу. Если Анна может теперь спать с Тероксом, которого ненавидела на протяжении двух месяцев, то она, наверняка, просто никудышняя актриса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55