— Алисанда бросилась к ним, протянула руки, помогла подняться и обняла. — Я — Ваша дочь, а не ваша повелительница! Я могу стать вашей повелительницей только в том случае, если вы сами того пожелаете! Но даже если вы так решите, вы не должны кланяться мне — только в дни больших государственных торжеств. Неужели вы думаете, что ваш сын кланяется мне всякий раз, когда хочет ко мне обратиться?
Отец Мэта усмехнулся:
— Надеюсь, что нет.
— А я надеюсь, что вам не кажется, будто мое замужество означает для меня меньше, чем мое королевство. На самом деле оно — неотъемлемая часть моего правления, но это вам должен объяснить ваш сын. Мне это трудно сделать, потому что я — монарх, а не мудрец. Я надеюсь, вы станете моей семьей, ведь вы дедушка и бабушка моего сына. А члены семьи не должны кланяться друг другу!
— Однако должны разговаривать друг с другом уважительно, — заметила Химена.
Рамон кивнул и посмотрел на невестку с сияющей улыбкой:
— Ты мудра, дочка.
Алисанда мгновение не спускала с него глаз, а потом бросилась в его объятия. Рамон обнял ее. Алисанда дрожала. Рамон вопросительно посмотрел на сына.
Мэт поднял руку, предупреждая вопрос отца, и сочувственно посмотрел на жену.
Алисанда отстранилась от свекра, потупив взор.
— О, я забылась. Простите меня.
— Что ты, я тебе так благодарен, — нежно проговорил Рамон. — Такие объятия — настоящая роскошь, и я несказанно рад за сына. Он сделал правильный выбор.
Алисанда удивленно глянула на свекра, зарделась и отвела глаза. Посмотрев на мужа, она улыбнулась и проговорила:
— Теперь я понимаю, где вы выучились галантности, сэр.
— Наконец выучился! — воскликнула Химена. Хвала Небесам!
Алисанда обернулась к свекрови, не понимая, что та имеет в виду, но, поняв, весело рассмеялась и схватила Химену за руки.
— Вас я также должна поблагодарить, потому что, если бы не вы, у меня бы не было мужа. Но теперь я прошу вас покинуть меня, ибо мне необходимо заняться делами государственными.
— О, конечно! — воскликнула Химена, отошла и встала рядом с сыном.
— Если не возражаете, ваше величество, я провожу родителей в отведенные им покои, — сказал Мэт.
— Безусловно, лорд Маг, — кивнула Алисанда. Мать и отец, опешив, посмотрели на Мэта.
— За дверью — гонец, он все слышит, — краешком рта пробормотал Мэт. Он отвесил Алисанде поклон и зашагал к дверям. Родители следом за ним вышли в зал, где прошли мимо измученного герольда, отряхивающего пыль с одежды. Родители проводили взглядом стражников, которые провели гонца к дверям в кабинет королевы.
— Значит, все взаправду? — спросил отец.
— Абсолютно, — заверил его Мэт, нахмурил брови и незаметно кивнул в сторону стражников, застывших около закрытой двери. — Только давайте я сначала провожу вас в ваши комнаты, ладно?
— Комнаты — рядом с детской, лорд Маг, — сообщил один из стражников.
Родители вопросительно смотрели на Мэта. Мэт сказал только:
— Благодарю, сержант.
Детская, как, впрочем, и остальные спальни, располагалась сразу за залом.
Мэт открыл левую дверь.
— Откуда ты знаешь, что нам сюда? — требовательно спросила Химена.
— Потому что дверь спальни Алисанды — справа, — объяснил Мэт.
— Спальня Алисанды? — прищурилась мать. — Вы что, спите врозь?
Мэт лучезарно улыбнулся.
— Чаще вместе, мама, но моя спальня — рядом. Так удобнее переодеваться.
Химена, чуть помедлив, улыбнулась.
Мэт распахнул дверь и с поклоном пригласил родителей войти.
— Добро пожаловать в ваш новый дом.
— Дом?! — входя воскликнула Химена. — О, конечно, мы не можем тут задержаться надолго... О!
Посреди комнаты возвышалась гора коробок.
— Как я посмотрю, наш камердинер, по обыкновению, на высоте, — улыбнулся Мэт.
Вошел Рамон, огляделся по сторонам. Стены комнаты были забраны панелями из золотистого дерева. Широкие окна выходили во внутренний двор замка. По обе стороны окна висели тяжелые шторы. Противоположную стену украшал ковер с изображением девушки и менестреля.
— Но тут слишком роскошно! — запротестовала Химена.
— В таком случае будем считать, что вы наконец обрели то, чего заслуживаете, — возразил Мэт.
— А где мы будем спать?
Мэт указал:
— Дверь в западной стене.
Родители заглянули за дверь и обернулись:
— Кровать с балдахином?!
— И пухлые перины, — добавил Мэт. — Увы, тут нет пружинных матрасов и электричества тоже нет. Что же касается проточной воды, то она будет стекать из кувшина в таз, если опрокинуть кувшин, а что касается туалета, то это здесь стул с отверстием, под которым стоит ночной горшок. Но его кто-то будет ежедневно выносить. Не так замечательно, как там, где я вырос, но что поделать — средние века как-никак.
— Даже по средневековым стандартам — это роскошь, — заверил сына Рамон, после чего повернулся и добавил:
— А теперь садись.
— Вот-вот, садись, — кивнула Химена и подала мужчинам пример, опустившись на один из стульев в форме песочных часов, и притом настолько грациозно, словно всю жизнь только и делала, что сидела на средневековых стульях.
Мэт сел, чувствуя себя провинившимся ребенком. Отец, нахмурившись, уселся рядом с матерью.
— Рассказывай, — потребовал он, — но так, чтобы в твоем рассказе был смысл.
— Это у меня вряд ли получится, — возразил Мэт. — Но тут все самое настоящее, и я объясню это так, как сам понимаю.
— В таком случае начни с того, как мы сюда попали, — распорядился Рамон, откинувшись на спинку стула.
— Все дело в магии, — ответил Мэт и поднял руку, готовясь к возражениям. — Нет, правда! Я не дурачусь! Все дело в магии, только я и сам это далеко не сразу понял когда впервые попал сюда.
И он принялся подробно рассказывать о том, как впервые угодил в Меровенс: как нашел в университетской библиотеке между страницами книги пергамент, как изучал, его до тех пор, пока непонятные слова не начали обретать смысл, как затем оказался на улице Бордестанга.
Он рассказал родителям о своих неудачах вначале, о том как постепенно он понял, что здесь на самом деле действует магия, но совершенно не работают физика и химия. Отец прервал его рассказ.
— Ну что ж... мне, к примеру, квантовая механика всегда казалась чудом из чудес.
Мэт продолжил. Чуть погодя мать Мэта воскликнула:
— Этот нахал отобрал у нее престол?
— И убил ее отца, — добавил Мэт и посмотрел на своего отца, как бы извиняясь перед ним. — Теперь ты понимаешь, почему она так крепко обняла тебя, когда ты назвал ее дочкой.
— Понятно. — Рамон кивнул и добавил: — Пусть обнимает меня, когда захочет.
Химена тоже согласно кивнула, но проворчала:
— Надеюсь, тебя она будет обнимать чаще, Матео.
— Я тоже на это надеюсь, — усмехнулся Мэт и вкратце поведал родителям о войне со злобным колдуном Малинго за возвращение Алисанде короны и престола.
Pассказал о действующих лицах тех событий — драконе Стегомане, Черном Рыцаре сэре Ги, гиганте Кольмейне, патере Брюнеле — священнике-оборотне, о бывшей ведьме Саессе. Закончив рассказ, он заметил, что за окном уже смеркалось — ему-то показалось, что он говорил полчаса, не больше.
— Погоди, дай-ка уточню, — сказала Химена. — Ты отвоевал для нее престол?
— Ну, не я один, — возразил Мэт. — Но, похоже, я явился краеугольным камнем успеха.
— Значит, ты ее главный чародей? — спросил Рамон и нахмурился.
— Да. Это и есть та правительственная работа, про которую я вам толковал.
— Лорд Маг! А дворянином ты когда стал?
— Когда так решила Алисанда — кстати, это произошло до того, как мы поженились. Года за три до этого.
Химена удивленно подняла брови;
— Значит, она таки поморочила тебе голову. Ну и умница!
— Знаешь, тогда мне так не казалось, — проворчал Мэт.
Мать усмехнулась:
— Тем лучше для нее. — Неожиданно она вновь стала серьезной. — Просто не знаю, Матео, так трудно в это поверить.
— Ты сейчас говоришь по-испански? — негромко спросил Мэт.
— Нет, я говорю по-английски, но... — Химена вдруг замерла и широко раскрыла глаза:
— Нет, не по-английски.
— Ты сможешь что-нибудь произнести по-испански, если очень постараешься, сказал Мэт. — И по-английски, и по-французски, но это у тебя получится с большим трудом.
— Но на каком же языке мы разговариваем? — спросила Химена.
— На том, на котором написан пергамент, — ответил Мэт. — Это язык Меровенса. Когда вы прочли несколько раз стихотворение, продиктованное мной, слова для вас начали обретать смысл, ваше сознание настроилось на этот мир, и это помогло вам перенестись сюда, но как только вы сюда попали, вы и думать начали на меровенсском языке.
— Помогло? Кому помогло? — Рамон подозрительно Прищурился. — И кто же занялся нашим переносом?
— Я совершенно уверен в том, что это делает святой Монкер, — сказал отцу Мэт. — Вероятно, в свое время он решил, что для того, чтобы Алисанда, законная наследница, вновь обрела престол, ей не хватает меня, а поскольку Меровенс оставался единственной страной в Европе, не попавшей под власть Зла, Святому определенно стоило вмешаться.
— Власть Зла? — Мать смотрела на Мэта во все глаза. Она даже наклонилась вперед.
— Белая магия действует, черпая силу у Бога, — пояснил Мэт. — Черная же магия черпает силу у Сатаны Чудеса и той, и другой магии осуществляются путем чтения стихов, а еще лучше — пения. Возникает модуляция магических сил. Магические элементы укладываются в определенном порядке, и совершаются чудеса.
— Значит, только Добро и Зло? — уточнил отец.
— Понимаю, современному человеку трудно это принять — Савл так до сих пор и не желает с этим соглашаться. Он пытается разработать некие обезличенные законы магии. Этого же добивается король Латрурии — государства, занимающего территорию нашей Италии...
— Значит, Меровенс теперь не единственное государство, отвернувшееся от Зла? — спросила Химена.
— Мы отвоевали Ибирию и Латрурию, — пояснил Мэт. — Латрурия изо всех сил старается сохранять нейтралитет, король Бонкорро изгнал колдуна, который раньше там всем заправлял. Но мы все равно за него волнуемся.
— Да. Согласно средневековому богословию, компромисс между Добром и Злом невозможен, — сказал Рамон-профессор. — «Экивоки» — так это называл Шекспир. Его пьяный привратник ясно сказал, что нельзя одновременно угодить и Богу, и Дьяволу — в конце концов попадешь в лапы к Дьяволу.
— Что и произошло с Макбетом, — кивнул Мэт. — вот Савл никак не смирится с этим. Всякий раз, совершив доброе дело, он совершает технический грех, дабы уравнять силы.
— Технический грех? Как это понимать? — иахмурилась Химена.
— Ну, например, он наедается мяса в пятницу — здесь церковь это так же запрещает. Но все дело в том, что он не отдает этому занятию своего сердца и, как правило, добра творит больше.
Химена улыбнулась:
— Ты нам так много рассказывал о своем друге.
— О таком студенте мечтал бы каждый профессор! — с горячностью воскликнул Рамон. — Итак, он пытается разработать законы магии, подобные физическим законам?
Мэт кивнул:
— И добился значительных успехов. Вот только никак не может найти в литературе произведения, которое носило бы нейтральный характер, — похоже, каждое литературное произведение несет в себе определенный заряд: либо моральный, либо аморальный, даже если это бульварный роман или поздравительная открытка.
— Так вот почему я почувствовал себя так странно, пытаясь процитировать Вийона! — понимающе кивнул Рамон. У Мэта замерло сердце.
— Правда? А попробуй еще разок.
— «Ou sont les neiges d'anta?»* , — прочел Рамон и нахмурился. — Ну точно, у меня такое ощущение, будто вокруг меня возникает какое-то напряжение.
— Словно начинает работать какая-то сила?
Рамон уставился в одну точку.
— Да, пожалуй, можно сказать и так. Похоже на то, как я всегда представлял себе ощущение динамо-машины, вырабатывающей электричество, — если бы, конечно, она могла что-то чувствовать.
Это сравнение много говорило об отце Мэта — не всякий человек попытался бы представить себе чувства электрического генератора.
— А ну-ка дайте-ка я тоже попробую, — вмешалась Химена и тоже уставилась в одну точку.
Глаза Химены блуждали. Сначала ее лицо утратило всякое выражение, но затем зажглось, отражая красоту стихотворения, которое она читала. Читала мать на древне-испанском, и Мэт понимал далеко не все, но два слова уловил: «роза» и «красная». И что-то еще насчет воды.
Над столиком, рядом с которым сидели Мэт и его мать, сгустился и замерцал воздух... и вот там откуда ни возьмись появилась роза, на бархатистых лепестках которой искрились капельки росы.
Рамон и Мэт шумно сглотнули — у обоих от изумления пересохло в горле.
Химена прошептала:
— О Боже! Это что, сделала я?
— Да, это ты сделала, querida, — торжественно проговорил Рамон и обернулся к Мэту:
— Выходит, все, о чем ты нам толковал, правда.
— Неужели ты мне не верил?
— Сердце мое стремилось к тому, чтобы поверить тебе. — Отец, как и сын, был мастер избегать острых вопросов.
Мэт насупился.
— Похоже, ты и не удивлен вовсе, что у мамы такой талант.
— А что мне удивляться? Я знал и чувствовал ее волшебство каждый день нашей совместной жизни — целых тридцать лет. — Рамон повернулся к Химене и нежно сжал ее руку. — С тех пор как я увидел ее, я живу под действием ее чар. Они помогали мне и поддерживали меня все эти годы.
Химена покраснела и опустила глаза. Не выпуская ее руки, отец обернулся к сыну:
— А как ты думаешь, у меня тоже получится?
— Думаю, должно получиться, — медленно проговорил Мэт. — Это вполне резонно: если я обладаю магическим даром, очень может быть, что я его унаследовал от вас обоих. — Он не стал, правда, утверждать, что двойная наследственность должна была сделать его более могущественным магом, чем каждый из родителей по отдельности. — И потом, ты чувствуешь, как концентрируются магические силы, когда читаешь стихи, значит, дар у тебя определенно есть. Прочти какое-нибудь стихотворение, папа, — только не очень длинное, ладно?
Рамон задумался и прочел:
Еда вечерняя, любимый суп морской!
Когда сияешь ты, зеленый и густой,
Кто не вздохнет, кто не поймет тебя тогда,
Еда вечерняя, блаженная еда!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50