Он становился медлителен к ночи, так как его кровь охлаждалась. Он не мог так быстро думать. Или так быстро передвигаться. Он уже терял тепло. Тепло означало скорость. Он осилил вершину муравейника…
– Ты же умрешь! Ты же умрешь!
…и скатился с другой стороны.

* * *
Подготовка к инаугурации Пророка Ценобриарха началась задолго до рассвета. Во-первых, и не в соответствии с древней традицией, был произведен тщательнейший обыск святилища дьяконом Кусачкой и несколькими его коллегами. Рыскали в поисках натянутых поперек прохода веревок и совались в подозрительные закоулки, а нет ли там спрятавшихся лучников. Хотя это и не бросалось в глаза, у Дьякона Кусачки была на плечах хорошая голова. Он так же послал несколько подразделений в город, выловить обычных подозреваемых. Квизицией считается целесообразным оставлять нескольких подозреваемых на свободе. Тогда знаешь, где их искать, когда они понадобятся. Затем дюжина младших служителей явилась очистить здания и изгнать всех ифритов, джинов и дьяволов. Дьякон Кусачка воздержался от комментариев, наблюдал за ними. Он никогда лично не сталкивался со сверхъестественными существами, но он знал, что может сделать правильно размещенный арбалет с неожидающим того животом. Кто-то хлопнул его по ребрам. Он открыл рот от внезапного вторжения действительности в цепь рассуждений и инстинктивно потянулся за кинжалом.
– Ох, – сказал он.
Лу-Цзе кивнул и улыбнулся и указал метлой, что Дькон Кусачка стоит на участке пола, который он, Лу-Цзе, хотел бы подмести.
– Привет, маленький мерзкий желтый дурак, – сказал Дьякон Кусачка.
Кивок, улыбка.
– Идиот.
Улыбка. Улыбка. Взгляд.

* * *
Урн посторонился.
– Теперь, – сказал он, – вы уверены, что поняли все?
– Это просто, – сказал Симония,сидящий в седле Черепахи.
– Повтори, – сказал Урн.
– Мы-растапливаем-печь, сказал Симония – Потом-когда-красная-иголка-указывает-ХХVI-поворачиваем-бронзовый-кран; когда-свистит-бронзовый-свисток, толкаем-большой-рычаг. И рулим, дергая за веревки.
– Правильно, – сказал Урн. Но по-прежнему выглядел обеспокоенным.
– Это устройство требует аккуратности, – сказал он.
– А я – профессиональный солдат, – сказал Симония. – Я не суеверный крестьянин.
– Отлично, отлично. Ну… если вы уверены…
У них хватило времени на несколько завершающих деталей Движущейся Черепахи. На зубчатые края панциря и шипы на колесах. И, конечно, свисток на использованном пару… он был не слишком уверен в этом свистке…
– Это всего-лишь устройство, – сказал Симония. – Оно не представляет собой проблемы.
– Тогда дай нам час. Вы должны просто-напросто добраться к Святилищу к тому времени, как мы откроем двери.
– Хорошо. Понял. Отправляйтесь. Сержант Фрегмен знает дорогу.
Урн взглянул на паровой свисток и закусил губу.
«Я не знаю, какой эффект это произведет на неприятеля, – подумал он, – но должно бы напугать почище преисподней».

* * *
Брута проснулся, или по крайней мере перестал пытаться уснуть. Лу-Цзе ушел. Возможно, подметал где-нибудь. Он прошелся по опустевшим коридорам секции послушников. Еще несколько часов до того, как будет коронован Ценобриарх. Несколько дюжин церемоний должны быть проведены перед этим. Каждый, являющийся хоть кем-нибудь, будет торчать на Месте и прилегающих площадях, и будет еще большее число тех, кто не является почти никем. Сестины были пусты, бесконечные молитвы непропеты. Цитадель казалась бы вымершей, если бы не могучий неопределенный фоновый шум, производимый десятками тысяч молчащих людей. Солнечный свет просачивался через световые шахты. Брута никогда не чувствовал себя более одиноким. По сравнению с этим, пустоши представляли собой веселое пиршество. Прошлая ночь… прошлой ночью, с Лу-Цзе, все казалось таким ясным. Прошлой ночью он был в настроение выступить против Ворбиса здесь и сейчас. Прошлой ночью ему был предоставлен шанс. Все было возможно прошлой ночью. Так уж обычно бывает с прошлыми ночами. После них всегда наступает утро.
Он спустился на кухонный уровень, а оттуда во внешний мир. Вокруг была пара поваров, готовящих церемониальные блюда из мяса, хлеба и соли, но они не обратили на него ни малейшего внимания. Он сел в сторонке, у стены одной из боен. Он знал, что где-то здесь есть задний ход. Пожалуй, никто не станет останавливать его сегодня, если он выйдет наружу. Сегодня следят, чтобы нежелательные люди не вошли вовнутрь. Он может просто уйти. Пустоши выглядели достаточно привлекательными, кроме, разве что, голода и жажды. Св.Унгулант, с его сумасшествием и мухоморами жил, казалось, совершенно правильно. Не важно, что ведешь себя, как дурак, при условии, что не надо позволять себе это заметить, и делать это достаточно старательно. Жизнь в пустыне куда проще. Но у ворот была дюжина стражников. Они выглядели несимпатично. Он вернулся обратно на то же место, которое притаилось за углом, и мрачно уставился в землю. Если Ом жив, значит, он может послать знак?
Решетка у сандалий Бруты поднялась на несколько дюймов и скользнула в сторону. Он уставился в дыру. Появилась голова в капюшоне, взглянула назад и снова исчезла. Раздался подземный шепот. Голова появилась вновь, за ней последовало тело. Оно выбралось на булыжники. Капюшон был откинут. Человек заговорщицки засмеялся Бруте, приложил палец к губам, а затем, без предупреждения, бросился к нему с жестокими намерениями. Брута покатился по камням и поднял в панике руки, так как увидел блеск металла. Грязная рука зажала ему рот. Лезвие ножа в драматическом, финальном па блеснуло на свету…
– Нет!
– Почему нет? Вы же сказали, что первое, что мы сделаем, это убьем всех священников!
– Не этого!
Брута рискнул отвести взгляд в сторону. Несмотря на то, что вторая фигура, вылезавшая из дыры тоже была одета в грязную робу, живописная прическа не оставляла сомнений. Он попытался сказать:
– Урн?
– Заткнись, ты, – сказал другой, прижимая нож к горлу.
– Брута?! – сказал Урн. – Ты жив?!
Брута перевел глаза с того, кто взял его в плен, на Урна таким образом, который, как он надеялся, означает, что еще слишком рано делать какие-либо выводы по этому поводу.
– С ним порядок, – сказал Урн.
– Порядок? Он – священник!
– Но он на нашей стороне. Да, Брута?
Брута попытался кивнуть и подумал: «Я на стороне всех. Было бы очень мило, если бы кто-нибудь, хоть раз, был на моей». Рука на его рту разжалась, но нож по-прежнему возлежал на его горле. Обыкновенные для Бруты основательные мыслительные процессы потекли, как ртуть.
– Черепаха Движется? – вставил он.
Нож, с явной неохотой был отнят.
– Я ему не верю, – сказал человек. – Мы, по крайней мере, должны запихнуть его в дыру.
– Брута – один из наших, – сказал Урн. – Верно?
– Верно. А чьи вы?
Урн наклонился ближе.
– Как твоя память?
– К несчастью, отлично.
– Хорошо. Хорошо. Ох. Было бы неплохо тебе держаться подальше от передряг, слышишь… если что-нибудь случится. Помни о Черепахе. Ну, да, конечно, ты помнишь.
– Что?
Урн похлопал его по плечу, заставив Бруту на мгновение вспомнить Ворбиса. Ворбис, никогда не прикасавшийся к человеку внутри своей головы, был большой любитель прикосновений руками.
– Лучше бы тебе не знать, что происходит, – сказал Урн.
– Но я и не знаю, что происходит, – сказал Брута.
– Хорошо. Ты на верном пути.
Сильный мужчина указал ножом в сторону тоннеля, уходящего в глубь скалы.
– Мы идем, или как? – поинтересовался он.
Урн побежал за ним, потом на мгновение остановился и повернулся:
– Береги себя, – сказал он. – Нам нужно то, что в твоей голове!
Брута наблюдал, как они ушли.
– И мне тоже, – пробормотал он. А потом он снова остался один. Но он подумал: «Нет. Подожди. Я не должен. Я – епископ. Я, по крайней мере, могу наблюдать. Ом пропал и скоро мир придет к концу, так что я, по крайней мере могу наблюдать, как это произойдет». Шлепая сандалиями, Брута направился в сторону Дворца. Епископы[Note 3 - В англ. языке шахматная фигура «слон» именуется «епископ» (В.Л.)] двигаются наискось. Вот почему они часто оказываются там, где короли этого не ожидают.

* * *
– Проклятый идиот! Не так!
Солнце было как раз там, где надо. В действительности оно, скорее всего, садилось, если теории Дидактилоса о скорости света были верны, но в условиях относительности точка зрения наблюдателя очень важна, а с точки зрения Ома, солнце было золотым шаром в пламенеющем оранжевом небе. Он втащился на следующий холм, вгляделся в смутное пятно далекой Цитадели. Своим мысленным слухом он слышал насмешливые голоса всех маленьких богов. Они не любят низвергнутых богов. Они не любят этого в принципе. Это напоминает им о бренности. Они загонят его глубоко в пустыню, куда никто никогда не придет. Никогда. До скончания мира. Он поежился под своим панцирем.

* * *
Урн и Фергмен беззаботно шагали по тоннелям Цитадели, шагали тем беззаботным шагом, который, если бы там очутился хоть один, кто бы этим заинтересовался, моментально привлек бы к ним пристальное и острое, как наконечник стрелы, внимание. Но у всех окружающих были жизненно важные дела. Кроме того, это не слишком хорошая идея, слишком пристально глядеть на гвардейцев, на случай, если им вздумается оглянуться. Симония сказал Урну, что тот согласился. Урн не мог четко вспомнить, когда это он успел согласиться. Сержант знает дорогу в Цитадель. Это благоразумно. Урн разбирался в гидравлике. Отлично. И вот он шагает по этим сухим тоннелям со своим лязгающим инструментом. Это логическая последовательность, но ее вывел кто-то другой. Фергмен завернул за угол и остановился перед широкой решеткой, тянувшейся от пола до потолка. Она была совершенно проржавевшая. Некогда здесь была дверь, сохранились намеки на петли, ржавеющие в камне. Урн поглядел сквозь полосы. Впереди, во мраке, были трубы.
– Эврика, – сказал он.
– Собираешься принять ванну, да? – сказал Фергмен.
– Просто смотрю. – Урн выбрал короткий ломик на своем поясе и вставил между решеткой и кладкой. – Дайте мне кусок хорошей стали и стену, чтобы… упереть… ноги, – решетка прогнулась вперед, а потом с низким тяжелым звуком вылетела, – и я смогу изменить мир…
Он вошел в длинную, темную, сырую комнату и издал удивленный свист. Никто не проводил здесь никакого ремонта – ну, столько, сколько нужно, чтобы железные петли превратились в массу рассыпающейся ржавчины, но все это по-прежнему работает?
Он взглянул вверх, на свинцовые и железные ковши, большие, чем он сам, и переплетение насосов и труб в рост человека. Это было дыхание Бога. Возможно, последний человек, который знал, как это работает, был замучен многие годы назад. Или сразу после того, как это было собрано. Уничтожение создателя было традиционным методом защиты авторских прав. Здесь были рычаги и там, над провалами в каменном полу, висели два набора противовесов. Возможно, достаточно всего нескольких сотен галлонов воды, чтобы сдвинуть баланс в любую сторону. Конечно, воду надо было бы подать вверх…
– Сержант?
Фергмен топтался у дверей. Он выглядел нервозно, как атеист во время грозы.
– Что?
Урн указал.
– Видишь этот большой стержень в стене, так? В основании цепи привода?
– Чего?
– Большого шишковатого колеса?
– Ох. Да.
– Куда этот стержень идет?
– Не знаю. Тут проходит Колесо Исправления. А дуновение Бога в конечном итоге оказалось потом людей.
Дидактилос оценил бы шутку, подумал Урн. Он обратил внимание на звук, бывший все время, но лишь теперь просочившийся сквозь его собранность. Это был далекий и едва уловимый, и искаженный эхом, но несомненно звук голосов. Из труб. Сержант, судя по выражению его лица тоже их слышал. Урн приложил ухо к металлу. Слов разобрать не было никакой возможности, но общая ритмика религиозных песнопений была достаточно знакомой.
– Это просто в Святилище идет служба, – сказал он. – Скорее всего, звук отражается от дверей и идет вниз по трубам.
Фергмен не выглядел переубежденным.
– Никакие боги тут ни в коем случае не замешаны, – перевел Урн. Он снова переключил свое внимание на трубы.
– Простой принцип, – сказал Урн, скорее себе, чем Фергмену. – Вода стекает в резервуары противовесов, нарушая баланс. Одна группа противовесов опускается, другая поднимается по стержню в стене. Вес дверей не важен. Когда нижние опускаются, эти вот черпаки переворачиваются, выливая воду. Наверное, достаточно плавно. Превосходно уравновешивается и в начале, и в конце движения. Отлично придумано.
Он заметил выражение Фергмена.
– Вода переливается туда-сюда, и ворота открываются, – перевел он. – Так что нам всего-лишь надо подождать, пока… какой он там сказал знак?
– Они трубят, проходя по дороге к главным воротам, – сказал Фергмен, радуясь случаю оказаться полезным.
– Хорошо. – Урн окинул взглядом противовесы и черпаки над головой. Бронзовые трубы протекали от коррозии.
– Но, пожалуй, лучше уж лишний раз удостовериться, что мы знаем, что делаем, – сказал он. – Пожалуй, пройдет пара минут, прежде чем двери начнут двигаться.
Он пошарил в недрах своей робы и извлек оттуда нечто, с точки зрения Фергмена, очень напоминающее орудие пыток. Должно быть, это каким-то образом дошло и до Урна, потому, что он, очень медленно и мягко произнес:
– Это – раз-вод-ной ключ.
– Да?
– Это для откручивания гаек.
Фергмен жалобно кивнул.
– Да? – сказал он.
– А это бутылка машинного масла.
– О, отлично.
– Просто поддержи меня, хорошо? Пройдет некоторое время, пока я отцеплю соединение от вентиля, потому хорошо бы уже приступать. – Урн углубился в древний механизм, в то время как на верху продолжала жужжать церемония.

* * *
Провались-я-на-этом-месте Дблах был настоящей опорой новым пророкам. Он поддержал бы и конец света, если бы ему удалось получить концессию на продажу культовых статуй, икон по сниженным ценам, прогорклых сладостей, расстраивающих желудок фиников и гнилых олив на палочке какой угодно толпе зрителей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37