исковерканные, обугленные. Трупы корчились,
словно страшные куклы, растопырив пальцы и раскрыв рты. Никогда не забуд
у этот запах жареного мяса; он был невероятно похож на вонь кипящего уксу
са. От некоторых тел остались одни скелеты; обгоревшие ребра торчали вве
рх, как черные решетки. Некоторые тела еще шевелились. В том, что мы добива
ли их, следует видеть скорее акт милосердия, чем выражение иных чувств. Мы
шагали среди мертвецов, и, когда замечали какое-нибудь движение, я вонза
л умирающему в затылок свой длинный нож, или Батис Ц свой гарпун.
Одно из чудищ потеряло ногу до самого бедра и вторую от колена. От тулови
ща шел белый пар; раненый пытался ползти, подтягиваясь на локтях. Вместо т
ого чтобы его добить, Батис встал на пути. Чудовище увидело сапоги и судо
рожно поменяло направление. Кафф постоянно оказывался между ним и берег
ом, но чудовище не сдавалось: с упрямством вола и скоростью улитки оно дви
галось в поисках выхода к морю.
Ц Убейте же его, черт возьми! Ц закричал я, срывая с лица платок. Но он пор
азвлекался еще и только потом пронзил ему шею своим гарпуном.
Не знаю, сколько времени мы сбрасывали трупы в море. Работы еще оставалос
ь много, когда я вдруг заметил животину на балконе. Она сидела, подогнув к
олени, и держалась за перила, словно ее приковали цепями.
Ц Господи! Ц воскликнул я. Ц Господи, посмотрите на нее.
Ц Она воет? Ц удивился Батис.
Ц Господи, она же плачет.

11

Случившаяся затем катастрофа была особенно ужасна, потому что мы ее не о
жидали. Не прошло и двух суток после страшной бойни. На два дня, только на д
ва дня нас оставили в покое. Я гулял где-то в лесу с карандашом и блокнотом
и пытался понять, какое было число. Уже давно я не знал точных дат. Каффа эт
о совершенно не интересовало. На протяжении самых опасных недель я ни ра
зу не зачеркнул даты уходившего дня по той простой причине, что не верил
в наступление нового. Путаницу усугубляло и то, что некоторые страницы к
алендаря были отмечены дважды. На протяжении целого месяца я повторял э
ту ошибку день за днем: я видел нервные росчерки карандаша, сперва черног
о, а потом красного: эта перемена, скорее всего, и вызвала путаницу. Черный
карандаш уничтожал даты одним росчерком. Однако красный, словно не дове
ряя своему собрату, начинал свою работу с того же дня. Стремясь выразить с
ебя в стиле барокко, но при этом придавая ему своеобразную геометричност
ь, красный карандаш разукрашивал цифры, пока они не приобретали замысло
ватые формы. Единица первого февраля стала насторожившимся чудовищем, д
войка второго Ц чудовищем, которое приготовилось к прыжку. Восьмерка п
ревратилась в маяк, на который лезли толпы чудищ; одиннадцать Ц в две кол
онны врагов. Я не помнил, когда и как создал эти рисунки, свидетельствовав
шие о помутнении рассудка, и не мог признать их своими произведениями. Сн
ачала, как это обычно бывает, я обрадовался, решив, что корабль за мной при
едет раньше, чем я рассчитывал. Однако точный подсчет с учетом погрешнос
тей и дней, перечеркнутых дважды, давал результат, который вместо радост
и вызвал отчаяние: корабль должен был прийти на остров две недели назад.

Что могло случиться? Новая война в масштабе земного шара, из-за которой п
рекратились морские перевозки до окончания конфликта? Может быть. Мы, лю
ди, имеем привычку списывать свои несчастья на счет грандиозных катастр
оф Ц это возвышает нас как личностей. Несмотря на это, правда почти всегд
а пишется с маленькой буквы. Я был ничтожной песчинкой бескрайнего пляжа
, который зовется Европой. Разведчиком в стане врагов, одиноким десантни
ком, подданным без короля. Скорее всего, ошибка какого-нибудь бездарного
бюрократа, путаница в архиве или другое незначительное событие отправи
ли учетную карточку моего метеорологического пункта не в тот ящик, где е
й надлежало быть. Цепочка связи прервалась, и все. Метеоролог, затерянный
в водах Антарктики… О злая судьба! Какой ужасный удар для навигационной
корпорации международного масштаба! Я мог быть уверен, что совет директ
оров не включит вопрос обо мне в повестку дня ни одного из своих заседани
й.
Я нервно переворачивал страницы, пытаясь получить результат, отличный о
т первого, но арифметические действия лишь подтвердили катастрофическ
ий вывод. Мне вспоминается мой грязный ноготь указательного пальца, дви
жущийся вверх и вниз по страницам, словно я был самым мрачным из всех счет
оводов. Ошибка была исключена. Отчаяние заполнило все мое существо, слов
но песочный замок разрушился в моей голове и сыпался в желудок. Приняв фо
рму судебного решения, календарь провозглашал мне приговор к пожизненн
ому заключению. Я хотел умереть. Тем не менее страшная новость всегда зас
тавляет нас выкинуть из головы прежние дурные мысли. Нет лучшего средст
ва, чтобы забыть старые беды. Разве могло быть что-нибудь хуже? Да.
Я не мог поверить, что слышал окрик «zum Leuchtturm!», который предупреждал меня с ба
лкона. Потом раздались выстрелы, пробившие холодный воздух, и в моей душе
надломилось что-то очень хрупкое. Сначала я этого даже не осознал. Я урон
ил на землю карандаш и бумагу и бросился бежать.
Они даже не стали дожидаться ночи и появились с приходом первых вечерних
теней. Чудовища осаждали маяк, обожженный и изрешеченный картечью.
Ц Камерад, берегитесь, Камерад, Ц предупреждал меня Батис, стреляя во в
сех направлениях.
Гранитные ступеньки были разрушены взрывами, и мне пришлось карабкатьс
я вверх на четвереньках. Кафф прикрывал меня. Он выбирал в качестве мишен
ей чудовищ, которые пытались приблизиться ко мне. Они исчезали с каждым в
ыстрелом. Однако, когда до укрытия оставалось каких-нибудь два метра, стр
ах уступил место ярости. Зачем они вернулись? Мы убили сотни их собратьев.
Вместо того чтобы спрятаться, я стал кидать камни в чудовище, которое ока
залось ближе всего ко мне. Я хватал обломки гранита и швырял их ему в лицо:
один, другой, третий. Мне помнится, я кричал ему что-то. Чудовище закрыло го
лову руками и отступило назад. После этого произошло невероятное: оно вд
руг кинуло камень в меня! Это было жутко и одновременно нелепо. Кафф сраз
ил его одним метким выстрелом.
Ц Камерад! Скорее внутрь! Чего вы ждете?
Я занял место рядом с ним на балконе и сделал один или два выстрела. Чудищ
было не очень много.
Я опустил ствол винтовки. Их присутствие доказывало, что любое усилие бы
ло тщетным. Что бы мы ни предприняли, они все равно вернутся. Пули и взрывы
были для них как дождь для муравьев Ц природными катастрофами, которые
принимались как должное и влияли лишь на их численность, но не на их упор
ство. Я сдавался, выбрасывал белый флаг.
Ц Какого черта вы уходите? Ц упрекнул меня Батис.
У меня не хватило духа даже ответить ему. Я сел на стул, положил винтовку п
оперек колен, закрыл голову руками и заплакал, как ребенок. Напротив меня
оказалась животина. Против обыкновения, она тоже сидела на стуле Ц опер
шись на стол, чуждая происходящему. Ее взгляд следил за Батисом на балкон
е, за выстрелами, за моим плачем, за штурмом маяка. Однако это был взгляд со
стороны, подобный тем, которые направляют в сторону батального полотна
посетители картинной галереи.
Я вложил в борьбу свои храбрость, энергию и ум, все, до последней капли. Я ср
ажался с ними безоружный и вооруженный, на суше и на море, в открытом поле
и укрытый в крепости. Но они возвращались каждую ночь, их становилось все
больше и больше, смерть собратьев не волновала их. Батис продолжал стрел
ять. Но это сражение уже было не для меня. «О Господи, Ц сказал я себе, разм
азывая слезы по лицу, Ц что еще мог бы сделать разумный человек в моем по
ложении, что еще? Что мог бы сделать самый решительный, самый рассудитель
ный из всех людей на земле, чего еще не сделал я до сих пор?»
Я посмотрел на свои ладони, мокрые от слез, потом на животину. Два дня наза
д плакала она, а теперь довелось заплакать мне. Слезы размягчили не тольк
о тело. Воспоминания закружились в свободном полете, и память воскресил
а давнишнюю сцену.
Однажды я стоял перед зеркалом, любуясь собой с непонятным для взрослых
тщеславием подростка. Мой наставник спросил, кого я видел в зеркале. «Себ
я самого, Ц ответил я, Ц молодого парня». «Правильно», Ц сказал он. Пото
м надел на голову фуражку от английской военной униформы Ц не представл
яю себе, откуда он ее достал, Ц и спросил: «А теперь?» «Английского офицер
а», Ц засмеялся я. «Нет, Ц возразил он, Ц я не спрашиваю о профессии это
го человека, я хочу знать, кого ты видишь». «Себя самого, Ц сказал я, Ц с а
нглийской фуражкой на голове». «Это не совсем правильно». Ц Он не удовле
творился моим ответом. Любую мелочь этот человек превращал в одно из уп
ражнений, иногда таких занудных. Я простоял с ненавистной фуражкой на го
лове до самого вечера. Мой наставник не разрешил мне снять ее, пока я не о
тветил ему: «Я вижу себя самого, просто себя».
Мы с животиной смотрели друг на друга всю ночь. Кафф отстреливался, а мы об
менивались взглядами с противоположных концов стола, и я уже не знал, ни к
ого я вижу, ни кто на меня смотрит.
На рассвете Батис обращался со мной с презрением, которого достойны дезе
ртиры. Утром он отправился на прогулку. Как только он вышел, я поднялся на
верхний этаж. Животина спала, свернувшись калачиком в углу кровати. Она б
ыла раздета, но в носках. Я схватил ее за руку и посадил за стол.
Вернувшись в полдень, Батис увидел человека, охваченного горячкой.
Ц Батис, Ц сказал я, гордясь собой, Ц угадайте, что я сегодня делал?
Ц Теряли время попусту. Мне пришлось чинить дверь одному.
Ц Идите со мной.
Я взял животину за локоть, Батис шел за нами на расстоянии одного шага. Ка
к только мы вышли с маяка, я усадил ее на землю. Кафф стоял недалеко от меня
с невозмутимым видом.
Ц Посмотрите, что будет, Ц сказал я.
Я стал собирать дрова: одно полено, два, три, четыре. Однако четвертое поле
но я нарочно уронил на землю. Это был, конечно, спектакль. Я поднимал одно п
олено, а другое в это время выскальзывало у меня из рук. Ситуация повторял
ась снова и снова. Батис смотрел на меня и вел себя в свойственной ему мане
ре: он ничего не понимал, но не прерывал меня. «Ну, давай же, давай», Ц дума
л я. Утром, когда Каффа не было, я уже произвел этот опыт. Но сейчас он мне не
удавался. Батис смотрел на меня, я Ц на животину, а она Ц на поленья.
Наконец она засмеялась. По правде говоря, требовалась некоторая доля во
ображения, чтобы счесть эти звуки тем, что мы обычно означаем словом «сме
х». Сначала у нее начало клекотать в груди. Рот животины оставался закрыт
ым, но мы уже слышали резкие всхлипы. Потом она чуть приоткрыла рот и дейс
твительно засмеялась. Сидя по-турецки, она качала головой направо и нале
во, шлепала себя по внутренней стороне икр и то склоняла туловище вперед,
то возводила глаза к небу. Ее груди сотрясались в такт смеху.
Ц Вы видите? Ц сказал я, торжествуя. Ц Вы видите? Что вы думаете по этому
поводу?
Ц Что мой Камерад не может удержать четыре полена сразу.
Ц Батис! Она же смеется! Ц Я выдержал паузу, давая ему время осмыслить пр
оисходящее, но он не реагировал. Тогда я добавил: Ц Она плачет. И смеется.
Какие выводы вы можете из этого сделать?
Ц Выводы? Ц заорал он. Ц Я объясню вам, какие выводы я делаю! По-моему, мы
перебили слишком мало этих уродов, слишком мало! Мне кажется, что они разм
ножаются как тараканы. Я думаю, что очень скоро начнется новый штурм, и их
будет гораздо больше, чем в последние ночи, их будут тысячи. И для нас наст
анет последний вечер в этом мире. А вы тратите время на дурацкие трюки и с
троите из себя ярмарочного шута.
Но я думал только о ней. Почему она оставалась там, на маяке, в обществе это
го троглодита? Мне было почти ничего неизвестно о том, как она появилась н
а маяке. Однажды Батис рассказал мне, что нашел ее на песке: она лежала обе
ссиленная, как те медузы, которые находили смерть на наших берегах.
Ц И она никогда не пыталась убежать? Никогда не уплывала с острова? Ц сп
росил я. Батис не обращал на меня ни малейшего внимания. Ц Вы часто ее бье
те. Она бы должна была бояться вас. Но ей не приходит в голову убежать, хотя
возможностей у нее предостаточно.
Ц В последнее время вам в голову приходят странные мысли.
Ц Да. И я не могу выбросить из головы одну из них, какой бы неразумной она н
и была, Ц заявил я. Ц Батис, а вдруг они не просто морские чудовища?
Ц Не просто морские чудовища… Ц повторил он механически, не слушая мен
я, потому что занимался подсчетом боеприпасов, которые таяли с каждым дн
ем.
Ц Почему бы и нет? Быть может, под этими гладкими черепами есть что-нибуд
ь еще, кроме примитивных инстинктов. Если это так, Ц настаивал я, Ц мы мо
гли бы с ними договориться.
Ц А мне кажется, что вы не должны давать волю своему воображению, Ц прер
вал он меня и зарядил ружье, умышленно громко щелкнув затвором.
Спор не мог привести ни к чему хорошему, и я решил не тратить вечер на диск
уссии.

Чудища стали нападать на нас реже. Наша пленница не пела, и это внушало нек
оторое спокойствие. Но мы не могли поддаваться заблуждениям. Наши чувств
а обострились, сражения на маяке сделали нас знатоками в области явлени
й столь же невидимых, сколь ощутимых. Рябь на море; лиловатый оттенок вол
н; воздух, настолько напоенный влагой, что по небу могли плавать киты. У на
с не было никакой возможности определить причинно-следственную связь, л
юбая деталь могла быть лишена какого бы то ни было значения, однако без вс
яких разумных на то причин мы угадывали во всем указания на близость Стр
ашного суда. Мы чувствовали, что под волнами собирались силы и что на этот
раз наш истощенный запас боеприпасов их не остановит.
Все предрекало близкую смерть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28