Все переглянулись.
— Перемены?— переспросил Мирзо-Ибрагим.— У ака Махсума всегда интересные новости, просто удивительно... Вот это кори Усман, Ашраф-джан, потом кори Шариф... и я.
— Все не то, вы не наблюдательны! Чуть больше внимания — и вы бы сразу заметили, что я не сел, как обычно, у порога, а занял самое почетное место.
Никто не успел и слова сказать, как открылась дверь и вошел Хайдар-кул. Увидев ака Махсума, он растерялся, хотел даже уйти, но было поздно: тот заметил его и внимательно разглядывал. Правда, при всей своей наблюдательности ака Махсум не узнал рыбного повара, так хорошо изменил Хайдаркул свою внешность. А Хайдаркул быстро пришел в себя,— ломаясь, сделал несколько нелепых жестов, потом застыл у порога, показал пальцем на ака Махсума и захохотал.
— О-го-го-го! Здесь продавец лука! Я обошел лавки всего света, нигде и луковки не нашел. Вот здорово, что вы здесь. За каждый ваш шаг — мешок лука!
Все сидели, застыв от удивления. А Хайдаркул вытащил из-за пазухи пару лепешек, несколько огурцов и положил все это на скатерть.
— Я прямо с пира,— при этом он многозначительно подмигнул кори Шарифу,— там скучно... Народу много, у двери дома уселся эшик-ака-баши, во все стороны глазами так и рыщет... Я не вошел.
Сбитый с толку поведением и речами Хайдаркула, Махсум обратился к кори Шарифу:
— Это еще что за новая песня? Ничего не понимаю! Откликнулся Хайдаркул:
— Это не песня, а пляска. А пляску заводит барабанщик. Кори Усман и кори Шариф думают, что барабанщик выстукивает: бакабум-бакабум, бакабум-бакабум, а мы им — кишталанг-кишталанг, кишталанг-кишта-ланг, кишталанг... ха-ха-ха!..
Казалось, стены кельи трясутся, так зычно хохотал Хайдаркул. Все засмеялись.
— Здорово! — воскликнул кори Усман.— Вы готовы к любому испытанию, Хайдаркул. Но сейчас это ни к чему. Ака Махсум свой человек. Не бойтесь его, он все про нас знает, и мы частенько с ним советуемся.
— А это,— обратился кори Шариф к Махсуму,— Хайдаркул, рыбный повар, каракулец... Помните, тот, что защитил нас от драчунов около Куш-медресе.
Ака Махсум протянул руку Хайдаркулу:
— Ну и удивили! Вы так изменили свою внешность, что вас действительно не узнать. И сумасшедшим здорово представляетесь!
Хайдаркул сначала разломил лепешки, потом коротко рассказал о своих злоключениях, закончив рассказ следующими словами:
— Друзья мне посоветовали притвориться безумным. Выйдя из сумасшедшего дома, я смогу работать, не прячась от людей. И вообще в наше время лучше слыть сумасшедшим. Да, я зашел в игорный дом... впрочем, просто подглядел в окно. Там сидели трое из миршабханы и люди куш беги. Ну, подумал я, это неспроста, и поскорее ушел.
— Миршаб и кушбеги что-то слишком стараться стали,— сказал Махсум.— Суетятся, рыскают, словно курица, которая хлопает крыльями, готовясь снести яйцо. Ищут всюду врагов... хотят с ними разделаться... я пришел к вам сегодня попрощаться. Решил уехать, пока не попал к ним в лапы. Уезжаю в Казань. Город мусульманский, но принадлежит России. Когда-то, говорят, у нас на Востоке Бухара славилась наукой, образованием, а теперь все это перешло на северо-запад, в Казань. Потому я и решил туда ехать. Есть там у меня и знакомый, некто Белоусов, русский. Года два назад он работал в Кагане, в железнодорожном депо, сейчас в казанском депо работает. Он человек умный, добрый. Поеду — может, удастся перейти в русское подданство, терять нечего! Вам тоже, Хайдар-кул-ака, советую дружить с русскими. С их помощью скорее от всех бед избавитесь...
Хайдаркул во все глаза смотрел на Махсума. В жизни он не слыхал еще таких слов: русский, русское подданство... Что все это значит? Оказывается, и этот ученый человек удирает от миршабов и кушбеги! Но, видно, у него есть какие-то средства, пусть хоть немного... Есть, должно быть, и друзья, которые могут помочь, даже среди русских. Он, наверное, видел Россию и знает, как там живут.
— Я бы тоже хотел бежать отсюда,— медленно заговорил Хайдаркул.— Но как это сделать? Я ведь по-русски ни словечка не знаю, никогда с ними не говорил, как же мне держаться за них? Я темный, неграмотный человек.
— Если хотите, я вас познакомлю с русскими в Кагане. Это можно устроить.
— Хорошо бы.
— Договорились! Когда сможете посвободнее расхаживать, отправляйтесь прямиком в Каган и на вокзале спросите любого, где депо, вам покажут. Вы увидите людей в замасленной одежде, они скажут, где найти Умара. Он из Зирабада, очень хороший кузнец, понимает и по-русски и по-тюркски... Этот Умар во всем вам поможет. Я его завтра же увижу и предупрежу.
Непременно найдите его. А теперь, дорогие друзья, я должен идти.
Все хором стали его упрашивать посидеть еще немного.
— Вы уезжаете далеко, покидаете нас, так хоть сегодня побудьте нами. Бог знает когда свидимся,— сказал Ашраф-джан.
Молчавший до того Мирзо-Ибрагим поднял руку и начал читать Саади:
Ты верность обещал,— держи обет сурово. Не забывай, что мы друг другу дали слово.
Лршаф-джан подхватил с воодушевлением:
Кто слову изменил коварною душой,— Не стоит ни любви, ни верности другого.
Ака Махсум — большой любитель книг и знаток поэзии — принял выти и продолжал:
Мой тяжкий вздох—о друг! — пронзил стрелою высь. Подумав о себе, стрелы остерегись.
Быть может, и с тобой — увы! — случится то же: Жить будешь в кабаке, как некогда Хафиз.
— Сдаемся!— воскликнул Ашраф-джан.— Но пожалейте наш бренный мир. Осветите его светом ваших идей.
— Хорошо, согласен,— весело сказал ака Махсум,— просим отведать плов, приготовленный кори Шарифом. Нам очень повезло, что он от страха не уронил блюдо на пол.
— Вот герой!— подхватил Мирзо-Ибрагим.
— А разве я когда-нибудь был трусом? Почему вы...
— Так, шутим...
Все рассмеялись и принялись за плов. Блюдо опустело в одно мгновение.
В дверь постучали. Вошел Абдулваххаб, бедняк, живший при этом же медресе, средства для существования он добывал переписыванием книг.
Абдулваххаб нес блюдо с пловом, от которого шел пар. Все были поражены. А он, поздоровавшись, поставил блюдо и предложил приняться за еду. Изумление было так велико, что никто не решался начать.
— Что же, львята, рука не поднимается?— засмеялся ака Махсум. Тут заговорил Абдулваххаб:
— Я понимаю, если бы это принес богатый, все накинулись бы, приговаривая: вкусно как! А тут все удивляются: откуда бедняк взял? Успокойтесь, я получил сегодня деньги у Афзала, отдал долги, потом купил что надо для плова. Ведь я, думаю, всегда у них пловом угощаюсь, дайка, не предупредив, сам сготовлю. И как удачно, что ака Махсум здесь оказался!
Убрали посуду. Хайдаркул поставил самовар, заварил зеленый чай. Беседа продолжалась. Ака Махсум снова начал рассказывать о русских. — Простые русские люди, рабочие,— говорил он,— никогда свысока не относятся к бухарцам и вообще к мусульманам... Счастье иметь друга среди русских, им можно верить, они никогда не обманут, не предадут, а в беде помогут. Вот увидите, русские избавят нас от рабства, от болезней... Они давно протянули бы руку помощи, да эмир и муллы мешают!
— Но если мы сблизимся с русскими, того и гляди, белый царь завладеет Бухарой!— воскликнул Ашраф-джан.
И что тогда с нами будет?
— Во всяком случае, русские знают больше, чем мы. Они и нам помогут узнать побольше. Вот у самаркандцев и ташкентцев глаза на мир открылись. Так бы и у нас...
— А что было бы с исламом, с нашей верой?
— Все осталось бы как есть! Сколько времени Татарстан во власти русских, а как были там мусульмане, так и остались. То же и в Туркестане, и в Самарканде...
— Да... Но там и русские церкви завелись, — задумчиво сказал кори Усман.
— Ну и что ж такого?— вмешался Хайдаркул.
— Неприятно как-то!
— Э, не столь уж это страшно,— сказал ака Махсум.— В нашей славной Бухаре такие дела творятся!.. Вот уж где человек страдает! Только тот в почете, кто пресмыкается перед властью — эмиром, казнями, кушбеги... Кто, продав свою совесть, прославляет их темные дела. Тем же, кто ищет правды и справедливости, кто хочет жить по совести, блюсти свою честь, нет места в этом государстве, он вынужден оставить родные места, бежать...
— Ваша правда, ака Махсум, верно говорите,— поддержал Абдул-ваххаб.— Но, по-моему, так уж устроен мир. Оглянемся назад: и во времена Платона, и Рудаки, и Фирдоуси, и Низами Гянджеви, и Джалалад-дина Руми, и в век Джами и Навои царила такая же несправедливость, творились те же черные дела. Мы читаем об этом в их великих произведениях, полных горечи и протеста против неправедных деяний правителей. Так было, так есть и так будет. Таков закон жизни, завещанный нам Адамом.
— Закон ли, не закон, от Адама или кого другого, но большей несправедливости я не видел,— с горечью ответил ака Махсум.— Человека унижают!
Ты всеми здесь презрен, нигде не видишь света, Уйди из этих мест, ищи в других привета.
— Вы правы! И мне придется последовать совету Саади. Я уеду отсюда... Но этот толстый развратник тоже долго не протянет, он получит по заслугам!
— Что? Что?— оживились все.
— Сегодня я видел Мухарраму Гарч... Вы знаете эту женщину, содержательницу Кунджакской бани. Но это только для вида: у нее другое занятие. Она верховодит поставщиками женщин для эмира. Стоит Мухар-раме Гарч шепнуть эмиру слово, похвалить красоту какой-нибудь девушки, и назавтра эта девушка будет доставлена в гарем. Ведь в бане все проходят через ее руки, она видит их во всей красе, от кончика пальцев на ногах до макушки... Уж ей ли не оценить по достоинству каждую. Я с ней познакомился из-за стычек с миршабом.
Она его тоже терпеть не может. А сегодня она сказала, что включает в список девушек для эмира дочь миршаба Абдурахмана. Поставщица Бахшанда тоже одобрила девушку. Однако я посоветовал Мухарраме немного повременить. Девушка помол плена, скоро будет свадьба... Вот тогда-то и сказать эмиру о ней... Толстяк с небес радости шлепнется прямо в пропасть отчаяния...
— Ох вы негодный!— воскликнул кори Шариф.— Вот у кого Хайдар-кулу надо научиться мстить.
— Да, Хайдаркул, когда вы окажетесь в сумасшедшем доме и станете раздумывать о своей судьбе, сочините что-нибудь в этом роде. Вы можете с меня пример. Ну, друзья, храни вас бог! Будем живы — увидимся.
Все встали. Обнимая и целуя ака Махсума, желали ему удачи и доброго пути. Особенно грустно прощался с ним Хайдаркул.
Э, если бы не долг мести, ушел бы вместе с вами, сейчас!
Все пошли провожать ака Махсума. Дошли до рядов Нового базара были идти дальше, но он попросил их вернуться. Тогда они повились у забора на берегу хауза Арбоб и вдруг увидели: Хайдаркул неслышной тенью скользит за ним. Он решил проводить ака Махсума до дома.
Оймулло Танбур жила в квартале Мирдустим, неподалеку от хауза. Мужскую половину двора занимало большое строение с широким балконом: под ним всегда было чисто подметено, полито, отчего во дворе чувствовалась свежесть.
Под навесом, на глиняной суфе, обложенной кирпичом, обычно с утра до вечера сидел за работой муж Оймулло Танбур, ювелир Тахир-джан. От ворот его закрывала камышовая перегородка, чтобы он не мог смутить проходящих девушек.
Двор на женской половине — небольшой, но для их семьи достаточно вместительный. В доме две комнаты: большая служила и спальней для супругов, и приемной для гостей, в другой — велись занятия с ученицами. В углу двора — кухня, сарай для дров, а поблизости — цветник и виноградник.
Тахир-джан любил жену и старался всячески отвлечь ее от мысли об их бездетности. Школа для девочек, завещанная ей матерью, заполнила ее жизнь.
Мы уже говорили о достоинствах этой ученой женщины, но хочется повторять и повторять! И правда, сколько ни говори о хорошем человеке, а особенно если это женщина одаренная и умная, все кажется недостаточным. Красивый человек, если он к тому же талантлив и нравственно совершенен, светит словно солнце.
Все в нем привлекательно мысли, слова, поступки. Не удивительно, что тонкий ценитель прекрасного Тахир-джан был очарован своей женой.
Он принадлежал к тому высокому разряду ювелиров, которых можно приравнять к поэтам. Тахир-джан был настоящим творцом красоты, он так подбирал всевозможные оттенки драгоценных камней, сочетал их с золотой или серебряной оправой, такую придавал форму, что его изделия ласкали глаз.
Очаровать Тахир-джана могла только женщина, стоящая выше всяческих похвал. Остается лишь напомнить, что настоящее имя Танбур — Карима, оно означает — великодушная, благородная, щедрая. Поистине это была на редкость прекрасная женщина.
В школе Танбур учились дочери богатых людей и чиновников, живших в округе, только одна, дочь миршаба Абдурахмана Шамсия, приходила издалека. Она была старше всех, хорошо училась и помогала учительнице, не случайно ее сделали старостой. Когда госпожу Танбур вызывали по неотложному делу, Шамсия проводила уроки.
Десять дней назад в школе произошло неожиданное событие.
Шамсия читала вслух стихи Бедиля, Танбур внимательно слушала ее.
Чудесная газель взволновала Танбур до слез, и она повторила вслед за ученицей последнюю строку.
— О, как это прекрасно!— воскликнула она.— Это не стихи, а музыка, изящная, чарующая...
В эту минуту в дверях появилась Фируза, а за ней сестра жены водоноса Зарифа. Учительница, все еще погруженная в музыку стихов, посмотрела на них отсутствующим взглядом и замолчала. Замолчали и девушки. Наступила полная тишина.
Фируза смущенно потупилась.
И вдруг снова прозвучал голос Танбур, повторившей последние строки газели:
Я смущен, что бессилен словами тебя описать, красота!
Сквозь глаза ты вошла в мое сердце, чтоб в нем воссиять, красота!
Осмелев, Зарифа поклонилась и сказала:
— Здравствуйте!
— Здравствуйте!— повторила за ней Фируза, подбежала к Оймулло, собираясь встать перед ней на колени, но та удержала ее и расцеловала в обе щеки. Фируза поцеловала учительнице руки, а госпожа Танбур, прослезившись, заключила ее в свои объятия.
— Что с тобой, милая Фируза? Где ты пропадала? Я так беспокоилась, хотела даже сегодня пойти к вам, наведаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56