— Я теперь рыцарь, отец. И могу добиваться того, чего хочу.
— Но какое неуважение к чужой религии!
— Это же гуманнее, чем пытки, разве нет?
— Ты не смог бы причинить мне большей боли, чем та, которую я испытаю, если ты вынудишь меня согрешить! — обвиняюще проговорил колдун.
— А я бы на твоем месте усомнился в этом, — посоветовал колдуну Мэт и обернулся к отцу:
— Скажи, как ты думаешь, что бы произошло, если бы ты потер лампу и повелел джинну сделать с его бывшим повелителем все, что тому захочется?
— Нет, ты не сможешь совершить такую жестокость! — вскричала Химена.
— Да, не сможешь, — поддержал жену Рамон.
— Вот видишь? — Мэт пристально смотрел на колдуна. — Согрешить гораздо проще и приятнее, чем схлопотать от бывшего раба. Но еще приятнее согрешить по собственной воле, а не по принуждению.
— Я никогда не поступал вопреки своей совести!
— Почему же совесть не мешает тебе иметь джинна-раба и покорять христиан?
— Все, что делается для истинной веры, — не грех!
Мэт оглянулся на отца:
— Знаешь, когда я слышу такое от верующего, мне кажется, что тем самым он оправдывает нарушение самых главных заповедей своей собственной религии.
Рамон печально кивнул:
— Запреты на убийство и грабеж. Но, я надеюсь, ты не думаешь, что цель оправдывает средства?
— Иногда — думаю. — И Мэт подмигнул отцу так, чтобы колдун этого не заметил.
Тут появился стражник со свиной костью, на которой еще осталось немного копченого мяса.
— Я вот подумал, господин, может, вы пожелаете его отдубасить такой дубинкой?
— Неплохая мысль, — похвалил стражника Мэт, взял кость и протянул ее колдуну:
— Отведай кусочек.
— Никогда! — брызгая слюной, прокричал Ахмед.
— «Никогда» — это очень сильно сказано, — вздохнул Мэт и, размахивая костью, пропел:
Три кусо-чи-ка свининки
Для тебя я, гость родной, припас!
Съешь хотя бы половинку,
А не то обижусь я сейчас.
Не осталось, жалко, осетринки
В королевских погребах,
Но от запаха свининки
Вижу слюнки на твоих губах!
И точно: у колдуна потекли слюни.
— Какой злобной магией ты воздействуешь на меня? — возопил Ахмед.
— Нехитрой, — заверил его Мэт. — Эта магия знакома каждому повару, расхваливающему свое блюдо. А ты и не думал, что свинина так хороша, верно?
От мяса шел такой аппетитный аромат, что Ахмед судорожно сглотнул.
— Это нечестно! — в отчаянии закричал он. — Ты заставляешь меня жаждать запрещенной пищи!
— Да что ты? А у нас это вовсе не грешно. — Мэт обернулся к стражнику и распорядился:
— Разведи-ка огонь. Надо немного подогреть мясо — пусть Ахмед почувствует, как оно пахнет по-настоящему.
Стражник ухмыльнулся и крикнул конюшему:
— Эй, притащи-ка соломы и хвороста!
— Ты самый жестокий палач на свете! — выл Ахмед. — Другие руки выкручивают, а ты мне душу наизнанку выворачиваешь!
— Не желаешь ли запить ветчинку вином? — Мэт взмахнул рукой стражнику, разводившему огонь. Тот кивнул подбежавшему конюшему, и конюший бегом помчался к кухням.
— Ты знаешь, что и вино мне запрещено! Я никогда не изопью вина!
— А есть мусульмане, которые очень даже себе это позволяют, — пожав плечами, заметил Мэт. — Вот уж не знаю, слыхал ли ты про Омара Хайяма, но стихи у него такие...
Выпей влаги хмельной, что кипит молода,
Что весельем сердца наполняет всегда,
Пусть она обжигает порою, как пламя,
Но уносит тоску, как живая вода.
Заболел я и дал воздержанья зарок.
Пуст мой кубок, но я лишь сильней занемог.
Унесите лекарства; в них зло и отрава,
Дайте мне исцеляющей влаги глоток.
Лишь лучистое утро заглянет в окно
Пусть прозрачные кубки наполнит вино.
Люди горькой отравой вино называют,
Но прибежище истины тоже оно.
— Как же это возможно! — вскричал Ахмед. — Теперь я жажду вина, о котором ты говоришь, но ведь я никогда его не пробовал!
— Может быть, оно и не так хорошо, каким ты его себе представляешь, вздохнул Мэт. — Но с кем не бывает?
Стражник взял у Мэта кость с остатками мяса и поднес ее к небольшому костру. В воздухе распространился аппетитный запах.
— Ты жестоко пожалеешь о том, что соблазнил одного из правоверных, прислужник Шайтана! — воскликнул Ахмед. — Что ж, соблазняй мою душу! Найробус и его помощники дадут моим соратникам вдоволь сил, чтобы они смогли отправить тебя в адское пламя — такое же жаркое, как то, в какое ты посылаешь меня.
Мэт замер.
— Найробус? Кажется, я уже где-то слышал это имя... Но он слишком далеко отсюда! Слишком далеко, чтобы обеспечить тебя подкреплением.
— Он сумеет сделать это и сделает! Он уже придал нам сил, и теперь доспехи и мечи мавров стали крепче!
— Вот как? — язвительно прищурился Мэт. — И какой же пустячок он потребовал от тебя взамен? Заклясть духов? Или подписать кровью небольшой договорчик?
— Только то, что сделал бы всякий правоверный мусульманин, если бы сумел, — начать джихад, священную войну за распространение ислама и просвещение всего мира!
— Вы собираетесь зажечь огонь, который бы охватил всю Европу, да? Не верь, Ахмед. Ты сможешь поднять людей на битву, но в итоге получишь слепую толпу. Eсли ты хочешь, чтобы толпа стала войском, тебе нужен полководец.
— Ты что, думаешь, я дурак набитый? — оскорбление прошипел Ахмед. — Да, у нас такой полководец имеется — махди. Он молод, горяч, набожен, он настоящий гений во всем, что касается ведения боя! Его только нужно было уговорить, чтобы он поверил, что завоюет всю Европу ради Аллаха, а уж мавров не пришлось долго убеждать, что он — настоящий махди.
— Похоже, Найробусу только того и надо было — разыскать этого гениального полководца и распустить слухи о его гениальности, — заключил Мэт. — И сколько же лет этому вашему махди?
— Ну... вроде бы двадцать пять. И скоро весь мир познает его совершенство!
— Двадцать пять... — задумчиво повторил Мэт. — И что же, он действительно опытный воин?
От издевки Мэта Ахмед побагровел.
— Он уже выиграл пять больших сражений и загнал христианских рыцарей на узкую полоску земли вдоль северного побережья Ибирии. Сам Аллах дарует силу его руке, а его чародеи питаются силами, дарованными Найробусом!
— О... — понимающе протянул Мэт. — Стало быть, ваши войска одерживают победы с помощью магии?
— Наши войска одерживают верх над неуклюжими, медлительными христианскими рыцарями, а чародеи — подручные Найробуса — запросто одолевают дохлую магию христианских магов! Тебе не выстоять против него! Сдавайся, и он поступит с тобой милосердно!
— Ну, ясное дело. Если мы все примем ислам.
— Нет! Он не станет принуждать вас, он только покажет вам преимущества ислама, ту благодать, которую вы получите, отдав себя в руки Аллаха!
— Только покажет... — понимающе кивнул Мэт. — Ну и конечно, христианам придется платить более высокие налоги, нежели мусульманам, а христианские герцоги и графы вынуждены будут уступить свои замки мусульманским паладинам, а мусульманские судьи станут чинить суды в пользу мусульман но ведь это все, так сказать, право победителей, верно?
— Вы избежите даже этих небольших наказаний, если предадите себя в руки Аллаха.
— Значит, своим воинам вы обещаете не только победу — вы обещаете им добро, отнятое у христиан, у христиан, не желающих расстаться со своей верой. А теперь скажи мне, как вы ухитрились одолеть магов короля Ринальдо?
Ахмед, казалось, просто-таки раздулся от гордости, глаза его дерзко блеснули.
— Найробус и вправду придает нам силы из своей далекой страны, неверный! Это совершенно новая сила! Она проникает в самую душу чародея и переполняет его могуществом. С этим ничто не может сравниться! Когда мне помогает Найробус, я чувствую себя таким живым, каким никогда не чувствовал, во мне жизни на троих, на четверых, на пятерых — нет, еще больше!
— Мэтью, — негромко проговорил Рамон, — помнишь, я тебе рассказывал про новый наркотик, который появился у нас в округе? Когда парни находятся под его влиянием, они пошатываются, глупо улыбаются. Когда они в таком состоянии, кто-то должен присматривать за ними, а когда они трезвеют, они становятся слабее, словно жизнь уходит из них...
— Так вот почему они дрались хуже, чем обычно! — Мэту не слишком приятна была мысль о том, что его победа над всегдашними обидчиками состоялась не только за счет его собственной силы и ловкости. — И как ты думаешь, к чему приведет эта наркомания, папа? Видимо, каждому из этих парней суждено превратиться в скелет, обтянутый кожей? Из них как будто высасывают жизнь?
Ахмед нахмурился:
— О чем это вы толкуете? Найробус никогда не отберет жизнь у наших душ!
— Что ж, пусть не у душ, но у тела — точно... — пробормотал Мэт и поднял руку, тем самым заставив колдуна замолчать. — Пойми меня правильно, я не думаю, что ваш махди — плохой человек. Я даже думаю, что ты и твои товарищи вообще не колдуны. Вы хорошие, добродетельные люди — по законам вашей веры. Вы мудрецы, полагающие, что питаетесь доброй силой.
— Тогда к чему вся эта болтовня про каких-то юношей, которые почему-то слабнут, словно кто-то сосет из них жизнь?
— Потому что я уверен: Найробус пошел на самый грязный обман, который только может существовать в мире, — сурово проговорил Мэт. — Он обманул вас. Я думаю, он убедил вас в том, что он — святой человек, праведник, которому ничего не надо, кроме как процветания вашей веры.
— Так оно и есть!
Мэт покачал головой:
— Боюсь, что это не так. В лучшем случае этот ваш Найробус преследует собственные цели. Он даст вашему махди завоевать весь мир для вас, а потом убьет его и сам станет властелином мира.
— Не может этого быть! — яростно воскликнул Ахмед, однако в глазах его появилось сомнение.
— Ох, — вздохнул Мэт. — Значит, еще более худшего ты знать не хочешь!
— Нет!
— А я все равно тебе скажу, — почти прошептал Мэт. — Ответь мне, кто отец Лжи, Ахмед? Кто султан Обмана? Так вот, самое худшее, что может быть, — это то, что Найробус хочет завоевать мир не для себя. У него может иметься повелитель, и притом очень злобный повелитель.
Ахмед стал корчиться и вертеться, пытаясь сбросить путы, которыми был связан.
— Развяжите мне руки, дабы я мог закрыть ими уши! Я не желаю слушать твое богохульство?
— Это не богохульство! Ты и твои товарищи-колдуны всего-навсего доверчивые глупцы, позволившие обманщику без чести и совести заставить вас поверить в то, во что вам самим так хотелось поверить, — возразил Мэт. — Вы позволили убедить себя в том, что Найробус хочет отдать весь мир Аллаху...
Ахмед начал кричать и вырываться.
— Но ему не нужен весь мир для Аллаха! — прокричал Мэт. — Повелитель, которому он служит, — Сатана, и на самом деле он хочет, чтобы мы все угодили в ад!
— Я не слышал твоих слов! — вопил Ахмед. — Я не слышал твоего богохульства!
Но они оба понимали, что он слышал все, и понимали, что хулил Мэт вовсе не Бога.
Глава 12
— Он стал таким жестоким, Рамон! — Химена сидела, положив голову на плечо Рамона. Муж обнимал ее, гладил по голове. — Когда он пытал этого мавра, я просто не узнавала нашего милого, доброго сына!
— Знаю, знаю, mi corazon, — успокаивал жену Рамон. — Но не забывай, на самом деле он вовсе не пытал этого несчастного — он только искушал его.
— Понимаю, я все понимаю, но он мучил душу этого человека! Разве мой мальчик мог быть так несправедлив к чужим верованиям?
Они сидели на кровати — это было единственное место в спальне, где двое могли усесться рядом. Вечернее солнце золотило деревянные панели и гобелены.
— Да нет же, он с уважением отнесся к вере мусульманина, — возразил Рамон.
— Он же не стал пичкать его свининой, не стал так уж страшно искушать. Да и искушал он его только для того, чтобы Ахмед разговорился, забыв о гневе и гордости.
Химена перестала всхлипывать.
Рамон, заметив это, продолжал:
— Он не забыл того, чему мы его учили, Химена. Он не торопится причинять человеку боль, он готов прийти на помощь!
— Да, Рамон, но... — Химена подняла голову и посмотрела Рамону в глаза. — Но он бы ударил этого человека, если бы пришлось: я это точно знаю!
— Наверняка он бы так поступил, если бы Ахмед ударил его. — Рамон печально улыбнулся. — Он бы ударил его сильнее и резче, если бы этот колдун грозил бедой его Алисанде.
— Ну... это мне, конечно, понятно... — Химена опустила глаза.
В груди Рамона зашевелилась тревога. Он прижался щекой к густым волосам жены и прошептал:
— Он стал мужчиной.
Но не одна тревога жила сейчас в груди Рамона. Он был горд за того мужчину, что когда-то был его маленьким мальчиком.
* * *
А в это время в кабинете королевы за столом сидели Мэт и Алисанда, и его рука лежала на ее руке.
— Ахмед не рассказал нам всего, милая, — и знаешь, он так разозлился, когда понял, сколько выболтал!
— Значит, он тебе еще что-то выболтал, когда ты его отвел в эту... камеру?
— В твою самую лучшую темницу, — уточнил Мэт. — Ту самую, куда ты заточила меня, когда я пытался удрать в Аллюстрию. Там даже есть стол и кровать.
Алисанда содрогнулась при воспоминаниях о тех днях.
— Ну и что же он еще тебе поведал?
— Да только назвал имя махди — его зовут Тафа ибн Дауд, и еще он сказал, что тот знает о колдунах, но не обращает на них особого внимания. Вероятно, он убежден, что все его победы — воля судьбы и Аллаха и чем бы ни занимались колдуны, к нему это отношения не имеет.
— Но ведь тогда получается, что колдуны используют его имя — они уговаривают людей сражаться ради его побед, а сами победы обеспечивают своим колдовством!
— А колдовство подогрето той новой магической силой, которую им передает Найробус. Все верно, — кивнул Мэт.
— А ты действительно разговаривал с этим человеком — Найробусом? — спросила Алисанда.
— Да. И притом в моем прежнем мире! — с горечью признался Мэт. — Он ловкач, это несомненно. Разыграл сочувствие, притворился, будто хочет помочь мне, даже вынудил меня разболтать ему, кто я такой и как пытаюсь добраться до дома. А потом взял да и перекрыл мое заклинание. — Мэт беспомощно развел руками.
— Но ты же не мог знать, кто он такой, — успокоила мужа королева. — Разве он не был внешне похож на человека из твоего мира?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50