Я ломал голову над этими загадочными словами, пытаясь найти в них смысл. Бог, которому, как мне кажется, я служу – это Ирису? Иса, бог войны? Но он на самом деле не более чем одно из воплощений Сайонджи. Говоря о богине, которой я боюсь, Оратор имел в виду именно Сайонджи? Это уже было похоже на правду. Так кто же мой враг? Король Байран? Едва ли.
Ответ был только один: император Тенедос. Я мог бы согласиться, что он стремится стать богом. Но чтобы он был моим врагом? Нет, в это я не мог поверить, несмотря на все то зло, что видел от него. И разве император служит демонам? Что бы там ни говорил Йонг, я был убежден, что он не отвернулся от Сайонджи, как и богиня не отвернулась от него.
А может быть, сам Тенедос является воплощением Сайонджи? Таким же, как Смерть, увешанная черепами, с мечами в руках, восседающая на белом коне? Несомненно, Тенедос – впрочем, как и я сам, – отправил на Колесо людей более чем достаточно, чтобы Сайонджи запомнила его.
Но чтобы человек, которому я служу, являлся прямым воплощением кошмара? От одной этой мысли я полностью очнулся от сна и уселся в походной койке. Охваченный дрожью, я в который раз напомнил себе о данной клятве.
Но, соскочив с койки и подойдя к умывальнику у входа в шатер, я отчетливо вспомнил заключительные слова Оратора: «Кому бы вы ни служили, на самом деле вы служите тому, кто ничем вас не вознаградит».
В последний день Сезона Жары мы подошли к Киотским болотам. Можно было бы сначала двигаться на запад, а затем выйти на Джарру по караванному пути, но при этом нам пришлось бы снова пересекать суэби, а Тенедос прекрасно понимал, какое разлагающее действие оказывает на армию бескрайняя пустыня.
С помощью магии император определил, что напротив Иртинга полоса болот сужается. Согласно нашим весьма недостоверным картам, нумантийская армия меньше чем через неделю должна была дойти до лесов, окружающих Джарру, и еще через неделю достигнуть столицы Майсира. И наконец, император рассудил, что если болота представляют смертельную опасность для майсирцев, то здесь мы будем находиться с ними в равных условиях.
Наши войска вошли в сплошное море трясины. Дороги здесь были скорее не дорогами, а тропинками, петляющими через топи. В основном их проделали дикие животные, но самые твердые, как нам показалось, были делом человеческих рук. Пленные повторяли то, что когда-то сказал мне шамб Филарет: живущие на болоте не признают власть короля Байрана. Так что мы рассчитывали, что теперь партизаны будут досаждать нам не так сильно.
Император издал приказ, требовавший обращаться с жителями болот как с предполагаемыми союзниками.
Их запрещалось грабить и насиловать. Йонг, узнав об этом приказе, мрачно усмехнулся; офицеры смеялись вслух, не в силах представить себе нумантийского солдата, наткнувшегося на жирную наседку или ее полногрудую хозяйку и лишь с улыбкой поднесшего руку к каске. И все же наша армия действительно оставила жителей болот в покое, после того как мы впервые наткнулись на одно из их поселений.
Я ехал следом за передовым кавалерийским охранением, и вдруг наше продвижение вперед остановилось. Со своими Красными Уланами я направился узнать, в чем дело. Мы обнаружили несколько кавалерийских эскадронов, рассыпавшихся веером; позади находился гвардейский полк. Впереди виднелась деревушка, не обнесенная частоколом, состоявшая из двух десятков длинных хижин с остроконечными крышами. Хижины были двухэтажными, и перед каждой возвышался помост, укрытый навесом. Нам были хорошо видны бродящие между строениями свиньи и цыплята, но людей нигде не было.
– В чем дело? – спросил я домициуса, командовавшего конницей. Я обратил внимание, что он и пятеро его солдат промокли насквозь, хотя погода стояла сухая. – Почему мы остановились?
– Наткнувшись на эту деревушку, мы решили заехать в нее, – глуповато улыбаясь, начал объяснять домициус. – Мои разведчики не смогли найти тропу, поэтому мы поехали напрямую.
– И начали проваливаться в трясину, – закончил за него я. – Надеюсь, никто не утонул?
– Так точно, сэр. Но мы здорово увязли. Пришлось вытягивать веревками, сэр. Я выслал разведчиков искать дорогу в деревню, чтобы... чтобы можно было купить у жителей свежих продуктов.
– Понятно.
У меня мелькнула было мысль обойти деревушку стороной, но любопытство оказалось сильнее. К тому же, рассудил я, будет неплохо познакомиться с живущими на болотах, так как впереди нас ждет еще много подобных встреч.
Из одной хижины появилась странная фигура. Человек не отличался высоким ростом, но был очень крепкого телосложения. Он шел, заметно переваливаясь с ноги на ногу, и держал в руке резной жезл. У него на поясе висел кинжал в ножнах, а из одежды на нем были набедренная повязка и что-то очень напоминающее истлевшую форму майсирского офицера. Незнакомец был в доспехах, которые, чем ближе к нам он подходил, тем больше напоминали черную чешую какого-то огромного крокодила или удава. Сперва мне показалось, что человек с болот пьян, так как он кидался из стороны в сторону, но потом я разглядел, что незнакомец прыгает с одной заросшей травой кочки на другую, а иногда идет прямо по воде.
Остановившись на расстоянии двух полетов дротика, он замер и долго смотрел на нас, а затем, сложив руки рупором, прокричал по-майсирски с сильным акцентом:
– Уходите прочь!
Спешившись, я подошел к краю болота и крикнул в ответ, что мы не майсирцы, а их враги и хотим переговорить о мире. Мы слышали, что люди с болот не любят майсирцев, и, таким образом, враг нашего врага – наш ДРУГ.
Снова пришел ответ:
– Уходите прочь!
– Это невозможно.
Толстяк, посмотрев на нас, не сказал больше ни слова и направился назад к своей деревне тем же самым странным путем. Наконец он скрылся в хижине, и, сколько бы мы ни кричали, деревня оставалась словно вымершей.
– Какими будут ваши приказания, сэр? – спросил меня домициус.
Он старался сдерживаться, но со стороны его солдат послышались смешки.
Мне показалось, я понял, в чем дело.
– Этот человек считает себя в полной безопасности, – сказал я, – потому что дорога в его деревню находится над водой. Она петляет из стороны в сторону, и, если ее не знать, непременно провалишься в болото.
– И что вы прикажете, сэр?
– Я следил за тем, куда он наступает, продолжал я. – Расставьте своих людей цепочкой. Чтобы все прекрасно умели плавать. Пусть сзади них станут другие, с веревками. Медленно продвигайтесь вперед до тех пор, пока не найдете начало тропы. Как только мы ее обнаружим, я приведу всех к деревне, и посмотрим, какую песню запоет тогда этот наглец!
– Слушаюсь, сэр!
Спешившись, разведчики рассыпались вдоль кромки болота и примерно через час, промокшие насквозь, перепачканные грязью, нашли начало тропы. Солдаты осторожно двинулись вперед, ощупывая жердями трясину перед собой. Как я и предполагал, под водой оказалась тропа, вымощенная камнем, достаточно широкая, чтобы по ней плечо к плечу двигались четверо. Мы ставили вдоль нее вешки, чтобы не потерять, и наконец добрались до того места, где стоял незнакомец.
– Отлично, – сказал я. – Свальбард... Курти... ко мне. Домициус, выдели полдюжины своих солдат, пусть идут за мной.
Под пристальным взором пяти сотен человек я зашлепал по болоту, чувствуя себя довольно глупо. Мне пришлось напомнить себе, что командир не только на параде скачет впереди своих солдат на белом коне, но и первым лезет в дерьмо. Без каких-либо происшествий наш маленький отряд добрался до того места, где кончались вешки.
Ну вот и отлично, – воскликнул я, чувствуя возрастающую уверенность. – Итак, этот тип стоял здесь, а потом он пошел налево...
Не успев сделать и четырех шагов, я с головой провалился под воду. Когда я вынырнул, отфыркиваясь, Свальбард вытащил меня на тропу. С берега донесся громкий смех.
– Сэр, позвольте мне, – вызвался великан.
Он двинулся в противоположном направлении и тотчас же увяз в трясине. Курти и еще один солдат с трудом вытащили Свальбарда на твердое место.
Мне расхотелось быть предводителем, и я поручил другим искать тропу. Прошел еще час, но мы почти не продвинулись вперед.
Вдруг на берегу появился скачущий галопом всадник. Домициус замахал рукой, и я понял, что это гонец от императора, недоумевающего, какого черта мы остановились.
Мне пришлось отказаться от своей затеи. Ну и черт с ними, этими жителями болот, пусть они живут в своей трясине и гниют в ней. Вернувшись на берег, я приказал продолжать движение вперед, обходя деревню.
Когда мы повернули от болота, клянусь, над зловещей топью раздался радостный хохот.
Начался Сезон Дождей, и я вспомнил, как ровно год назад ехал с посольством в Джарру. Хорошим днем можно было считать тот, когда надоедливый ледяной дождь лишь моросил. По большей части за сплошными потоками воды солдат не мог разглядеть командира своего эскадрона. Реки и ручьи вышли из берегов, а дороги превратились в сплошное месиво.
Как-то вечером мы остановились, дожидаясь, когда саперы наведут мосты через разлившуюся реку. Меня отыскал гонец, передавший, что император хочет знать, не желаю ли я отужинать вместе с ним в штабе трибуна Агина Гуила. Я ответил, что с огромной радостью принимаю приглашение. Как только начало темнеть, я направился в штаб Гуила.
Зять императора расположился в огромном шатре, для перевозки которого, полагаю, требовалось не меньше полдюжины телег. Вокруг горели яркие костры. Судя по всему, дерево было высушено с помощью магии, ибо мне вот уже четверо суток никак не удавалось разжечь отсыревший хворост, и я вынужден был довольствоваться сухим пайком. Я облизнулся, почувствовав ароматные запахи – жареной говядины, свежеиспеченного хлеба и специй. Внезапно меня захлестнула усталость, и я почувствовал себя тем, кем был на самом деле, – замерзшим, промокшим насквозь, очень голодным солдатом, безмерно уставшим и находящимся на грани терпения.
Я увидел слуг в свежих, чистых, сухих ливреях, расставляющих посуду на застеленных белыми скатертями столах. В золотых тарелках отражался свет хрустальных светильников, висящих над удобными креслами. Послышался смех, в том числе женский, и звон стекла. Я заметил неподалеку экипаж императора.
Осадив Каземата, я соскочил на землю. Подбежавший офицер, отсалютовав, принял у меня поводья. У него были знаки различия легата. Когда трибуны развлекают императора, рядовые и даже капралы недостойны заботиться о лошадях гостей.
– Добро пожаловать, трибун а'Симабу. Император очень рад, что вы смогли его навестить.
– А уж как я рад, не выразить словами, – усмехнулся я, направляясь к шатру.
Сделав несколько шагов, я обернулся, чтобы попросить легата дать Каземату овса, и увидел неподалеку, на границе освещенного круга, десятка два человек. Это были простые солдаты, рядовые пехотинцы и уланы. Оборванные, грязные, они промокли под дождем. Волосы и бороды их, казалось, были взяты у пугал. Похоже, у всех вот уже несколько дней во рту не было маковой росинки. Чистыми у них были только лезвия мечей.
Я их узнал, ибо эти воины были со мной во время страшного отступления из Сайаны, сражались с восставшими Товиети, воевали в Каллио, а потом участвовали в сотнях безымянных стычек на границах. Они были грубые, неряшливые, по большей части неграмотные. От них плохо пахло, они грязно ругались, и их нельзя было без страха отпустить в таверну или бордель.
Но они всегда были рядом, и, когда я приказывал идти вперед, они, чертыхаясь и проклиная меня, шли в бой. Шли и умирали.
А сейчас они смотрели на золотой шатер, и их лица были чужими.
Я подошел к легату.
– Сэр! – испуганно вытянулся в струнку тот, словно первый трибун застал его за чем-то непристойным.
– Видите тех людей?
– Так точно, сэр!
– Они уже были здесь, когда появился император?
– Точно не могу сказать, сэр. Кажется, были.
– Он их видел?
– Не могу знать, сэр.
Легат оглянулся на оборванных солдат.
– Что-нибудь не так, сэр? Прикажете их прогнать?
– Нет. Но я попрошу вас об одной любезности: передайте императору, что меня призвали неотложные дела. Скажите, что я искренне сожалею.
Я больше не ощущал ни проливного дождя, ни ломящих от сырости суставов. Вскочив на коня, я вернулся к передовым частям и провел остаток ночи с саперами, стоя по грудь в ледяной воде, скрепляя грубо обтесанные бревна.
На рассвете мне принесли кружку чуть теплого чая и ломоть хлеба, и это показалось мне роскошной трапезой. Оседлав Каземата, я первым пересек реку по скрипящему мосту, приказывая армии трогаться вперед.
Четкой границы болот не было; просто постепенно топи становились не такими обширными, и среди них все чаще появлялись сухие островки, заросшие деревьями.
Наконец мы очутились в чаще Белайя, и все, от трибуна до рядового, вздохнули с облегчением: худшее осталось позади. Впереди сквозь пелену моросящего дождя показались первые холмы. Армия двинулась к ним по тонким полоскам твердой земли, далеко вдающимся в болото. Мы ускорили шаг, стремясь поскорее выйти на сухое место, развести костры, согреться.
Когда наши последние части выходили на берег, майсирская армия нанесла удар со стороны болота.
Майсирские колдуны наложили заклятия безразличия, так что ни у кого из нас не возникло желания посмотреть на запад. Все были уверены, без каких бы то ни было оснований, что там нет ничего, кроме непроходимой трясины. Именно там и ждали нас затаившиеся майсирцы.
По сигналу поднявшись из болота, они с торжествующими боевыми криками пошли на нас.
Неприятелю следовало бы оставить нам возможность спасаться паническим бегством. Если бы справа от нас был лес или суэби, скорее всего, наши войска дрогнули бы. Но поскольку везде вокруг была топь, отступать было некуда.
Майсирцы так и не успели уяснить, что в походном порядке нумантийской армии строевые части рассредоточены по всей длине колонны, поэтому их удар пришелся не на тыловые подразделения. Расправившись с обозами и маркитантами, неприятель наткнулся на корпуса, которыми командовали Мерсия Петре и Мирус Ле Балафре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81