Эфебцы верили, что каждый человек должен иметь право голоса. (При условии, что он не беден, не чужестранец, или не дисквалифицирован по поводу того, что он сумасшедший, легкомысленный или женщина.) Раз в пять лет кто-нибудь избирался Тираном, если он ухитрялся доказать, что он честен, умен, здравомыслящ и достоин доверия. Немедленно после избрания, конечно, становилось ясно любому, что он – сумасшедший, уголовник, непроходимый тупица со взглядами среднего философа с улицы, разыскивающего полотенце. И через пять лет они выбирали другого, точно такого же, и действительно удивительно, как разумный народ продолжает делать одни и те же ошибки. Кандидаты на Тиранство выбирались, кладя черные и белые шарики в разные урны, что служит поводом хорошо известному высказыванию о политике.
Тиран был маленьким толстым мужчиной с тонкими ногами, производившим на людей впечатление яйца, вылупившегося вверх ногами. Он одиноко сидел на середине мраморного пола на стуле, окруженном свитками и клочками бумаги. Его ноги не доставали до пола, а его лицо было розовым.
Аристократес что-то прошептал ему на ухо. Тиран поднял глаза от своих бумаг.
– А, омнианская делегация, – сказал он и улыбка промелькнула по его лицу, как ящерка по камню. – Садитесь, все вы. – Он снова посмотрел вниз.
– Я – Дьякон Ворбис из Квизиции Цитадели, – холодно сказал Ворбис.
Тиран взглянул вверх и одарил их еще одной ящерной улыбкой.
– Да, я знаю, – сказал он. – Вы зарабатываете себе на жизнь, мучая людей. Сядь, Дьякон Ворбис. И твой пухлый юный друг, который, кажется, что-то высматривает. И остальные. Сейчас появятся девушки с виноградом и прочим. Так случается всегда. В сущности, этого трудно избежать.
Напротив стула Тирана стоял ряд скамей Омнианцы сели. Ворбис продолжал стоять. Тиран кивнул:
– Как вам будет угодно, – сказал он.
– Это недопустимо! – рявкнул Ворбис. – С нами обращались…
– Много лучше, чем вы обращались бы с нами, – мягко сказал Тиран. – Садитесь, или стойте, милорд, ибо вы в – Эфебе, и, можете стоять хоть на голове, если пожелаете, но не ожидайте, что я поверю, что если бы я искал мира в вашей Цитадели, мне было бы позволено делать что-то, кроме как ползти на том, что еще осталось от живота. Сядьте, или продолжайте стоять, милорд, но тихо. Я почти закончил.
– Что закончили? – сказал Ворбис.
– Мирный договор, – сказал Тиран.
– Но это то, что мы приехали обсудить, – сказал Ворбис.
– Нет, – сказал Тиран. Ящерка мелькнула снова, – это то, что вы приехали подписать.

* * *
Ом глубоко вдохнул и подтолкнул себя вперед. Это был довольно крутой ряд ступеней. Он почувствовал каждую, падая вниз, но в конце концов он очутился в самом низу. Он заблудился, но потеряться в Эфебе было предпочтительнее, чем заблудиться в Цитадели. По крайней мере, здесь не было явных подвалов. Библиотека, библиотека, библиотека… Брута говорил, что в Цитадели тоже была библиотека. Он описал ее, так что Ом представлял себе, на что это похоже. В ней должна быть книга.

* * *
Обсуждение условий мира шло не слишком успешно.
– Вы атаковали нас, – сказал Ворбис.
– Я бы назвал это упреждающей защитой, – сказал Тиран. – Мы видели, что случилось с Истанцией, Битриком и Ашистаном.
– Они узрели божественную истину!
– Да конечно, – сказал Тиран. – Ничего другого им не оставалось.
– И теперь они счастливые члены Империи.
– Да, – сказал Тиран. – Мы верим, что это так. Но нам нравится вспоминать их такими, какими они были. Перед тем, как вы послали им свои письма, заковавшие разум людей в кандалы.
– Это направило их стопы на верный путь, – сказал Ворбис.
– Письма-цепочки, – сказал Тиран. – Вы сковали из этих цепочек кандалы для Эфеба. Забудьте ваших Богов. Покоритесь, научитесь бояться. Не прерывайте цепочки – последний народ, который это сделал проснулся поутру и увидел 50 тысяч солдат на своем газоне.
Ворбис откинулся назад.
– Чего вы боитесь? – сказал он. – В своей пустыне, со своими… богами? Уж не знаете ли вы в глубине ваших душ, что боги ваши столь же изменчивы, как песок?
– О, да, – сказал Тиран, – мы знаем. Это всегда было очком в их пользу. Мы знаем толк в песке. А ваш Бог – скала. А мы разбираемся и в скалах.

* * *
Ом ковылял по мощеной булыжником аллее, стараясь держаться по возможности в тени. Оказалось, что внутренних дворов здесь множество. Он остановился на углу, где аллея выходила еще к одному. Тут были голоса. В основном, это был один голос, раздраженный и пронзительный. Это и был философ Дидактилос.
Несмотря на то, что он являлся одним из самых популярных и цитируемых философов всех времен, Дидактилос из Эфебы никогда не пользовался уважением своих коллег. Им казалось, что по натуре он – не философ. Он мылся не достаточно часто, или, иначе говоря, вообще не мылся. И рассуждал он не о тех вещах. И интересовался «не теми» вещами. Опасными. Другие философы задавались вопросами вроде: «Прекрасна ли Истина и Истинно ли Прекрасное», или «Создал ли вселенную Наблюдатель?» А Дидактилос загадал знаменитую философскую загадку: «Да, Но В Чем В Действительности Вся Суть, Когда До Уж Нее Докапываешься, В Смысле, В Натуре»!
Его философия была смесью трех знаменитых школ – Циников, Стоиков и Эпикурейцев, и он обобщил все три в своей знаменитой фразе: «Ни одной скотине ты не можешь доверять сильнее, чем можешь ей врезать, и ничего тут не им поделаешь, так что пойдем выпьем. Мне двойной, если ты платишь. Спасибо. И пакетик орешков. Ее левая грудь почти открыта, да? Тогда еще два пакета!» Многие цитировали из его знаменитых «Медитаций»: «Это старый добрый мир, прекрасно. Но вам смешно, верно? Nil illegitimo carborundum, вот что я скажу. Эксперты не знают всего. И где бы мы все были, если бы мы все были одинаковы?»
Ом подполз поближе на голос, заполз за угол стены и заглянул в маленький дворик. У противоположной стены стояла очень большая бочка. Разнообразный мусор вокруг – разбитая винная амфора, разгрызенные кости, пара навесов, сделанных из грубых досок – наводили на мысль, что это чей-то дом. И это впечатление усиливалось надписью, сделанной мелом на доске и приклеенной к стене над бочкой. Она гласила:
Дидактилос и Племянник
Практические философы
Мы беремся за любые проекты
«Мы думаем за Вас!»
Специальные расценки после 6 ч. вечера
Свежие аксиомы каждый день.
Возле бочки низенький человечек в тоге, которая некогда была белой, подобно тому, как некогда все континенты были единым целым, пинал другого, который лежащего на земле.
– Ты, ленивая скотина!
Тот, что помоложе, сел.
– Чесслово, Дядя.
– Стоило мне на полчаса отвернуться, как ты заснул на работе!
– На какой работе? У нас нет никакой работы с тех пор как на прошлой неделе, фермер Пилокси…
– Откуда ты знаешь? Откуда ты знаешь? Пока ты храпишь, мимо могла пройти дюжина людей, нуждающихся в личной философии!
– …и тот заплатил оливами!
– Возможно, я получу за эти оливы хорошие деньги!
– Но они гнилые, Дядя.
– Нонсенс! Ты сказал, что они были зеленые!
– Да, но должны-то быть черными.
В тени, голова черепахи поворачивалась туда-сюда, как у зрителя теннисного матча.
Молодой встал.
– Госпожа Билаксис приходила сегодня утром, – сказал он. – Она сказала, что поговорка, которую ты сделал ей на прошлой неделе, перестала работать.
Дидактилос почесал затылок.
– Которая? – сказал он.
– Вы дали ей: «темнее всего перед рассветом».
– Все верно. Чертовски хороший образчик.
– Она сказала, что не чувствует никакого улучшения. В любом случае, она сказала, что всю ночь не ложилась спать из-за своей больной ноги, и перед рассветом было достаточно светло, так что это не правда. И ее нога по-прежнему не действует. Потому я частично компенсировал ей: «И все же, легче жить смеясь».
Дидактилос немного просветлел.
– Поменял на эту, да?
– Она сказала, что попробует. Она дала мне целую сушеную камбалу за это. Она сказала, я выгляжу так, словно нуждаюсь в хорошем питании.
– Действительно? Ты учишься. По крайней мере, нам обломился ланч. Видишь, Урн? Говорю тебе, дело пойдет, если мы забьем на это.
– Я бы не назвал отдачей сушеную камбалу и коробку осклизлых слив, мастер. За две недели думания.
– У нас есть три обола за притчу для старого Гриллоса, сапожника.
– Уже нет. Он забрал их. Его жене не понравился намек.
– И ты отдал ему его деньги?
– Да.
– Что, все?
– Да.
– Не стоило. Уж не после того, как он заездил ее. Которая это была?
– «Мудрая ворона знает, каким путем пойдет верблюд».
– Она стоила мне многих трудов.
– Он сказал, что не может понять.
– Я не разбираюсь в сапожном ремесле, но я узнаю пару хороших сандалий, когда надеваю.
Ом прикрыл свой единственный глаз. Потом он взглянул на форму мыслей напротив. Тот, что звался Урном, предположительно, был племянником и имел совершенно нормальный тип мышления, разве что там было, кажется, многовато окружностей и углов. Зато мысли Дидактилоса пузырились и вспыхивали, как полная кастрюля электрических угрей на огне. Ом никогда не видел ничего подобного. Чтобы промелькнуть, мыслям Бруты требовалась вечность. Это походило на наблюдение за сталкивающимися горами. Мысли Дидактилоса с воем гонялись друг за другом. Не удивительно, что он был лыс. Волосы должны были выгореть от внутреннего жара. Ом нашел мыслителя. И, к тому же, дешевого, судя по услышанному. Он посмотрел вверх на стену за бочкой. Дальше за ними располагалась впечатляющая шеренга мраморных ступеней, восходящих к нескольким бронзовым дверям, а над дверями металлическими буквами по камню было написано слово LIBRUM. Он смотрел слишком долго. Руки Урна сомкнулись на его панцире, и он услышал голос Дидактилоса, говорящий: «Эй… некоторые из них довольно вкусны…»

* * *
Брута содрогнулся.
– Вы побили камнями нашего посланника, – кричал Ворбис, – безоружного!
– Он сам напросился, – сказал Тиран. – Аристократес был там. Он вам расскажет.
Высокий кивнул и встал.
– По традиции, каждый может выступить на базарной площади, – начал он.
– И быть побитым камнями? – допытывался Ворбис.
Аристократес поднял руку.
– Ах, – сказал он. – Каждый может говорить, что хочет на этой площади. Однако, у нас есть и другая традиция, называемая свободой слушания. К сожалению, когда людям не нравится то, что они слышат, они могут слегка… погорячиться.
– Я тоже там был, – сказал другой советник. Ваш священник поднялся говорить, и в начале все было прекрасно, потому, что люди смеялись. А потом он сказал, что Ом – единственный истинный Бог, и все затихли. Тогда он сбросил статую Тувелпита, Бога Вина. С этого и начались все неприятности.
– Вы собираетесь сказать мне, что он был поражен молнией? – сказал Ворбис.
Ворбис больше не кричал. Его голос стал плоским, лишенным каких бы то ни было эмоций. В голове Бруты зрела мысль: «Вот так и говорят эксквизиторы. Когда инквизиторы заканчивают, эксквизиторы говорят…».
– Нет. Амфорой. Понимаете ли, Тувелпит тоже был в толпе.
– А побить порядочного человека считается очень божеским поступком, да?
– Ваш миссионер сказал, что люди, не верующие в Ома, подвергнутся вечной каре. Должен вам сказать, что толпа сочла это оскорбительным.
– И начала бросать в него камни…
– Не много. Они больше ранили его гордость. И то только после того, как истощились запасы овощей.
– Они кидались овощами?
– Только тогда, когда не смогли найти больше яиц.
– А когда мы явились протестовать…
– Уверен, что шестьдесят кораблей готовились к чему-то большему, чем выражение протеста, – сказал Тиран. – И мы предупреждаем вас, дьякон Ворбис. Люди находят в Эфебе то, чего ищут. Будут новые рейды на ваше побережье. Мы будем уничтожать ваши корабли. Или вы подпишете договор.
– А проход в Эфебу? – сказал Ворбис.
Тиран улыбнулся.
– Через пустыню? Мой дорогой, если вы пересечете пустыню, я уверен, вы пройдете куда угодно. – Тиран перевел взгляд с Ворбиса на небо, видимое среди колонн. – А сейчас, кажется, приближается полдень, – сказал он. – Становится жарко. Несомненно, вы желаете обсудить наши… ох… предложения со своими коллегами. Могу ли я рассчитывать, что мы встретимся снова на закате?
Ворбис собирался внести некоторые предложения.
– Думаю, в конце концов сказал он, что наши размышления могут затянуться несколько дольше. Скажем, завтра утром?
Тиран кивнул.
– Как вам будет угодно. В настоящее время, дворец в вашем распоряжении. Если вы пожелаете ознакомиться, здесь есть множество превосходных святилищ и произведений искусства. Когда вам потребуется пища, сообщите об этом ближайшему рабу.
– Раб – эфебское слово. В Господе Оме у нас нет слова раб, – сказал Ворбис.
– Это я понимаю так: – сказал Тиран, – я представляю себе, что у рыбы нет слова «вода». – Он снова улыбнулся мимолетной улыбкой. – А так же есть бани и Библиотека, конечно. Множество интереснейших достопримечательностей. Будьте нашими гостями.
Ворбис склонил голову.
– Я молюсь о том, – сказал он, чтобы однажды вы были моим гостем.
– И что же я увижу? – сказал Тиран.
Брута встал, перевернув скамью и в замешательстве покраснел. Он думал: «Они лгут насчет Брата Мардака. Ворбис сказал, что они избили его до полусмерти и плетьми добавили вторую половину. И Брат Намрод говорил, что видел тело, и что все это – чистая правда. За слова! Люди, которые так поступают, заслуживают… кары. И они держат рабов. Заставляют людей работать против их воли. Обращаются с ними, как с животными. Они даже называют своего правителя Тираном!
И почему все это не так, как кажется?
И почему я не верю во все это?
Почему я знаю, что это – неправда?
И что он подразумевал под рыбой, не имеющей слова для воды?

* * *
Омнианцы были полуотведены, полупрепровождены в свое обиталище. Новая ваза с фруктами ожидала на столе в келье Бруты, а так же немного рыбы и кусок хлеба. Какой-то мужчина подметал пол.
– Слушай, – сказал Брута. – Ты – раб?
– Да, господин.
– Это, должно быть, ужасно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37