Я долго гадал, сможет ли кровь смыть эти чувства, и принял твердое решение непременно проверить это на деле. И все же постепенно, по мере того как я погружался в другие заботы, воспоминания об этом кошмаре тускнели, отступали на задворки моего сознания.
В прошлом году урожай в Нумантии был собран скверный; провиант подвозился к нам бесконечно долго, и очень часто оказывалось, что он испортился в дороге.
То же самое можно было сказать о пополнении. Наша армия перешла границу Майсира, имея численность почти два миллиона человек. Общие потери – убитыми, ранеными, пропавшими без вести – составили около ста пятидесяти тысяч человек. Нам нужно было не просто получить подкрепления, чтобы вернуть армии былую силу, – мы должны были увеличить численность наших войск, чтобы прорвать фронт под Пендой. Вновь созданные гвардейские корпуса должны были завершить обучение, на какой бы стадии оно ни находилось, и двинуться вместе с остальной армией на юг, неся потери. Наша армия, перейдя границу, не предпринимала почти никаких попыток наладить добрые отношения с майсирскими крестьянами. Наоборот, в полном соответствии с имперской политикой, солдаты «подкармливались» за счет местного населения.
В результате у нас в тылу, где должны были царить спокойствие и порядок, плодились «бандитские» отряды, ибо что еще остается делать крестьянину, у которого угнали весь скот, вытоптали поля, опустошили погреб и к тому же – к моему великому стыду – обесчестили жену? Законы Нумантии запрещали подобное варварство, но кто спешил их выполнять, если вся армия жила организованным грабежом?
Подобные преступления породили у нас в тылу партизанское движение, к которому примкнули негареты, слишком умные, чтобы сразиться с нашей армией в открытом бою. Вместо этого они совершали набеги на караваны, доставляющие нам продовольствие. А что касается пленных – за офицеров, людей состоятельных, брали выкуп. Иногда. Но простые солдаты были обречены. В лучшем случае их продавали в рабство.
Новые части, не имеющие боевого опыта, обречены погрязнуть в бесконечных стычках, теряя каждый раз по нескольку солдат. Подобно лошади, обезумевшей от оводов, наша армия, продвигаясь на юг, будет лихорадочно метаться из стороны в сторону, и майсирские крестьяне, познав на себе ее гнев, сделаются бандитами.
Я не смог придумать ничего лучше, чем отряжать кавалерийские отряды – таким образом нарушая мое второе правило: держать всю конницу в одном кулаке, – чтобы они сопровождали новобранцев и обозы с продовольствием в пути между укрепленными пунктами, обороняемыми пехотой. Эти тыловые подразделения ослабляли то, что я считал «своей» армией. Правда, в виде компенсации мы получали возросший поток пополнения и припасов. В результате мы постепенно набирались сил.
Я лично проводил рекогносцировку, разъезжая вдоль наших позиций. Мне нужно было найти слабое место. Император хотел атаковать неприятеля в лоб на всем протяжении фронта, что, как и другие его безумные предприятия, гарантированно должно было окончиться провалом. Порой в спорах мы переходили на крик, и в конце концов мой крутой нрав уроженца Симабу дал о себе знать, и я взорвался:
– Какого черта тебе нужно? Ты хочешь отправить всю свою армию прямиком на Колесо, мать твою? Если так, ищи себе другого дурака командовать войсками!
С этими словами я стремительно вышел. Тенедос догнал меня, когда я уже садился на коня, и упросил вернуться назад.
Его отношение ко мне резко изменилось. Он словно снова превратился в простого чародея, а я стал его главным помощником. Это напомнило мне былые дни. Тенедос налил себе рюмку бренди и предложил мне стакан сока, показавшегося бесконечно вкусным после отвара из сушеных фруктов на колодезной воде. Он заговорил, стараясь не выдать своего недовольства:
– В таком случае, где же мы будем атаковать?
Разглядывая карту окрестностей Пенды, я вспомнил про холм, вдающийся в позиции майсирской армии, представляющие собой не более чем цепочку вырытых в спешке неглубоких окопов. За этим холмом я смогу незаметно накопить любое количество солдат, если только магия императора укроет их от майсирских чародеев.
– Вот здесь, – сказал я, ткнув в карту пальцем.
– Пусть будет так, – согласился Тенедос.
– Как говорят майсирцы: «Слушаю и повинуюсь», – ответил я.
Начались бесконечные совещания, всегда проводившиеся в обстановке строжайшей секретности, что было вызвано страхом как перед шпионами, ибо в Пенде до сих пор оставалось немало майсирцев, так и перед магией. Император клятвенно заверил нас, что он вместе с Чарским Братством сможет пресечь любые попытки майсирийских колдунов, хотя затем грустно добавил, что действительно эффективное заклинание может быть наложено так искусно и скрытно, что обнаружить его будет невозможно.
Как только план предстоящего наступления был составлен, в него были посвящены военачальники высшего ранга, и со всех была взята клятва о неразглашении тайны. Затем наши части начали выдвигаться на исходные позиции. Я пошел на риск и вернул в Пенду всю кавалерию, выделенную для охраны обозов с припасами. Мне были нужны каждый человек, каждая лошадь.
Мой замысел был прост. Первыми вступают в бой разведчики Йонга, затем три корпуса Имперской гвардии, сосредоточенные на плацдарме, начинают наступление на позиции неприятеля, имея задачу прорвать линию обороны и повернуть направо, чтобы заставить майсирцев растянуть фронт. В образовавшуюся дыру я собирался бросить половину своей кавалерии, которой теперь командовал Нильт Сафдур, и она должна была ударить майсирцам в тыл. Тем временем пехота, ринувшись в прорыв, укрепит позиции гвардейских корпусов. После этого вслед за передовыми частями двинутся наши главные силы, и, как хотелось бы надеяться, вся неприятельская армия начнет отход.
Я приказал Йонгу ввести свои штурмовые отряды в брешь в позиции противника и стремительно продвинуться вперед так далеко, как он только сможет. Следом за ним будут идти тяжелая кавалерия и драгуны. Йонгу предстояло продолжать наступление до тех пор, пока он не начнет нести большие потери, после чего в атаку будут брошены свежие части. Затем он должен был перейти к набегам на тылы и коммуникации неприятеля, причиняя ему как можно больше беспокойства.
– Ты хочешь сказать, что действительно не собираешься уничтожить моих разведчиков вплоть до последнего человека, бросая их на майсирские окопы? – одобрительно усмехнулся Йонг. – Мне по душе твой план.
– Да на тебя мне наплевать, – огрызнулся я. – Просто слишком накладно обучать новых диверсантов.
– Ну наконец-то! – воскликнул Йонг. – Наконец-то у нашего верховного командования появилась первая искорка разума. Трепещи, весь мир! Скоро тебе настанет конец. Умар очнется от сна, Ирису достанет свою голову из задницы, а Сайонджи обретет новое воплощение в виде богини ягнят и цветов.
Я рассмеялся.
– Ты свободен.
Колдуны Чарского Братства сотворили свои заклинания. Если бы магию можно было увидеть глазами, наши позиции выглядели бы так, словно перед ними разожгли дымовые шашки; густые, непроницаемые тучи потянулись в сторону майсирцев, скрывая линию фронта от их чародеев.
Наступление началось перед самой полуденной трапезой.
Наверное, это было жуткое зрелище: плотные ряды нумантийских солдат спустились вниз по склону холма, неся смерть. Тучи стрел поднялись в небо, воздух вспороли копья и дротики, и наши воины стали падать. Но бреши тотчас же заполнялись, и страшный вал катил дальше. Майсирские позиции были прорваны.
Мы с императором стояли на командном пункте, наблюдая за тем, как наше войско вливается в кровавое море. Вот наши первые знамена запестрели позади неприятельских окопов. Я подозвал ординарца.
– Отправляйся к трибуну Сафдуру и передай ему приказ с божьей помощью начинать атаку.
– Слушаюсь, сэр!
Свальбард стоял неподалеку, держа в поводу моего коня.
– Ваше величество, сейчас я должен быть впереди, – сказал я.
– Я так и думал, – недовольно буркнул Тенедос. – Бросаешь меня здесь одного. Придется от безделья сотворить пару заклинаний.
– Такая уж у меня натура, ваше величество. Всегда думаю только о себе.
Мы улыбнулись друг другу, и на мгновение я забыл о двойном предательстве. Но тотчас же воспоминания нахлынули с новой силой, и я, быстро развернувшись, вскочил в седло. У меня был великолепный пятнадцатилетний каштановый жеребец с белым пятном на лбу, еще недавно украшавший конюшни какого-то майсирского вельможи. Но он пока что не успел привыкнуть к звукам боя и нервно переступал с ноги на ногу. Конь был великолепный, но все же ему было далеко до Лукана и до Кролика. Я назвал его Казематом.
У командного пункта ждали мои Красные Уланы, надевшие поверх своих алых мундиров куртки пехотинцев, чтобы скрыть мое присутствие на передовой. По моему сигналу капитан Балк подал команду, и уланы вскочили на коней, скидывая с себя маскировку. Вероятно, мне следовало бы оставаться сзади, стараясь следить за ходом наступления, но я все равно не смог бы долго обманывать себя. У меня – точнее, у императора есть знающие свое дело трибуны и генералы. Теперь пришло время переложить ответственность на них.
Я хотел увидеть кровь, услышать, как мой меч со скрежетом врезается в кость. А может быть, я искал чего-то другого. Может быть.
Мы рысью поднялись на вершину холма, и уланы перестроились в боевой порядок.
Следом за нами шла нумантийская конница – с развернутыми знаменами, под торжественные звуки труб. Больше ста тысяч кавалеристов готовились вступить в сражение.
Наша гвардия еще старалась держать строй, хотя местами бой уже превратился в беспорядочную кучу-малу. Тут майсирцы увидели приближающуюся конницу, и сквозь гул сражения до нас донеслись их наполненные ужасом крики.
Уланы разом опустили пики. Какое-то мгновение противник колебался, затем обратился в бегство. Сперва дрогнули единицы, потом все больше и больше, и вот наконец неровные ряды майсирцев рассыпались. Прорвавшись сквозь первую линию обороны, мы понеслись дальше. Те неприятельские солдаты, что были поумнее и похрабрее, выстроились в каре – ибо лошадь не будет наскакивать на сплошную стену. Я выкрикнул команду, приказывая перейти на галоп, и мы поскакали прямо на каре. Каземат, как я и рассчитывал, несся впереди моих уланов.
До ощетинившейся копьями стены оставалось двадцать футов... десять футов... и, когда мы уже почти подскакали к ней, я привстал в стременах, натягивая поводья. Каземат, породистый скаковой жеребец, прекрасно преодолевавший препятствия, – а я уже успел это выяснить, – взмыл в воздух и, грациозно изогнувшись, пролетел над копьями в середину каре. Прямо передо мной оказался майсирский офицер. Моя пика вонзилась ему в грудь, и он, схватившись за нее обеими руками, упал на землю, вырывая ее у меня. Выхватив меч, я направил Каземата в тыл неприятельских рядов. Однако от каре уже ничего не осталось. Как только командир был убит, строй рассыпался, и солдаты, побросав оружие, бросились бежать куда попало.
Ко мне с округленными от восхищения глазами подскакал капитан Балк. Я не стал мешать ему считать меня доблестным храбрецом – если бы он задумался над случившимся, то понял бы, что я сделал единственно возможное, – а это, на мой взгляд, никак нельзя считать героизмом.
Мы неслись на полном скаку впереди неудержимой массы конницы, не обращая внимания на спасающихся бегством майсирцев, если только они не пытались оказывать сопротивление, – по крайней мере, так поступало большинство. Я увидел, как один легат, не из моих Красных Уланов, пронзил пикой спину бегущего солдата, и тот кубарем покатился по земле. Легат радостно вскрикнул, и я поморщился, столкнувшись с человеком, считающим убийство другого человека забавой наподобие охоты на вепря. Но следующий солдат, которого попытался насадить на пику легат, оказался гораздо проворнее. В самый последний момент он увернулся от острия, отбив его так, что оно воткнулось в землю. Легат на полном скаку слетел с коня, перевернувшись через пику, и распластался в грязи. Прежде чем он успел прийти в себя, майсирец подскочил к нему, и я увидел, как дважды поднялся и опустился кинжал. Но тут стрела пронзила солдату грудь, и он упал на нумантийского кавалериста, которого только что прикончил.
Мы скакали дальше.
Тут и там, осыпаемые градом стрел, майсирские офицеры и калсторы пытались собрать своих солдат. Прицельно выстрелить из лука на скаку очень трудно, но мои хитрые лучники выжидали, когда расстояние до противника сократится до считанных ярдов, после чего пускали стрелу не в одного человека, а в группу. Порой нам встречались отряды всадников и завязывалась короткая, жестокая сеча. На моем счету уже было несколько убитых майсирцев. Мы мчались вперед, и мое зрение, мой рассудок приветствовали алый цвет сражения.
Поднявшись на гребень холма, мы увидели шатры обоза майсирской армии. Завидев нас, мужчины и женщины с пронзительными криками бросились врассыпную. Конница ураганом налетела на лагерь. Отбросив пики, уланы выхватили сабли и принялись рубить все подряд – людей, шатры, сея всеобщий хаос. Повсюду можно было видеть, как солдаты спешивались и начинали набивать свои ранцы добычей. Один улан забежал в шатер и мгновение спустя появился снова, перекинув через плечо вопящую от ужаса девушку.
Резко осадив Каземата, я перегнулся и плашмя ударил мечом по кожаному киверу нумантийца. Улан упал. Воспользовавшись этим, девушка бросилась бежать. Мне хотелось верить, что она досталась солдату, настроенному не так решительно.
Мы пронеслись через лагерь, и офицеры стали громкими криками собирать своих людей. Опомнившись, уланы поспешили выстроиться в боевой порядок, и мы приготовились наносить удар в обратном направлении, навстречу наступающему гвардейскому корпусу. Я почувствовал, как в воздухе запахло победой.
Я быстро окинул взглядом ряды своих солдат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81