Милостью судьбы меч легко освободился, а Алехандро справился с непреодолимым желанием чихнуть из-за набившейся в нос пыли.
Наварра осмотрел кончик меча, убедился, что клинок не пострадал, и сунул его в богато украшенные ножны, пристегнутые к поясу. Его смуглое лицо исказилось, выражая отвращение.
– И снова этот негодяй ускользнул от нас, – сказал король рыцарю. – Сюда он не вернется, помяни мои слова. Понимает, что здесь для него теперь небезопасно. И в Мо возвращаться ему тоже нет смысла, поскольку его люди разбежались во все стороны! Почему они не стояли насмерть и не сражались как истинные рыцари? Почему трусливо сбежали и попрятались?
– Сир, они люди необученные, лишенные воинского духа, незнакомые с этикетом сражений… скверно экипированные, перепуганные…
– И тем не менее они каким-то образом сумели причинить нам серьезный вред! Мне стыдно, что мои лорды упорно проявляют такую почти сверхъестественную безмятежность, тем самым позволяя повстанцам добиваться успеха.
– Сир, о каком успехе вы говорите? – запротестовал рыцарь. – Мы разгромили их у Мо! Теперь, конечно, они оставят всякую надежду собрать сколько-нибудь значительные…
– Прежде чем мы «разгромили» их, как ты выражаешься, они чуть не захватили замок! Когда мы «громили» их, они, можно сказать, уже колотили в дверь! И, не появись неожиданно капитан де Бюш и граф Феб, они, может, ворвались бы внутрь и славно попировали бы с тремястами леди и детьми! И я был бы опозорен перед всей Францией! Если бы они захватили заложников, все отшатнулись бы от меня.
– Но, к счастью, сир…
– Не смей говорить о счастье – мне не знать его, пока Гильом Каль не будет мертв. Когда он попадет ко мне в руки, мы провозгласим его королем Жакерии и тут же свергнем, и его коронованная голова упадет к моим ногам, и я буду иметь удовольствие топтать ее. – Он хлопнул затянутыми в перчатки руками по столу, где лежал изувеченный человек, теряющий последние жизненные силы. – Этот нам больше ничего не скажет.
Наварра принялся вышагивать туда и обратно, в страшном возбуждении. Рыцарь, явно нервничая, напряженно провожал его взглядом и вздохнул с облегчением, когда Карл наконец остановился.
Его взгляд был прикован к предмету, неуместному в этой обстановке, – массивной, окантованной медью книге, лежащей у камина. Он опустился рядом с ней на колени, открыл и сделал рыцарю знак подойти.
– Что ты думаешь об этом?
– Сир, что я могу о ней думать? Это какой-то варварский язык. Я таким вещам не обучен.
Карл Наваррский перевернул страницу.
– Мне уже приходилось видеть такие записи. Это рука еврея.
– Разве они тут остались? – недоуменно спросил рыцарь.
– Я не знаю ни одного, – ответил Наварра. – А вот Каль, похоже, сумел найти какого-то и пришел к нему за поддержкой. Очень подходит тому человеку, в которого Каль превратился, – друг пахарей, нищих и поденщиц уж конечно должен был стать и другом евреев.
Однако книга не могла сообщить, где находится его враг, и Карл Наваррский оставил ее лежать, где лежит. В конце концов, пнув несколько раз ногой отрезанную руку и плюнув на умирающего солдата, он покинул дом, одним грациозным движением вскочил в седло, натянул поводья и пустил коня в галоп.
Молодой рыцарь со страхом наблюдал за ним. Он знал, что допустил ошибку, и не одну, за что будет наказан и очернен: позволил Карлу отправиться на поиски Гильома Каля, не поставив об этом в известность военных советников короля; более того, допустил, чтобы тот подвергал себя риску, обыскивая дом, где, возможно, укрылся бунтарь. Торопливо, даже не закрыв дверь, рыцарь выбежал из дома, сел на коня и поскакал следом за Наваррой, держась на расстоянии от вздымаемого им облака пыли. Что же делать, пусть бранят его – он не тот человек, чтобы удержать подверженного порывам Карла от совершенно безумных действий, на которые его толкало негодование. Даже передвигаясь со скоростью улитки, они добрались бы до крепости гораздо быстрее, чем хотелось рыцарю.
Алехандро осмелился поднять деревянную крышку своего подземного убежища лишь после того, как все смолкло и долгое время стояла тишина. Выбравшись на свет, он тут же удостоверился, что бедняге на столе ничем не поможешь. Несчастный теперь скорее походил на ствол дерева, чем на человека. Рука, которую Карл Наваррский так умело отсек, валялась в пыли под столом и уже начала привлекать к себе мух. Лишенный обеих рук воин побледнел и лежал почти без движения, но удивительным образом все еще дышал.
«Даже когда всякая надежда потеряна, мы продолжаем цепляться за ее иллюзию, – с грустью подумал Алехандро. – Какой ужас сейчас владеет им?»
Он стоял над изувеченным солдатом, который, возможно, проявил выдающуюся доблесть, раз сумел пережить то, что, по словам Гильома, было жесточайшим сражением.
«Бог даст, мне не придется испытать подобное».
Он – в который раз – отложил в сторону клятву Гиппократа и вытащил из сапога нож, давным-давно в Испании подаренный отцом.
– Я замолвлю за тебя словечко перед твоим богом, – прошептал он и нанес быстрый удар в сердце несчастного.
Жизнь покинула тело еще до того, как Алехандро вытер нож и сунул его за голенище сапога.
– А теперь в Париж, – громко произнес он, и звук собственного голоса удивил его.
Если Бог будет милостив и Гильом Каль окажется человеком слова, Алехандро найдет Кэт в Париже, в городе, где они часто бывали в пору ее детства. Он достал из подвала сумку и положил ее на пол. В ней находилось его богатство: золото семьи, золото, полученное от Папы, и золото, которым наградил его король Эдуард; за десять лет, пока они с Кэт находились в бегах, он практически к нему не прикасался. Этого золота хватило бы, чтобы покрыть все улицы Парижа изящными, прекрасно сотканными женскими сорочками – если только их наберется в достаточном количестве. Он положил в сумку немного еды, в последний раз оглянулся вокруг и увидел, что тяжелая рукописная книга все еще лежит около камина.
Не стоит оставлять ее здесь, как он поступил с другой книгой, убегая из Англии. Нельзя, чтобы описанные тут секреты попали не в те руки.
Когда Кэт сообщила, что местом встречи будет Париж, Гильом удивился, но не огорчился.
– Почему именно там? – спросил он. – Насколько я понял, вы и ваш отец в бегах, как и я. Мне Париж представляется опасным местом.
– Так оно и есть. Однако в наши времена нельзя быть уверенным, что любое другое место встречи вообще уцелеет. Сколько сожженных деревень и разрушенных замков разбросано по всей стране? Множество. Может то же самое случиться с Парижем? Никогда. Он всегда будет стоять. И я всегда смогу найти дорогу туда. Все дороги ведут в Париж, говорит p?re.
– Все дороги ведут в Рим, так говорит легенда.
– Ну, это же было сказано много веков назад, в пору расцвета Рима. В наше время Париж центр мира. И некоторые кварталы этого города я знаю очень хорошо.
– Откуда же, интересно?
– Мы подолгу жили там, когда я была девочкой.
– А мне показалось, что вы и сейчас еще девочка, – заявил Каль. – Боюсь, Париж сильно изменился с тех пор, как вы были там в последний раз.
– Мне семнадцать, – она вздернула подбородок, – и я веду хозяйство p?re.
– Хм-м… Какое там хозяйство!
Она погрозила ему пальцем.
– Какое-никакое, а мы сумели помочь вам и вашим людям. И теперь, из-за того, что вы тут появились, нам с p?re придется искать новый дом.
Каль счел упрек уместным и промолчал. Они отдыхали на берегу ручья, из которого сейчас пили кони – те, которые были им похищены из конюшни местного помещика. Кэт не хотела участвовать в таком деле, как воровство, но совсем устраниться не могла и стояла на страже снаружи. Пока все это происходило, Гильом сильно нервничал, не зная, как девушка поведет себя, если их схватят. Задушит ли разъяренного конюха белыми, длинными, красивыми пальцами? Или врежет ему в пах изящной ногой?
«Вряд ли, – думал он. – В лучшем случае предостережет меня криком».
Все, однако, прошло гладко, и сейчас Каль не спускал глаз с украденных коней, поскольку они не знали их с Кэт и потому были непредсказуемы. Дождавшись, пока кони хорошенько напились, он привязал их к дереву и решил сам освежиться.
Он набрал в пригоршню чистой, быстро бегущей воды, но не успел поднести ее ко рту, как Кэт остановила его, взяв за руку.
– Только умойтесь. Прежде чем пить, воду надо процедить сквозь ткань.
Он разжал пальцы, и вода пролилась на землю.
– Чушь какая-то.
– Вовсе не чушь. Напротив, очень мудро.
– Любопытная мудрость, – заметил он. – И явно нездешняя.
– В воде живут крошечные животные. Так p?re говорит. И еще он говорит, что люди часто страдают животом из-за того, что неосторожны с водой, которую пьют.
Гильом вперил в нее недоверчивый взгляд.
– Он что, видит этих животных или только воображает их?
– Он знает, что они там есть.
– Как он может это знать?
– P?re изучает все, что видит. И не только то, что видит, но и то, что может вообразить, глубоко размышляя над увиденным. Он очень ученый человек, как он сам вам сказал. Он служил Папе, учился у лучших профессоров и заботился о здоровье… ну, многих важных особ.
Едва не проговорившись, она отвернулась, чтобы скрыть свое замешательство. Ее слова разожгли любопытство Гильома, но он постарался скрыть это. Снова повернувшись к нему, Кэт показала ему квадрат искусно вытканного шелка.
– Каждый из нас носит с собой такой платок, чтобы очищать воду, которую пьем. Если удается, мы даже кипятим воду.
– Господи, с какой стати? От этого вся жизненная сила из нее уходит.
– Как, по-вашему, есть на свете животное, все равно, большое или маленькое, способное пережить кипячение? – с улыбкой спросила она.
– Хм… Нет.
Теперь его одолевали вопросы. Это были очень смелые утверждения – что в воде живут какие-то маленькие животные, что ее отец служил Папе. Похоже, он человек очень необычный. Однако Гильом решил отложить свои расспросы до того времени, когда девушка проникнется к нему большим доверием. Он задумался над тем, как ускорить этот процесс.
«Прояви интерес, – мелькнула мысль. – Ни одна дама перед этим не устоит и примется молоть языком».
Собственное хитроумие порадовало его.
– И что, это излечивает от болезни живота?
– Не знаю, – с гордостью заявила она, – потому что я никогда животом не страдала.
Гильом недоверчиво вскинул брови. Он знал, что практически ни одному человеку не удалось избежать поноса, в особенности во время войны, когда реки и ручьи покраснели от крови.
– И вы всю воду всегда процеживаете через эту… тряпку?
– Да. – Она вручила ему платок. – Посмотрите, как плотно он соткан. P?re говорит, такие вещи делают на другом конце земли, в месте под названием Ниппон. Там эта ткань так же часто встречается, как у нас самая грубая шерсть. Он очень дорогой, и я поклялась, что не потеряю его. Пряди ткани задерживают всех грязных животных. Саму ткань я кипячу так часто, как удается.
– Удивительно. – Гильому не приходилось изображать интерес – услышанное и впрямь заинтриговало его. Он вернул Кэт тончайший кусок ткани. – Никогда не видел такого чуда.
– P?re знает много такого, чего не знает никто.
– Он, кажется, человек необычный.
Кэт вздохнула и вытерла слезинку.
– Больше, чем вы можете себе представить. Он самый замечательный врач на свете. – Она с вызовом поглядела в глаза французу, понимая, что ему будет трудно поверить в ее слова. – Когда мне было семь лет от роду, он вылечил меня от чумы. А потом заболел сам, но тоже вылечился.
Немыслимо! Каль смотрел на нее во все глаза.
– Вы перенесли чуму и остались живы?
Она положила ткань на колени, медленно скинула шаль и обнажила белую шею, с обесцвеченными участками кожи в некоторых местах, окруженными крошечными шрамами – безошибочными знаками, которыми бубонная чума метит свои жертвы.
У Алехандро на груди тоже был шрам, Каль вспомнил, что видел его, когда врач мылся.
– Но… как?
– Он давал мне ужасно невкусное лекарство и ухаживал за мной, и через две недели я выздоровела.
В это было трудно, почти невозможно поверить. Однако… у Кэт действительно были шрамы. Он неуверенно протянул руку к ее шее, не зная, позволит ли она прикоснуться к себе, но она не отодвинулась. Кончиками пальцев он нащупал затвердение под одним из шрамов.
– Простите мою вольность. – Он отдернул руку. – Просто очень трудно поверить. Никогда не слышал о человеке, который выжил, заболев бубонной чумой. Хотя есть такие, кто почему-то не заболел.
– Это редкость, знаю. P?re говорит, выживают те, кому Бог пожелает сохранить жизнь. У некоторых людей внутри есть вроде как защита против чумы. Их тела сражаются с ней, почти как если бы бились на мечах. Он не понимает почему.
– Нельзя же понимать все.
– Не стоит недооценивать его. Я сильно болела и ни за что не выжила бы, если бы не он. – Кэт задумчиво отвела взгляд. – Я мало что помню, только что p?re все время был рядом… – Она помолчала. – Думаю, меня вылечило лекарство, о котором он от кого-то узнал.
Убежденность в ее голосе заставляла поверить в невероятную историю, которую она рассказала. И хотя Каль понимал, что Кэт очень огорчена разлукой со своим предполагаемым отцом, он не считал, что от этого она не в себе.
– Многие женщины по присущей им слабости характера легко впадают в заблуждения, – заметил он, – но вы вроде бы этим не страдаете. Мне кажется, вы верите, что все так и было.
Она взглянула на него с вызовом.
– Какая мне выгода обманывать вас?
– Не знаю, – ответил Каль.
«Какая фантастическая история!» Ему страстно хотелось расспрашивать дальше, но он с неохотой придержал язык.
«Не стоит пугать ее, а то еще замолчит, – предостерег он себя. – Ведь, похоже, ей есть о чем рассказать».
Он удовольствовался тем, что какое-то время просто смотрел на прелестную золотоволосую девочку-женщину, с которой его так неожиданно свела судьба.
«Природа не часто создает такие чудеса».
Он перевел взгляд на коней.
– Я ужасно проголодалась, – сказала она. – В животе бурчит. У вас есть что-нибудь?
– Ни кусочка.
Раньше они пробегали через фруктовый сад, но, опасаясь преследования, Каль не решился остановиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71