И уж если я и оказывал на нее какое-нибудь влияние, то оно почему-то не было заметно. Конечно, я по полной своей глупости ее трахал, но ведь это никакого особого влияния не оказывало. Я мог поступать как последнее дерьмо. Мог вынудить ее заплакать и уйти от меня. Но ведь это длилось всего каких-то день или два. Насколько я знал, Джилл не так просто было переделать. Я ее не любил, я ее не знал. Я знал только одно – терпение терял я, а не она. У нее-то выдержки хватало всегда! Она на Редондо-Бич время не убивает!
Я был настолько зол на себя, что не мог ничего толком делать. Но в конце концов я все-таки просмотрел большую часть сценария, который швырнула в меня Джилл. Это был фильм-вестерн. Действие развивалось в Западном Техасе. Речь шла о некоей даме, живущей возле границы. Эту даму повесили, потому что крупные скотоводы считали, что она помогает местным мелким хозяевам красть скот с больших ферм. Сценарий написал какой-то неизвестный мне автор, и написал он его очень хорошо. Если бы сценарий был плохой, я бы ни за что не прочел эти десять страниц, особенно учитывая настроение, в котором я находился.
Постепенно приблизились сумерки. И небо, и пляж, и океан – все стало серым мрачным, таким же серым и мрачным, как квартиры в районе Пенхендл в мартовские вечера. Однако «девчушек»-подростков ни серость, ни мрачность не испугали. На некоторых «девчушках» были купальники, светящиеся в темноте. И потому казалось, что по пляжу порхают горящие бабочки. Позади меня раздавалось громкое урчанье автомобилей, несущихся по открытому шоссе в сторону Сан-Диего. Этот грохот заглушал шум волн.
Я сел в свой «мерседес» и безвольно погрузился в дорожный поток. Какое-то время этот поток нес меня, как длинная океанская волна. А потом он выбросил меня на берег, прямо в Голливуд. Тут голова у меня начала снова работать, правда, слабовато. Я подъехал к дому Джилл. Она сидела за чертежной доской. Возле нее на подоконнике стояла чашка с чаем.
– Привет, – сказала Джилл. – Чувствуешь ли ты себя хоть чуточку лучше?
– Чувствую себя полным идиотом, – сказал я. – Мне бы хотелось на пару дней отсюда смотаться. Может, куда-нибудь в пустыню. Хочешь поехать?
– Конечно! Давай поедем, – сказала Джилл.
Не успели мы обменяться и двумя словами, как уже оказались за пределами Сан-Бернардино. Мы даже не взглянули друг на друга. Где-то возле Риверсайд мы остановились у какой-то забегаловки и поели. Джилл выбрала жареные креветки – она всегда заказывала креветки, если только они были в меню.
– Эти штучки ты можешь есть где хочешь, – сказал я. – Почему это тебе захотелось их в пустыне?
– Я их люблю, – сказала Джилл.
Какое-то время мы молча глядели друг на друга. Наконец к Джилл вернулось ее чувство юмора. Она прекрасно понимала, насколько смешно все у нас получалось. Джилл была счастлива, что может жевать креветки в пустыне, и потому начала мне улыбаться.
– Не знаю, почему ты со мной поехала, – сказал я.
– Ты ведь меня пригласил, – сказала она. – А большинство людей приглашения принимает. Я рада, что ты убедил себя меня пригласить, правда, совершенно не понимаю, зачем ты это сделал.
– Наверное, по инерции, – сказал я.
– Не сомневаюсь! – сказала Джилл. – Мужчины, черт бы их побрал, такие ленивые. Стоит им найти кого-то, кто будет с ними спать постоянно, они тут же за это цепляются, и давай без передыха – как часы – тик-так, тик-так. Не знаю, почему это женщин принято считать пассивным полом!
Заночевали мы в каком-то мотеле в Гламисе. Я хотел ехать дальше, в Юму, но Джилл сказала, что хочет хоть на час остановиться. И я остановился. Для Джилл поездка в пустыню была большим событием. Мотель оказался паршивым, даже полотенец было мало. Когда Джилл пришла в постель после душа, ноги у нее еще были мокрыми.
– Когда-нибудь я все про тебя узнаю, – сказала она. – Не можешь ты вечно от меня прятать свою душу.
Чистое сумасшествие – находиться в постели с женщиной, которая способна изречь такие слова прямо в тот момент, когда мы собрались заняться сексом. Я все пустил на самотек. А что я должен сказать? Похоже, Джилл не собиралась замолкать, хотя была очень взволнована. Я уже с этим свыкся, и научился засыпать под ее слова. И в конце концов я действительно заснул.
ГЛАВА 10
На следующий день голова у меня раскалывалась, а жизнь казалась абсолютно бесцельной. Я принял какой-то наркотик, но он ничуть не помог. Мы проволандались в паршивом мотеле городка Гламиса до полудня. Джилл лучилась счастьем, как трахающийся жаворонок. Я никакого счастья не ощущал. Да и что, кроме депрессии, может быть у человека, если он глядит в окно третьесортного мотеля и видит одну только пустыню. Особенно, если в этом мотеле ты с бабой, с которой ты связался, сам не понимая зачем. Получить свежие полотенца нам так и не удалось. А те три, что нам не меняли, становились только мокрее и мокрее.
К полудню было несколько таких моментов, когда я готов был просто убить Джилл, если она скажет хоть еще одно слово. По-видимому, Джилл это почувствовала, потому что вдруг замолчала. Нам все равно надо было куда-то отсюда уезжать, и потому мы направились в Сан-Диего. Вообще-то мне не очень хотелось ехать в Аризону. Джилл сказала, что мы можем сходить в зоопарк. Но на самом-то деле, решил я, она надеялась остановиться в каком-нибудь милом мотеле и дня три там потрахаться. Я же, черт побери, намеревался обязательно выбрать мотель получше, что бы там ни случилось.
В Сан-Диего мы выбрали огромный мотель. А я в конце концов принял столько наркотика, что всякая депрессия у меня прошла. В мотеле мы провели дня два. Мы заказывали в номер слишком много еды и напитков, слишком часто трахались, и просмотрели слишком много телепрограмм. Мы даже сходили в зоопарк. Но зоопарки у меня всегда вызывают тоску. Может быть, она передается мне от зверей, сидящих в клетках.
Наконец мы извлекли на свет тот самый сценарий. Этот вестерн заказал Джилл сам Бо. Мы стали его читать.
– Я хочу сделать этот фильм и хочу, чтобы ты мне помог, – сказала Джилл. – Его придется снимать в Техасе. Так что мне удастся увидеть твои родные места.
– Это причина, из-за которой стоит снимать фильм? – сказал я.
– Одна из причин, – сказала Джилл. – Разумеется, Бо хочет, чтобы главную женскую роль сыграла Шерри.
Мы обсуждали будущий фильм почти весь день. Вернее, Джилл говорила, а я только слушал. На третью ночь мы выехали в Лос-Анджелес. У Джилл родилось несколько по-настоящему хороших идей. Например, она придумала, что у героини Шерри будет молодой любовник – сын одного из тех крупных скотоводов, которые хотят ее убить.
– Хочу, чтобы ты поработал над этим фильмом, – сказала Джилл. – Может, тебе удастся его поставить.
– Я так не думаю, – сказал я. – Я уже устал быть мистером Джилл.
На лице Джилл появилось грустное выражение. Наверное, она решила, что пара дней, проведенных нами в постели королевских размеров, уже все изменила.
– Очень хочется, чтобы ты воспринимал все по-другому, – сказала она.
– Не скули! Я все правильно воспринимаю. Ты делай свои фильмы, а я буду делать свои.
– Мне бы хотелось, чтобы ты стал самым знаменитым человеком в мире, – сказала Джилл. – Тогда тебе не надо будет никому ничего доказывать, и мы бы могли сделать что-нибудь вместе.
Я устал от ее постоянного желания делать мне добро. Меня всегда раздражает, когда кто-то одаривает меня своей добротой. Большую часть пути домой мы с Джилл резко спорили. Когда мы приехали в Лос-Анджелес, я спросил, хочет ли она к себе или пойдет ко мне.
– Мне бы хотелось, чтобы у нас с тобой был хоть какой-нибудь наш дом, – сказала Джилл. – Но тебе этого не хочется, верно?
– Конечно, нет! – сказал я. – Мы и так достаточно часто видим друг друга. Чуть-чуть чаще – и мы просто подеремся.
– А мне это не мешает, – сказала Джилл и погрузилась в свое обычное молчание. Молчание ее не было обидным, но постоянно жить в такой атмосфере было трудно. Если Джилл замолкала, я никогда не знал, что ей сказать. До того, как я въехал в свой гараж, Джилл так и не произнесла ни единого слова. В конце концов я просто разозлился.
– Я иду наверх, – сказал я. – А ты можешь оставаться здесь и таращиться на эту стену, если тебе угодно.
– Извини, – сказала Джилл, стараясь сбросить с себя это молчание. – Уезжать всегда приятнее, чем возвращаться, правда?
Для некоторых из нас – что уезжать, что приезжать – все равно, но Джилл этого не знала.
На сей раз ей никак не удавалось выйти из своего мрачного состояния. Даже после того, как мы повозились в койке. Джилл так и лежала с открытыми глазами. От этого мне было как-то неуютно. Я слишком ощущал ее присутствие. Мы перетрахались, решил я.
А сказать друг другу нам было нечего. Мы просто лежали в одной постели и никак не могли заснуть.
– Наверное, нельзя по-настоящему узнать человека, пока с ним не поживешь вместе, – сказала Джилл. – Мне кажется, тебя это не очень-то волнует, потому что тебе на самом деле и не хочется кого-нибудь знать близко. У тебя, разумеется, нет ни малейшего желания узнать меня. Я сама навязалась тебе и настояла, чтобы ты знал обо мне хоть что-нибудь. Знаю, что тебе это не нравится.
– Тогда почему же ты все это не прекратишь? – спросил я.
На следующее утро я, проснувшись, увидел, что Джилл сидит в постели и рисует мою ступню. Она взяла какие-то старые карандаши и бумагу, которые нашла у меня. А на них была марка моей так называемой производственной кинофирмы. Она называлась «Сансет продакшнз». Джилл сделала, наверное, сорок набросков с моей ступни.
– У тебя необыкновенные ступни, – сказала Джилл. – Если бы не эти твои ступни, может, ты и смог бы меня убедить, что ты абсолютно бесхарактерный. У меня такое впечатление, что весь твой характер просто сосредоточился у тебя внизу, в ступнях. Они у тебя как у человека эпохи Возрождения.
Джилл, видимо, твердо решила видеть во всем только светлую сторону. Наверное, у половины тех ничтожеств, которые ни хрена не стоят, такие же интересные ступни. Устав рисовать мои ступни, Джилл изрисовала две или три страницы разными по форме женскими грудями.
– Это для твоей фантазии, – сказала она. – У меня-то никаких грудей нет вообще.
Джилл всегда отпускала едкие шутки по этому поводу, рассчитывая на мои уверения, что ее плоская грудь нам нисколько не мешает.
– Хватит с меня сисек, – сказал я. – Ради всего святого, я думал, ты уже от этой навязчивой идеи освободилась. Ведь трахают-то не сиськи!
Джилл растянулась на постели, и я потер ее соски.
– Все равно нельзя, чтобы грудь у женщины была меньше куриного яйца, – сказала Джилл.
Мы поели и еще немного поговорили о сценарии. Я снова переменил свое решение. Может, в конце концов, я и стану делать этот фильм вместе с ней. Когда я взвесил в уме все возможные «за» и «против», мне показалось, что игра стоит свеч. По крайней мере, на моей стороне была Джилл, а мозгов у нее предостаточно. И кроме того, если Бо и Шерри снова хотят составить одну команду, для меня совсем не обидно будет вновь появиться на сцене.
– Может, нам стоит попробовать, – сказал я.
– Попробовать что? – спросила Джилл.
– Вместе сделать этот фильм.
– Ты считаешь, что стоит? – сказала Джилл. – Что заставило тебя передумать?
– Только не твои сиськи, – сказал я.
И вдруг, непонятно почему, Бо Бриммер неожиданно отступил. Он не только передумал и фактически оставил нас одних. Бо просто полностью отказался от этого сценария. Именно я первым узнал эту новость. Мой фильм «Изъятые кадры» только что получил очень хорошую оценку на состоявшемся в Сан-Франциско предварительном просмотре. Я направился к Бо, чтобы выслушать причитавшиеся мне поздравления, и тут узнал, что наш совместный вестерн не пойдет.
Конечно же, этот малютка-бабник выглядел веселым и умным, как будто только что выиграл партию в шахматы.
– Почему наш фильм не пойдет? – спросил я. – Я думал, вам сценарий понравился.
– Сценарий мне действительно нравится, – сказал Бо. – А не нравится мне бедлам. Фильм должен быть либо лучше, либо хуже. А так фильм не тянет ни на шедевр, ни на супербоевик. И будет он просто обладателем мелкого приза. А в данный момент нам не нужны мелкие призы. То, что нам сейчас нужно, – это призер высокого ранга.
– Но ведь вы пригласили Шерри Соляре, – сказал я. – А это никакого вреда вам никак не принесет.
Бо начал проявлять раздражение.
– Шерри Соляре – это факт жизни, как, например, обычная простуда, – сказал он. – Правда, она скорее похожа на ходячую пневмонию. На мой взгляд, нам лучше было бы эту небольшую возможность просто упустить. Если вы помните, я сказал, что мне не нравится бедлам.
– Какой бедлам?
– Начнем с того, что плохо сочетаетесь вы с Джилл, – сказал он. – Плохо сочетается Джилл с Шерри. А когда соединитесь вы, Джилл и Шерри – это еще хуже.
– А что плохого у нас с Джилл?
– Не знаю, – сказал он. – Может, это знаете вы, но вряд ли вы сами мне об этом скажете. Я знаю только одно – я ввязываться в это дело не желаю.
Я по-настоящему расстроился. Мне никогда и в голову не приходило, что Бо может передумать. Наверное, я еще более наивен, чем Джилл.
– Ты ничуть не наивнее меня, – сказала Джилл, когда появилась у меня в ту ночь.
Я был здорово пьян, потому что не переставая пил с самого полудня, ожидая, пока Джилл придет домой.
– Просто ты не знаешь Бо так, как его знаю я, – сказала она. – Меня его отступничество нисколько не удивило.
– Черт побери! Мне казалось, он когда-то был в тебя влюблен, – сказал я.
– Это верно, только я с ним никогда не спала, – сказала Джилл. – Если бы было по-другому, все, возможно, было бы в порядке, даже если бы мы трахнулись всего один раз. Иногда именно так и получается. Бо из тех мужчин, кому для того, чтобы женщину забыть, надо с ней обязательно хоть раз переспать. А пока он этого не сделает, власть все равно на ее стороне.
– А почему же ты с ним не трахнулась?
Джилл стукнула меня по ноге и прошла в ванную. Она не рассердилась. Меня это все бесило. Наверняка, до встречи со мной она лет десять не раздвигала коленки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55