Не могу только издали на нее глядеть, а позвать не решаюсь...
— Она вам что-нибудь обещала?
— Нет, дело в том, что мы с ней немного повздорили. Вот я и пришел мириться. Но без вашей помощи, сестрица, ничего не получится.
Мухаррама, делая вид, что ей задали трудную работу, помолчала... Потом решительно тряхнула головой:
— Ладно, была не была — помирю. Надеюсь, и часа не пройдет, как вы сможете полюбезничать с вашей Магфират. Ну, а мне что за это будет? — вкрадчиво спросила она.
— Вам... Все, что прикажете,— обрадовался Эшон-джан.— Вы меня знаете, я ради такого дела ничего не пожалею.
— Нет, нет, деньги мне не нужны,— решительно отказалась Мухаррама,— я в деньгах не нуждаюсь. Я вас хочу кое о чем спросить... Успокойте мое встревоженное сердце.
— Спрашивайте, спрашивайте все, что вам угодно,— с готовностью сказал Эшон-джан. Он был человек легкомысленный, избалованный отцом, который всегда сажал его рядом с собой при гостях.
— Совсем измучилась я в последнее время, места себе не нахожу от всяких разговоров да слухов. Что ни день, то новости — одна хуже другой, от страха я совсем как полоумная стала. И нет никого, кто мог бы растолковать правду. Вот я сейчас увидела вас и обрадовалась: слава аллаху, думаю, наконец-то умного человека встретила. Вот кто все знает, вот у кого спросить можно.
— Пожалуйста, пожалуйста,— заторопился Эшон-джан.— Я к вашим услугам. Все, что знаю, расскажу...
С опаской посмотрев по сторонам, Мухаррама понизила голос:
— Последнее время все только о джадидах и о каких-то джадидских школах твердят. Что это за школы такие, почему о них столько разговоров?
Объясните вы мне, ради бога.
Эшон-джан посмеялся в душе над простотой этой толстухи: тоже мне вопрос, да ему и не такие еще «тайны» известны!
— Проклятые нечестивцы хотят закрыть наши старые мусульманские школы и торжественно открыть новометодные, джадидские, в которых они могли бы воспитывать таких же изменников, как они сами. Сейчас в Бухаре есть несколько джадидских школ. Но не беспокойтесь, долго они не продержатся. Не сегодня завтра их прикроют. И татарские школы тоже закроют, а всех учителей сошлют на каторгу.
— Да ну?—удивилась Мухаррама.— На каторгу? Помилуй аллах! Послушать вас, Эшон-джан, так можно подумать, будто вы разговаривали с самим его высочеством эмиром.
— До чего же вы наивный человек,— засмеялся Эшон-джан.— Чтобы знать такие пустяки, совсем не обязательно разговаривать с эмиром. Нынче вся власть в руках нашего отца. Теперь суд поважнее самого Арка. Это раньше все решалось на приемах во дворце, а теперь самые важные дела ведутся в казихане. Посмотрели бы вы, сколько уважаемых, с золотыми поясами людей часами дожидаются в приемной отца! Туда даже русские приезжают. Верно, верно я вам говорю. Пару дней тому назад из Кагана к отцу приезжал сам Шульга.
— Шульга? А кто это — Шульга?
— О, это в русском политическом агентстве самый главный. Большой человек, решительный, у него если сказано — сделано. Они с моим уважаемым отцом большие друзья.
— Неужели правда? — Глаза Мухаррамы сияли восторгом и почтительностью.— Неужто ваш достопочтенный родитель разговаривают по-русски?
— Да нет,— засмеялся Эшон-джан,— где им выучить русский язык! У них есть переводчик Кули-джан... Да и сам Шульга понимает по-нашему.
— Понимает? Ну и мудрейший, видно, человек! — всплеснула руками Мухаррама.
— Так вот, этот самый Шульга,— продолжал Эшон-джан,— сказал, что джадидские школы только портят детей, учат их не уважать старших, воспитывают всяких смутьянов. «Постарайтесь прикрыть эти школы,— сказал он нашему отцу,— а мы вас поддержим». Наш достопочтенный отец обещал всех джадидов и всех учителей джадидских школ сослать на каторгу. Они бы уж давно с этим управились, да кушбеги тянет... А тут еще наш дядя в Каракуле поступили, если можно так выразиться, неосмотрительно...
— Ваш дядя? Ваш родной дядя, господин Судур?
— Ну да, они самые,— продолжал поощренный такой внимательной слушательницей Эшон-джан.— Несмотря на свое высокое происхождение и высокий сан, они открыли у себя дома джадидскую школу и пригласили из Бухары учителя из джадидов.
Кушбеги об этом узнал. И когда наш достопочтенный отец уже засучили рукава, чтобы взяться хорошенько за эти джадидские школы, кушбеги ему сказал: «Значит, вашему брату можно содержать джадидскую школу, а другим нельзя?» Вот из-за этого и получилась вся задержка. Но отец уже послали своего человека в Каракуль закрыть эту школу и выгнать учителя. Скоро у отца будут развязаны руки, и тогда они покажут всем этим джадидам. Так что вы об этом не беспокойтесь. Все будет в порядке.
— Вот спасибо вам, Эшон-джан, да сохранит вас аллах, да пошлет он здоровье вашему достопочтенному родителю, чтобы могли и мы, ничтожные, благоденствовать под их сенью. Вот ведь, оказывается, что...
- Вы когда-нибудь видели газету «Бухараи шариф»? — спросил Эшон-джан, которому захотелось еще больше блеснуть своей осведомленностью.
Да что вы, бог с вами! — всплеснула руками Мухаррама.— Кто я ткни, чтобы читать газеты! — На этот раз ее изумление было неподдельным. Она не умела ни читать, ни писать и, конечно, никогда в жизни не видела газет.
— Эту газету джадиды печатают в Кагане, но Шульга сказал, что и ее скоро прикроют.
— Как так прикроют?
— Очень просто. Позовут их главного в российское агентство, прикажут, чтобы газета больше не выходила,— вот и все. Потому что эта газета тоже развращает людей.
— Ну и времена настали! — вздохнула Мухаррама.— Жили мы раньше и без газет, и без школ, и без джадидов, и, слава богу, ничего с нами не случалось... Ох, грехи!
— Ну, сестрица, чем я еще могу вам служить? — нетерпеливо перебил ее Эшон-джан.
— Спасибо, теперь душа моя спокойна,— ответила Мухаррама.— Вы подождите здесь, а я сейчас пойду и приведу вам вашу мечту.
Неподалеку от того места, где через некоторое время и в самом деле произошло свидание Эшон-джана с Магфират, встретилась другая парочка. Привлекательный смуглый юноша, взобравшись на груду камней и глины, разговаривал, перегнувшись через стену, со своей возлюбленной. На нем был цветастый сатиновый халат и парчовая бухарская тюбетейка. Девушка, стоя на могильном камне, смотрела на него блестящими глазами. Это была Мумина, младшая дочь ткача Гуломали. Любовь молодых людей была чиста и целомудренна, как они сами; они держались за руки, смотрели друг другу в глаза, млея от счастья, забыв обо всем на свете.
— Я вчера поднялась на крышу, но тебя почему-то в мастерской не было,— говорила девушка.
— А меня мастер послал на базар.
Я купил там кое-что и для тебя. Показать? — Юноша вытащил из кармана серебряное ожерелье и подал девушке.
В это время из-за могилы вышла Магфират и, заметив влюбленных, закричала:
— Эй вы, бесстыдники! Это еще что такое? Стыда и совести у вас нету. Нашли тоже место для свидания. Постыдились бы в сокровенном месте!
Юноша так растерялся, что свалился со своего возвышения. Девушка попыталась убежать, но Магфират вцепилась ей в руку.
— Постой, постой,— проговорила она, вглядываясь в девушку,— твое лицо мне, кажется, знакомо... Да ты не дочь ли моего соседа, ткача адраса?
Девушка резко вырвала руку и, выпрямившись, спросила:
— А вам-то что?
— Ах ты, бесстыжая, чтоб глаза у тебя вылезли! И не стыдно ей еще на людей смотреть! — завопила Магфират.
— Пусть лучше твои глаза вылезут! — крикнула девушка и снова бросилась бежать. Но Магфират успела схватить ее за кончик взметнувшейся косы. От боли девушка громко вскрикнула и схватилась за волосы. На крик сбежались женщины.
Среди них оказалась Фируза. Она тоже приехала на гулянье и была одета по-праздничному — платье из нового ситца, на голове красная бархатная тюбетейка, на ногах — кожаные туфельки. Увидев Магфират, вцепившуюся в какую-то девушку, она бросилась на нее: ненависть к этой женщине никогда не угасала в Фирузе. Ведь это была та самая Магфират, которая десять лет назад чуть не зарезала ее, до сих пор остались на теле Фирузы шрамы от ее ножа. Все эти годы Фируза мечтала встретиться лицом к лицу со своей обидчицей. И вот эта минута наступила.
Вырвав девушку из рук Магфират, Фируза сильным ударом свалила женщину на землю. Магфират поднялась и, визжа, бросилась к ней. Но крепкие руки Фирузы снова толкнули ее на землю. Магфират вскочила, готовая задушить обидчицу. Но тут вмешались подоспевшие женщины, в первую очередь — Мухаррама Гарч. Она встала прямо перед ней, своим тучным телом заслоняя Фирузу.
Через плечо Мухаррамы Магфират кричала Фирузе:
— Проклятая тварь, грязная девка, ты чего заступаешься за нее? Кто тебе дал на это право?
— У, ядовитая змея, прошло твое время, когда ты распускала кулаки да пила нашу кровь! — кипела Фируза.
— Больно ты тут размахалась! Ты свои кулаки матери да любовникам показывай. А мы тебе здесь не служанки,— заступилась за Фирузу одна из женщин.
Это была мать Мумины. Она только что подоспела и не знала, из-за чего разгорелся спор.
— Твоя дочь потаскуха, понимаешь, грязная потаскуха! — крикнула ей Магфират.— В этом святом месте...
— Ты бы сначала на себя посмотрела, бесстыжая,— перебила ее другая женщина.— Кто стоял сейчас там за деревьями с каким-то мужчиной в чалме? Да это не я одна видела, слава богу, и другие видели!
— Ах ты врунья бесстыжая! — закричала Магфират, но ее перебили женщины. Теперь они кричали все разом, что Магфират сама виновата, сама оскверняет сокровенное место, а на других сваливает.
Но у Магфират нашлись защитники, и больше всех старалась Мушар-рафа, тоже прибежавшая на шум.
Видя, что скандал разгорается не на шутку, Мухаррама Гарч отвела Магфират и Мушаррафу в сторону и стала их уговаривать: зачем им связываться с простыми женщинами, пусть делают что хотят, не надо расстраивать себя напрасно.
Магфират немного успокоилась и, сев, начала подводить усмой брови, а Мухаррама взяла дойру и звонко и весело запела.
Фируза с женой ткача, Муминой и несколькими бедными женщинами ушли. Около родника Айюб они уселись в кружок.
— Прямо не знаю, что и делать,— жаловалась Фирузе мать Мумины,— целый месяц противная девчонка мучила меня с этим гуляньем, говорила, что ей хочется повеселиться с подругами, не знала я, что этот проклятый джигит...
— Ничего, не огорчайтесь,— успокаивала ее Фируза,— ну поговорила ваша дочка через стенку со своим соседом, ничего страшного не случилось. Знали бы вы, что тут госпожа Магфират вытворяет, у вас бы волосы поднялись дыбом.
— И то верно,— подхватила женщина средних лет, у которой вся рука до локтя была обмазана глиной.— В святом месте, с мужчиной в чалме... Ох, грехи, совсем бога забыли...
— Богатым все можно,— вмешалась другая женщина, одетая в старенькое полосатое платье с большой синей заплатой на подоле. Видно было, что она пришла сюда не на гулянье: ее мучил недуг.— Женам баев все прощается. А вот я чего-то не упомню, чтобы какая-нибудь бедная женщина бегала к любовникам.
— Да у нас на это и времени нет.
— Ко всему привычку надо иметь,— пошутила какая-то старуха,— а время всегда найдется.
— Да пусть они провалятся со своими привычками.
И откуда только они у них берутся?
— Эх, доченька, не говори так,— улыбнулась старуха,— как разбогатеешь да набьешь себе брюхо жирным пловом и сдобными лепешками, так и потянет тебя на кисленький гранат. Так-то!
Все рассмеялись, и только молодая женщина серьезно ответила:
— Нет уж, у нас в доме сдобных лепешек да плова никогда досыта не бывает. А если пошлет аллах, то мы, возблагодарив его, поделимся со своими соседями. Вот как у нас, простых людей, полагается.
— Не отчаивайся, девочка,— утешала в этом время Фируза Мумину, переплетая ее растрепанные волосы...— Говорят, отчаянье — шайтан, оно к добру не приводит.— И, продолжая разговор, обернулась к другим женщинам: — Ничего, будем работать, помогать друг другу и сыты будем. Моя бабушка, слава богу, была не из знатных да богатых, а как боялись ее все эти змеи да скорпионы! Боялись и уважали, она ни перед кем головы не склоняла, ничего с ней баи поделать не могли! Вот если бы каждая из нас была хоть наполовину такая смелая, если бы мы всегда друг за друга держались, то и жили бы по-другому. Показали же мы госпоже Магфират, как нужно тюбетейку носить. Если бы струсили, она бы всех нас в грязь втоптала.
К кружку женщин подошла Мухаррама Гарч. Приветливо поздоровавшись, она присела, развернула перед Фирузой платок. Там были изюм, орехи, халва, навот, лепешки.
— Угощайтесь, пожалуйста,— пригласила она женщин. - Фируза, милая, подсластите себе рот. Ведь мы с вами, кажется, виделись в доме Оймулло Танбур.
— Мы позавчера встретились в бане Кунджак,— чуть-чуть улыбнулась Фируза.
— И верно, верно, совсем запамятовала. Эх, старость проклятая! — Мухаррама грустно покачала головой: — Поверите ли, утром встречу человека, а к вечеру, хоть убей, уже не помню, где его видела. А тут еще этот скандал... И все-таки напрасно вы, милая, ввязались, только зря обратили на себя гнев госпожей. Все же это ваши хозяйки, женщины известные, уважаемые...
— Каждый человек достоин уважения,— сказала Фируза,— нас тоже нужно уважать.
— Конечно, конечно, и вы достойны уважения,— поторопилась согласиться Мухаррама, почувствовав раздражение в голосе Фирузы.— Но мой вам совет: не ссорьтесь с Магфират, она женщина вспыльчивая и мстительная.
— Эта злодейка давно бы рада небо над моей головой закрыть, землю у меня под ногами вырыть,— все так же возбужденно продолжала Фируза.— Она уже однажды попробовала это сделать.
Да не так-то просто со мной покончить. Ничего, я еще с ней повстречаюсь!
— Ну что ж, ваша воля. Но помните, я люблю вас. Мне бы очень не хотелось, чтоб у вас были неприятности...
— Спасибо, госпожа. Да продлит господь ваши дни,— почтительно ответила Фируза.
— Вы сейчас в услужении у Мушаррафы?
— Да, я кормилица ее ребенка.
— Вот видите, я слышала, что она решила больше не пускать вас в свой дом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56