И все же Мойше иногда приходило в голову, что лучше бы он ее не заключал.
Эти мысли мигом улетучились, когда Русси завернул за угол и увидел Мордехая Анелевича. Молодой командир еврейских бойцов шел в окружении нескольких своих людей. Все они были вооружены и одеты в поношенную смесь военной формы и гражданской одежды, которую Русси доводилось видеть и на других бойцах. У самого Анелевича оружия не было. Хотя он был одет в такую же рвань, как и его соратники, уверенная поступь и дистанция, которую держали вокруг него, говорили о значимости этого человека.
— Добрый день, реббе Мойше! Как прошла встреча с губернатором ящеров?
— Довольно неплохо, — ответил Русси. — Правда, он пожаловался, что погода для него слишком прохладная.
— Неужели? — удивился Анелевич. — Через несколько месяцев он будет жаловаться сильнее, это факт. Что еще он говорил?
— Похоже, что надеяться на скорое увеличение норм продовольствия нам не приходится. Передо мной у Золраага был Бор-Коморовский. Его не особо радует даже то, сколько продуктов мы получаем теперь.
— Скверно, — снова произнес Анелевич. — Однако об этом стоило узнать, и удивляться тут нечему. А что Его Ящерово Величество изволило сказать насчет нацистских сволочей, которые не смогли бежать достаточно быстро, когда их вышвыривали отсюда? Он уже решил, что намерен с ними сделать?
— Он спрашивал меня, что я думаю по этому поводу, — сказал Русси.
— И каков был ваш ответ?
Прежде чем ответить, Русси глубоко вздохнул:
— Я сказал ему, что, если бы решение зависело от меня, я бы обращался с ними как с обычными военнопленными. — Услышав эти слова, почти все бойцы буквально зарычали.
Не обращая на них внимания, Мойше продолжал:
— Это выбило бы козыри из рук немецкой пропаганды. Кроме того, если мы будем обращаться с ними так, как они обращались с нами, чем же мы тогда лучше их?
— Они мучили и уничтожали нас ради забавы. Когда мы поступим с ними так же, это будет возмездие, — сказал Анелевич с тем преувеличенным терпением, с которым объясняют что-либо четырехлетнему ребенку. — Вы что, реббе Мойше, хотите быть образцовым евреем гетто? Тем, который никогда не дает сдачи, что бы ему ни делали? Каково было мнение Золраага, когда вы сказали ему об этом?
Русси обнаружил, что стоять перед вооруженными еврейскими головорезами ненамного легче, чем перед немецкими:
— Если я его правильно понял, он подумал, что я выжил из ума, — признался Русси.
— Наверное, чертов ящер попал в точку. — Анелевич наградил его далеко не благосклонной улыбкой.
Глава 9
Москва! Прошлой зимой немецкие войска из пригородов русской столицы видели шпили Кремля. Ближе никому подойти не удалось, а затем в результате яростного сражения немцев и вовсе отбросили от Москвы. И вот теперь Генрих Егер свободно шел по улицам, на которые так и не удалось ступить вермахту. Шедший рядом с ним Георг Шульц вертел головой по сторонам, что делал каждый день по дороге в Кремль и обратно.
— С трудом верится, что Москва почти не пострадала. Мы бомбили ее, потом ящеры — а она стоит, — сказал Шульц.
— Это же большой город, — ответил Егер. — Он может перенести массу налетов, и это не будет особо бросаться в глаза. Большие города трудно разрушить, если только…
Голос майора дрогнул. Он уже видел снимки уничтоженного Берлина. Лучше бы их не видеть.
На них с Шульцем были мешковатые гражданские костюмы устаревшего фасона, сшитые из дешевой ткани. В Германии Егер постыдился бы напялить подобное одеяние. Однако здесь эта одежда помогала не выделяться из общей массы, чему он только радовался. В форме танковых войск он едва ли чувствовал бы себя в безопасности. Если на Украине танковые части кое-где встречали как освободителей, в Москве немцы оставались врагами даже после появления ящеров.
Шульц указал на плакат, приклеенный к кирпичной стене:
— Герр майор, можете прочитать, что там написано? Егер теперь знал русский лучше, чем прежде, но все же назвать свои знания хорошими не мог. Разбирая одну русскую букву за другой, он по слогам прочел надпись.
— Одно слово я понял: смерть, — сказал он. — А что значит второе, не знаю. Наверное, что-то связанное с нами.
— И что-то отвратительное. — согласился Шульц.
Плакат изображал маленькую девочки с косичками, которая мертвой лежала на полу Рядом валялась кукла. Кровавый след приковывал взгляд к сапогу уходящего солдата, на каблуке которого была изображена фашистская свастика.
До того как попасть в Москву Егер был убежден до корней волос, если бы не вторжение ящеров, вермахт непременно разбил бы в этом году Красную Армию. Теперь он сомневался, хотя и не высказывал этого вслух Дело было не в том, что Россия по своим размерам намного превосходила Германию: он и раньше знал об этом. Несмотря на упорное сопротивление советских войск, прежде Егер не верил, что русский народ столь же твердо сплочен вокруг Сталина, как немцы — вокруг Гитлера. Ныне он убедился в своей не правоте, и эта мысль тревожила его.
Его ботинки стучали по брусчатке Красной площади. Немцы планировали провести здесь Парад Победы, приуроченный по времени к годовщине большевистской революции. Парад не состоялся. То есть состоялся, но то был Парад Красной Армии. Часовые по-прежнему расхаживали взад-вперед вдоль кремлевской стены, чеканя шаг.
Егер и Шульц добрались до ворот, через которые вошли на территорию Кремля. Егер кивнул охранникам: эту группу он видел каждый третий день. Никто из русских не удостоил его ответным кивком. Они никогда этого не делали. Их командир в звании сержанта протянул руку.
— Документы! — сказал он по-русски.
Как обычно он тщательно рассмотрел предъявленные немцами документы, сверил фотографии. Егер не сомневался: если бы он однажды забыл документы, сержант не пропустил бы его, хотя и узнал. Русские не очень-то умели ломать рутинные порядки.
Однако у них с Шульцем все было в порядке. Сержант уже стал отходить в сторону, чтобы пропустить их, как за спиной послышались шаги. К пропускному пункту, пересекая Красную площадь, подходил кто-то еще. Егер обернулся, чтобы посмотреть на спешащего человека. Рот его широко раскрылся.
— Будь я проклят! — проговорил Шульц, подытоживая увиденное.
В отличие от танкистов, приближающийся человек был в немецкой форме, точнее — в форме СС. Каждый его шаг словно предупреждал: всякий, кто ему помешает, запомнит это надолго. Человек был высок, широкоплеч и, наверное, мог бы считаться обаятельным, если бы не шрам, глубоко прорезавший его левую щеку.
Егер ожидал, что этого молодца остановят, но русские охранники лишь заулыбались, словно встретили старого друга.
— Документы? — вопросительно произнес сержант.
— В гробу я видел твои документы и тебя тоже! — ответил эсэсовец низким раскатистым голосом. В его немецком чувствовался австрийский акцент.
Странно, но часовые улыбнулись и не стали настаивать на своем требовании. Возможно, у них были особые инструкции от начальства насчет этого офицера.
— Почему мы не попробовали ответить так же? — спросил восхищенный Шульц.
— У меня для этого яйца не те, — признался Егер. Услышав их голоса, эсэсовец развернулся и подошел к ним. При своих габаритах он легко держался на ногах.
— Значит, вы — немцы, — сказал он. — Мне так сразу подумалось, но с вашим тряпьем я не мог быть полностью в этом уверен, пока вы не раскрыли рты. Кто же вы, черт подери, такие?
— Майор Генрих Егер, Шестнадцатая танковая дивизия, — представился Егер. — А это — стрелок моего танка, фельдфебель Георг Шульц. А теперь, герр гауптштурмфюрер, мне бы хотелось тот же самый вопрос задать вам.
Ранг эсэсовца был равнозначен чину капитана, и при всей браваде этого парня Егер считался его начальником. Громко щелкнув каблуками, эсэсовец застыл в дурацкой позе навытяжку и фальцетом доложил:
— Гауптштурмфюрер СС Отто Скорцени просит вашего позволения отбыть, чтобы доложить о своем прибытии!
Егер хмыкнул. Шрам на щеке Скорцени лишил левый уголок его рта нормальной подвижности, отчего улыбка походила на гримасу.
— Что вы здесь делаете, особенно в таком наряде? — спросил у него Егер. — Вам повезло, что иваны не добрались до вашего носа и ушей.
— Чепуха! — фыркнул Скорцени. — Русские знают лишь две вещи: как быть хозяевами и как быть рабами. Если вы убедите их, что вы хозяин, разве им останется иной выход, кроме подчинения?
— Если… — пробормотал Шульц, но так, чтобы эсэсовец не слышал.
— Вы, однако, не сказали, почему находитесь здесь, — настаивал Егер.
— Я действую согласно приказам из… — Скорцени замешкался. Егер предположил, что тот хотел сказать: из Берлина. — …приказам вышестоящего начальства, — нашелся эсэсовец. — Можете ли вы сказать то же самое?
Он во все глаза глядел на русский костюм Егера.
Стоявший позади Егера Шульц сердито переминался с ноги на ногу. «Интересно, — подумал Егер, — видел ли этот выскочка гауптштурмфюрер боевые действия, оставившие пыль на его сияющих сапогах?» Но вопрос разрешился сам собой: между второй и третьей пуговицами на мундире Скорцени Егер увидел нашивку за ранение. Прекрасно: значит, этот парень понюхал пороху. А встречный вопрос Скорцени заставил подумать о том, что сказало бы его собственное начальство по поводу сотрудничества Егера с Красной Армией.
Егер вкратце рассказал, каким образом очутился в Москве. Возможно, Скорцени и участвовал в сражениях, но может ли он похвастаться тем, что подбил танк ящеров? Не многие могли этим похвалиться, а из тех, кто сумел потрепать пришельцев, в живых осталось еще меньше.
Когда Егер закончил, эсэсовец кивнул. Теперь его бравада поуменьшилась.
— Значит, можно сказать, майор, что мы с вами оба находимся в Москве по одной и той же причине, с официального ведома или без такового. Мы оба заинтересованы в том, чтобы научить Иванов, как стать более грозными врагами для ящеров.
— Да, — согласился Егер.
Равно как советские власти больше не обращались с немцами, захваченными на советской территории, как с военнопленными (или того хуже), так и уцелевшая часть правительства рейха решила сделать все возможное, чтобы поддержать боеспособность русских.
Трое немцев вместе зашагали к Кремлю. Сердце Советской России по-прежнему находилось в замаскированном состоянии, которое приобрело с начала войны с немцами. Выпуклые луковицы церковных куполов — архитектура, воспринимаемая глазами Егера как восточная и чуждая, — скрывали свое золото под шатровой краской. Стены были размалеваны полосами черного, оранжевого, желтого и коричневого цветов, что делало их похожими на шкуру прокаженного жирафа. Такой камуфляж должен был сбивать с толку вражескую авиацию. Но подобные ухищрения не сумели уберечь Кремль от повреждений. Привычные ко всему широкоплечие, нелепо одетые женщины в платках разбирали кирпичи и обломки деревянных балок, оставшиеся после недавнего налета. В воздухе еще сохранялось тошнотворно-сладкое зловоние позавчерашнего дня, когда случилась бомбардировка.
Скорцени что-то проворчал и приложил руку к правой части живота. Егер думал, что эсэсовец испытает такие же чувства, как и он сам, пока не увидел, что лицо Скорцени действительно перекошено от боли.
— Что такое? — спросил Егер.
— Желчный пузырь, — ответил гауптштурмфюрер. — Где-то в начале года я успел поваляться в госпитале. Но врачи сказали, что это не смертельно, а лежать на боку — от скуки сдохнешь. Поэтому я здесь и занимаюсь делом. Тоже хорошее лекарство.
— На каком фронте вы воевали, герр гауптштурмфюрер? — спросил Георг Шульц.
— На Восточном, где же еще? — ответил Скорцени.
Шульц кивнул и больше ничего не сказал. Егер мог догадаться, о чем думает его товарищ. Немало людей, воевавших на Восточном фронте, падали на колени и благодарили Бога за болезнь, которая обеспечивала им возвращение в Германию, к безопасной жизни. Судя по тому как Скорцени говорил обо всем этом, он, скорее, предпочел бы остаться и воевать дальше. И слова его звучали не как пустая бравада.
Несмотря на воздушные атаки ящеров, жизнь в Кремле бурлила. На фоке разрушенных участков суета военных и чиновников напоминала Егеру копошение муравьев в муравейнике, у которого срезана верхушка.
Егера нисколько не удивило, что Скорцени направляется к той же двери, что и они с Шульцем: естественно, этот эсэсовец тоже встречался с офицерами из Народного комиссариата обороны. Вход в само здание Кремля, как и вход на прилегающую территорию, тоже охранялся. Лейтенант, возглавляющий наряд охраны, молча протянул руку. Егер и Шульц молча отдали ему свои документы. Так же молча лейтенант просмотрел их и вернул. Скорцени шел за ними. С внутренней стороны, у самого входа, стояли двое русских подполковников. Немцам не разрешали передвигаться внутри святая святых Красной Армии без сопровождающих.
У одного из русских офицеров знаки различия на петлицах имели черный цвет танковых войск.
— Доброе утро, майор Егер и фельдфебель Шульц! — сказал он на прекрасном немецком языке.
— Доброе утро, подполковник Краминов! — ответил Егер, вежливо кивнув.
Виктора Краминова приставили к ним с Шульпем с момента их прибытия в Москву. Очень вероятно, что год назад они воевали друг против друга, ибо до своего перевода в штаб Краминов находился в составе армии маршала Буденного, действовавшей на юге. У подполковника были глаза мудрого старца и по-детски невинное лицо. Его познания касательно танков оказались больше, чем мог ожидать Егер, судя по собственному опыту сражений с русскими.
Второго подполковника Егер. прежде не видел.
— Судя по цвету петлиц, он из НКВД, — прошептал Егер товарищу.
Шульц вздрогнул. Егер не упрекал его за это. Равно как никто из русских солдат не хотел столкнуться с людьми из гестапо, так и немцы, естественно, нервничали при виде офицера Народного комиссариата внутренних дел. Если бы год назад Егер столкнулся с человеком из НКВД, он застрелил бы его на месте. Немецкие приказы, игнорируя правила ведения войны, предписывали не брать в плен ни кого-либо из тайной полиции русских, ни их политруков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94