Если ты хочешь научиться, как напинать ублюдку по яйцам, я и Ганни Хэллоуэлл покажем тебе, как это делается. Мы не можем обещать, что ты победишь, но кое-что гарантировать можем, Вундерман. Дай нам несколько недель, чтобы поработать с тобой, и будь уверен, ты сумеешь заставить этого ублюдка изрядно попотеть.

Глава 23

Обри редко чувствовал себя настолько не в своей тарелке. Он обежал глазами спортзал морской пехоты и нервно сглотнул комок в горле, глядя, как крепкие, спортивного вида мужчины и женщины уверенно и методично валяют друг друга по полу. Это не было похоже на курсы по основам борьбы без оружия, которые обеспечивал Флот своим новобранцам. Все происходящее скорее напоминало художественную форму зарядки, а не тренировку боя, цель которого – нанесение увечий. Людям на флоте не полагается опускаться до низкопробной драки. Они используют в войне мегатонные боеголовки и лучи когерентного света или гамма-излучения… Подобно большинству товарищей-новобранцев, Обри считал обучение рукопашному бою пережитком и данью военной традиции.
Другое дело – морские пехотинцы. Им положено высаживаться в грязь и реки крови. Они совершенно серьезно относились к науке, учившей, как голыми руками разбирать на части своих собратьев. Все они были добровольцами и, подобно большинству военных в обществе, практикующем пролонг, подписывали контракт на долгий срок службы – как минимум десять стандартных лет, Что давало им уйму времени на совершенствование в выбранном ремесле.
Большинство занимающихся в зале работали в полный контакт пользуясь только легким защитным снаряжением. Наблюдая за работой майора Хибсон Обри вздрагивал при каждом резком глухом звуке, сопровождавшем удар рукой или ногой, попадавшими точно в цель.
Майор была очень маленькой женщиной, почти вполовину меньше своего противника, но телосложение сделало ее юркой – и, несмотря на небольшой рост, она казалось, была собрана из элементов боевой брони. Ее спарринг-партнер не был неуклюжим и обладал при этом огромным преимуществом – высокий рост и длинные руки. Было очевидно, что оба борца знают все приемы нападения и защиты. Их движения были настолько отработаны, что выполнялись автоматически, и постороннему могло показаться, что майор и ее противник заняты исполнением тщательно продуманного хореографического номера, а не пытаются сразить противника. Но они были исключительно серьезны, и, несмотря на маленький рост, Хибсон постоянно увеличивала темп. Она работала по внешнему кругу, уклоняясь от противника и нанося ему ложные удары с ослепительной быстротой. Даже Обри понял, что она пытается сделать, и был уверен, что ее противник тоже понял, но все же он вынужден был играть по ее правилам. Майор стойко переносила боль (ее партнер нанес ей несколько серьезных ударов), но она, казалось, воспринимала ее как плату за занятие, а от лучших атак противника она всегда уворачивалась. Она блокировала их или смягчала так, чтобы лишить силы, иди просто сносила удар и продолжала нападать со свирепостью, которая Обри казалась просто ужасной, и в конце концов один из самых опасных ударов противника прошел всего лишь в нескольких сантиметрах от ее головы.
Хибсон качнулась в сторону, избежав удара, но на сей раз движение было направлено вперед, а не назад. Внезапно она оказалась в пределах досягаемости противника, и тогда быстро повернулась к нему спиной, ее нога в мягкой тренировочной обуви резко взлетела вверх в совершенно невозможном с виду ударе – назад и вверх, прямо в челюсть. Он зашатался, а ее руки уже летели вниз, хотя она все еще балансировала на пальцах одной ноги. Она ухватила его за лодыжку и рывком дернула вверх, а когда противник упал, подпрыгнула и приземлилась прямо на поверженного. Он попытался зажать ее своей медвежьей хваткой, но был почти оглушен и замешкался, лишь на долю секунды. Она уперла свой локоть, как сваезабивочную машину, в его солнечное сплетение, изогнулась, словно только что выброшенная из воды на землю рыба, и наконец встала, придавив коленом грудь партнера, тогда как ее правая рука рванулась вниз в смертельном ударе и остановилась, лишь чуть-чуть не дойдя до беззащитного горла противника.
Обри покачал головой. Его затея была безумием! Эти люди годами обучались подобным приемам, а он был специалистом по электронике, а не морским пехотинцем. Он подумал, что его должно бы вдохновить зрелище, когда кто-то ростом с Хибсон повергает ниц огромного противника, но он видел, как тяжело ей пришлось в этом бою… и понял, какое высокое мастерство требовалось для этого. У него-то не было таких способностей, и мысль о том, что он мог каким-то образом приобрести их, прежде чем в следующий раз столкнется со Штайлманом, показалась ему смехотворной. Ему следовало развернуться и…
– Извини, парень, я опоздал.
Обри почти выскочил из кожи, когда увесистая рука похлопала его по плечу. Он со вздохом повернулся к старшине, и Горацио Харкнесс взглянул на него с усмешкой.
– Кажется, ты уже двигаешься свободнее, Вундерман. Ребра почти зажили, а?
– М-м… да, главстаршина, – пробормотал Обри.
– Ладно! Идем со мной, парень.
Обри хотел сказать Харкнессу, что передумал, но не мог вымолвить ни слова, и был несколько удивлен тем, что ему показалось важным сохранить уважение главстаршины. Это самолюбие, подумал он. Сколько людей пострадало из-за неуместного чувства собственного достоинства?
Его мысли прервались, когда Харкнесс махнул рукой гиганту в выцветшем спортивном костюме. Черноволосый, темноглазый мужчина ростом был не меньше двух метров, его густые брови срослись на переносице. Плечи – невероятно широкие, лицо – темное от загара, а волосатые руки скорее напоминали грузозахватные клещи, но двигался он с неким ленивым изяществом, совершенно не подходившим такому огромному человеку.
– Харкнесс!
Как и у боцмана, у гиганта четко слышался грифонский акцент, а голос был еще ниже, чем у главстаршины. Он звучал тихо, почти мягко – пожалуй, владельцу редко приходилось его повышать. Харкнесс кивнул ему:
– Ганни, это Вундерман. У него небольшая проблема.
– Я слышал.
Черноволосый мужчина глубокомысленно оглядел Обри, и юноша почувствовал, как его плечи сами собой распрямляются, – он понял, кто этот человек. Самого старшего и опытного из главных сержантов на борту любого корабля Ее Величества издревле неофициально называли «ганни», – следовательно, этот гигант и есть старший батальонный сержант Льюис Хэллоуэлл, и его должность в рядах морской пехоты эквивалентна флотскому боцману.
– Да ну, расслабься, Вундерман, – прогрохотал старший сержант.
Обри заморгал, и Хэллоуэлл усмехнулся. От этого его темное, обветренное лицо внезапно стало похожим на лицо озорного мальчишки, и Обри, почувствовав, что уголки его губ тоже задергались, заставил спину немного расслабиться.
– Уже лучше, – заметил Хэллоуэлл. – Ты среди друзей, даже если тебя приволок сюда этот паршивый старый звездоплюй.
Обри снова заморгал, но Харкнесс только усмехнулся в ответ на слова старшего сержанта, и тот, фыркнув, снова обратился к Обри. Он указал на груду спортивных матов, Обри послушно сел. Хэллоуэлл, легко согнувшись, устроился на палубе лицом к нему, положил кулаки на колени и наклонился вперед.
– Ладно, Вундерман, – сказал он более оживленно, – у меня к тебе есть только один вопрос: насколько ты серьезно настроен?
Обри перевел взгляд на Харкнесса, но Хэллоуэлл решительно покачал головой.
– Не смотри на старшину. Я хочу знать, насколько серьезно настроен ты .
– Я… не вполне понимаю, что вы имеете в виду, старш… ганни, – чуть помедлив, сказал Обри.
– Это не трудно, – терпеливо сказал Хэллоуэлл. – Харкнесс здесь изложил мне твою проблему. Я знаю, что за тип Штайлман, и понимаю, как здорово ты влип. Я хочу только узнать, действительно ли серьезно ты намерен выбраться из ситуации, потому что это будет нелегко и потребует много работы. Тебе придется хорошенько попотеть, а еще больше – постонать от ушибов, и временами тебе будет казаться, что мы с Харкнессом – еще худшие враги для тебя, чем Штайлман. Если ты собираешься смотаться от нас, я хочу знать это сейчас, а если ты скажешь мне, что выдержишь, то тебе надо будет сдержать слово, парень.
Обри с трудом проглотил застрявший в горле комок. Наступил решающий момент. Он все еще безумно боялся и все больше склонялся к тому, что идея бессмысленная и ни к чему не приведет, но все-таки он зашел довольно далеко. А если он скажет Хэллоуэллу, что готов держаться до конца, то виновато будет то самое самолюбие, которое привело его в спортзал после разговора с Харкнессом. Но он понимал, что если предпримет попытку и она не удастся, этому и так уже потрепанному чувству собственного достоинства будет нанесен сокрушительный удар. Зато пока эти мысли вихрем проносились в его голове, он понял еще кое-что: он принял для себя решение. Он действительно хотел здесь заниматься и сквозь его страх начал проступать медленный, похожий на лаву, гнев.
Обри глубоко вздохнул и, заглянув в глаза Хэллоуэлла, согласно кивнул.
– Да, старший сержант, – сказал он и сам удивился насколько твердо прозвучал его голос, – я настроен серьезно.
– Отлично! – Хэллоуэлл наклонился к нему и, усмехнувшись, хлопнул его по плечу с такой силой, что Обри чуть не упал. – Будут моменты, когда ты пожалеешь, что сказал это, Вундерман, – но когда мы с этим старым, траченным молью звездоплюем сделаем свое дело, тебя уже не побеспокоит ни один Штайлман во всей вселенной.
Обри усмехнулся ему в ответ, немного нервно, но с симпатией, и Хэллоуэлл еще удобнее устроился на палубе.
– Итак, первая вещь, которую ты должен понять, – начал он, – что у нас с Харкнессом разные стили. Я люблю хитрость и ловкость, а он предпочитает грубую силу и натиск.
Харкнесс издал возмущенный звук, и Хэллоуэлл усмехнулся, но его низкий, мягкий голос был абсолютно серьезным,, когда он продолжил:
– Правда в том, парень, что оба стиля работают потому, что нет опасного оружия и опасных боевых искусств. Есть только опасные люди , и если ты не являешься опасным, то нет никакой разницы в том, что ты с собой таскаешь или как хорошо ты натренирован. Запомни это прямо сейчас, потому что это та вещь, которой тебя никто, кроме тебя самого, научить не сможет. Мы можем рассказать и показать, мы можем до посинения читать тебе лекции, но пока ты не поймешь это сам, нутром, это все только слова, ясно?
Обри облизнул губы и кивнул, и Хэллоуэлл одобрительно кивнул ему в ответ.
– Далее, – продолжал он, – я знаю, что тебя учили основам, а базовый курс не так уж плох. По крайней мере, он учит двигаться и закладывает основу. Как я понимаю, у нас нет времени, чтобы учить тебя новым приемам, и тебе, вероятно, придется отработать как следует те, которые ты уже знаешь, так что первое, что мы сделаем, это познакомимся с моим личным методом освещать в памяти пройденный курс. После этого каждый день ты будешь проводить три часа в спортзале, работая со мной или Харкнессом, а может, и с обеими. Примерно через неделю мы сможем привлечь также капрала Слэттери, она лучше подходит тебе по росту и весу. Мы только хорошенько отработаем то, что ты уже знаешь, и научим тебя, как это применить в жизни. Скорость, сила и напор, Вундерман. Вот пока твои ключи. Конечно, когда тебе надоест первый класс, мы можем научить тебя и большему. А на текущий момент давай сосредоточимся на азбуке и на том, что нам надо хорошенько отхреначить Штайлмана, добро?
Обри снова кивнул, слегка замечтавшись, однако внезапно почувствовал, как внутри него появляется чувство уверенности: он действительно сможет это сделать! По крайней мере, главстаршина Харкнесс и старший сержант Хэллоуэлл, казалось, даже не сомневаются, а интуиция подсказывала ему, что ганни и Харкнесс, конечно, лучше него могут судить о его способностях. Эта мысль показалась необычайно утешительной, и Обри даже удалось улыбнуться в ответ Хэллоуэллу.
– Отлично! В таком случае, Вундерман, не начать ли нам с небольшой разминки? Поверь мне, – улыбка главного сержанта превратилась в озорную усмешку, – тебе это не помешает.

* * *

Хонор подошла к центральному пульту и, встав перед ним, пристально вгляделась в голографическую сферу. В течение нескольких секунд она просчитывала варианты и усмехалась про себя, потому что на самом деле их было не так много. Но зато она прояснила для себя картину и поняла, что ей нужно делать. Теперь настало время выступать.
Ее судно провело на орбите одиночной обитаемой планеты Вальтер десять дней, и то, что губернатор системы Хаген затягивал следствие по делу пиратов, подтверждало ее подозрения. Он хотел отложить «суд» над ними до тех пор, пока «Пилигрим» не исчезнет за пределами гиперпространства, и она знала почему. Без посторонних губернатор мог организовать слушание дела так что пираты в результате точно вышли бы на свободу (или, в худшем случае, просто получили символические сроки) на основании какой-нибудь подходящей несоблюденной формальности или «неясности» улик, принятых в качестве доказательств. Но Хаген не намерен был рисковать, пока Хонор с ее экипажем остаются здесь и могут дать свидетельские показания, способные устранить любые неясности… и еще он знал, что время на его стороне. Каждый день задержки в системе Вальтера был днем, когда Хонор не преследовала других пиратов, и с каждой новой беседой ее все больше раздражала губернаторская маска праведного беспокойства об отсрочке судебного процесса и защите суверенитета Силезской конфедерации.
Ну да, она знала, что после того, как она передаст налетчиков в его руки, начнется волынка… ладно, я их предупредила, мрачно подумала она. Конечно, она не сказала, что депеши, оставленные у местного мантикорского атташе, обеспечат каждый крейсер ее эскадры, когда она сюда прибудет, идентификационными характеристиками на каждого из бывших пленников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82