Вы же знаете, наши кошки – не просто звери из плоти и крови. Их создали из небесной материи, а это вам не мешанина крови и костей – нет, это зримый сгусток бесплотного и неземного. Этим объясняется их любовь к шоколаду и сластям, и вот почему им не требовалось другой еды. Они, незваные, непостижимо появились среди нас, а теперь ушли, но это не повергнет нас в уныние и не испугает. Deo Gratias. Dominus Vobiscum. Аминь.
Хекторо подъехал на лошади к парящему отцу Гарсиа и вплотную сунулся физиономией:
– Слушай, приятель, Создатель Духа сможет, наверное, и террасы починить, а то англичане растаскивают с них камни на баррикады да еще собирают наш урожай и сами его жрут.
Отца Гарсиа так ошарашило это сообщение, что отрешенное ясновидение внезапно прервалось, и он грохнулся на землю, больно подвернув лодыжку.
– Сколько раз тебе говорить – не делай так, когда я парю, – попенял он. – Когда-нибудь это плохо кончится, и я разобьюсь.
Хекторо сказал правду. Голодные крестоносцы растаскивали урожай гречихи, бобов и картофеля. Генерал Фуэрте глядел со стены в бинокль и информировал о происходящем. Скоро и другие захотели увидеть своими глазами, как разрушаются андены, что ступенями поднимались по склонам и удерживали на себе плодоносный слой ила, притащенный туда при раскопках города. Бинокль передавали из рук в руки, и возмущение жителей возросло, когда выяснилось, что крестоносцы не только забирают урожай, но и сбрасывают вниз камни террас для постройки временных укреплений.
Пришел охотник Педро с винтовкой, и толпа наблюдателей оживленно загомонила. Педро всегда охотился с древним мушкетом, обмотанным проволокой, и пули к нему охотник отливал сам в таком же старинном шаблоне. Но на этот раз он держал в руке винтовку Серхио «Ли-Энфилд», ту самую, которую однажды Федерико стащил у отца, когда убежал из дома, чтобы мстить военным. Об этой винтовке ходили легенды: из нее Федерико убивал горных рейнджеров, рыскавших по сьерре в поисках партизан; говорили, из нее невозможно промахнуться, потому что стрелка направляет дух Федерико. Дальность стрельбы у нее больше, чем у современного оружия, длинный ствол обеспечивал точность боя, а утяжеленные пули не только пробивали тело, но и дробили кости. Оставалась всего одна коробка патронов, и Педро решил с толком истратить каждый. Он улегся на стене, поднял прицельную рамку и подрегулировал ее колесиком с насечкой. Выцелил крепкого человека, который не двигался, а руководил переброской камней. Все затихли, ожидая грохота выстрела. С учетом особенностей характера винтовки Педро сместил прицел чуть правее и выстрелил.
Генерал Фуэрте потом уверял, что видел в бинокль, как пуля виляла, делала горки, ныряла и скрылась в центре спины того человека. В толпе же видели, как крохотная фигурка вдалеке всплеснула руками, крутанулась на месте и, не закончив оборота, упала ничком. Видели, что остальные крестоносцы опрометью бросились искать, где бы укрыться, переползая из одного неподходящего места в другое. Ликующе потрясая стиснутыми кулаками, жители Кочадебахо де лос Гатос кричали:
– Молодец, Педро! Да здравствует Педро!
Впредь крестоносцы обирали андены только по ночам при свете луны и звезд, а днем прятались за возведенными стенами да иногда уводили доверчивые безнадзорные стада овец и коз, что паслись в долинах и ложбинах по соседству. Однажды ночью под предводительством монсеньора Рехина Анкиляра крестоносцы пробрались к карте мира, что с такой дотошностью создавали Дионисио Виво и учитель Луис, и лопатами срыли те части, где не исповедовалась католическая вера. Карта превратилась в неглубокую стоялую лужу; там, где раньше лежали целые континенты, остались поросшие цветами земляные заплатки. Крестоносцы тотчас сожрали всю рыбу и водоплавающую дичь и, завалив сточные каналы, превратили свой лагерь в чавкающее болото.
– Мне вот интересно, не добьется ли успеха дипломатия там, где сила терпит неудачу, – заявил на военном совете отец Гарсиа. – Дону Сальвадору это тоже весьма любопытно. В конце концов, я был посвящен в сан, а Сальвадор похож на священника. По-моему, есть смысл испробовать переговоры с братией.
– Ты с ума сошел, – сказала Ремедиос. – Как раз вот из-за твоих дурацких идей их сюда и принесло. Забыл, что калека рассказывал?
– Согласен, это безумие, – вступил в разговор дон Сальвадор, – но в моем распоряжении имеется секретное оружие, которое подкрепит мои доводы.
– Секретное?
– Именно так, секретное оружие, – Сальвадор, загадочно улыбаясь, кивнул.
– Позвольте узнать, что же это за оружие такое?
Дон Сальвадор пожал костлявыми плечами и беспомощно развел руками:
– Если я вам скажу, оно перестанет быть секретным. Кроме того, мне об этом говорить неловко.
– Два идиота! – заключила Ремедиос.
Но все же подъемный мост опустили, и приятели отправились в опасный поход. Отец Гарсиа выкопал из сундука все, что осталось от церковных одеяний, а дон Сальвадор вырезал себе новый воротничок из белого картона. Первый нес с собой четки, на случай если придется потянуть время для спасения, а второй – потрепанный любимый сборник стихов и эпиграмм Катулла. Они шли молча; длинная сухопарая фигура и выразительные черты дона Сальвадора забавно контрастировали с хрупким телосложением и заячьей мордочкой отца Гарсиа.
– Мы пришли переговорить с человеком, который называет себя Непорочный, – объявил дон Сальвадор угрюмым небритым людям, поднявшимся им навстречу, когда приятели миновали первую линию временных заграждений из высохшего ила, служивших крестоносцам защитой от пуль Педро. – Насколько я понимаю, он ваш предводитель.
Отца Гарсиа и дона Сальвадора бесцеремонно обыскали, проверив, нет ли оружия, и под охраной оставили ждать.
– Более дикого и злобного людского стада я, пожалуй, еще не встречал, – заметил дон Сальвадор.
Вскоре появился монсеньор Рехин Анкиляр. Когда он подошел ближе, вид одного из парламентеров, того, что повыше, показался знакомым, и легат забеспокоился. Судорожно роясь в памяти, монсеньор приблизился и вдруг понял, кто этот высокий человек. У Анкиляра покраснели уши, потом побагровело все лицо. Он выискивал оправдания и уважительные причины для превышения своих полномочий, а в голове смутно замелькали кошмарные картины: его лишают сана и отдают под суд.
– Вы, ваше преосвященство? – все еще не веря, спросил он.
Дон Сальвадор усмехнулся:
– Правда, я очень похож на своего брата, кардинала? Нас часто путают.
Анкиляр решил, что его разыгрывают.
– Что привело вас сюда, ваше преосвященство?
– Меня зовут Сальвадор Трухильо Гусман, я брат кардинала, как уже было сказано, и мне нужно с вами переговорить.
Дон Сальвадор замолчал, подыскивая слова, монсеньор все не мог прийти в себя, а у отца Гарсиа от изумления отвисла челюсть. За всю долгую дружбу, когда в частых беседах они вырабатывали свое учение, дон Сальвадор ни разу не признался, что его родной брат – глава Церкви.
Дон Сальвадор посмотрел в глаза монсеньору и твердо сказал:
– Мой брат всегда был очень консервативен, особенно в том, что касается веры. Мое легкомыслие ему претило. Но в то же время я понимал, что промахов он совершает больше, чем я. Мы оба притворщики, но я притворяюсь открыто, а он скрывает это даже от самого себя. Я зарабатывал на жизнь, прикидываясь священником, но никого не обманывал, а он, изображая из себя духовное лицо, дурачил нужных людей, чтобы сделать карьеру. И все же, я знаю, у моего брата доброе сердце, и он никогда бы не разрешил вам творить зло и совершать зверства от имени Господа, Церкви или его собственного.
Не представляю, как вы собирались жить дальше после того, что натворили, монсеньор. По-моему, у такого человека вообще нет будущего, ему остается только погибнуть или дальше громоздить ужас. Познав бодрящий вкус вина кровопролития и власти, вы ведь не сможете жить в монастыре, правда? Вы же превратились в царька, каудильо…
– Должен ли я понимать суть ваших слов, если вы наконец до нее доберетесь, так, что вы сообщите своему брату о моих действиях, если я вам не воспрепятствую? – зло перебил монсеньор, полыхнув враждебным взглядом.
– Именно так, монсеньор. Прошу вас также распустить вашу банду мародеров и дикарей.
Скрывая тревогу, Рехин Анкиляр высокомерно заложил руки за спину. Он и впрямь ни разу не задумывался о том, как вернется к будничной жизни; сердце трепетало при мысли об этом, он понимал, что рано или поздно всплывут детали и на него станут показывать пальцем. Впервые вера легата в свою миссию была поколеблена, воображение назойливо подсовывало сцены предстоящих оправданий.
– Мои полномочия исходят не от вашего брата, но от Господа. Единственная моя цель – избавить души от дьявольских мук ада.
– А вы что, лично знакомы с Ним? – спросил Гарсиа. – Какое вам дело, отправлюсь я в ад или нет?
– Есть только один закон, – нравоучительно прибавил дон Сальвадор. – «Vivamus atque amemus».
– «Будем жить и любить»? Это из четвертого Евангелия? – спросил монсеньор; даже в таких обстоятельствах он не мог не уточнить источник цитаты.
– Из Евангелия от Катулла, – ответил дон Сальвадор.
Монсеньор будто бы отвлекся. На минуту задумался. Припомнил имена двух главнейших еретиков из Кочадебахо де лос Гатос в представлении Святой Палаты, и тут же придумал способ, чтобы история его подвигов никогда не достигла ушей кардинала. Возвысив голос, он обратился к толпе крестоносцев:
– Этого человека, – он ткнул пальцем, – зовут Сальвадор. А это – так называемый отец Гарсиа. Они – еретики и предводители еретиков. Убейте их, пусть более не оскверняют они нашу землю!
61. святой Доминик спасает отца Гарсиа
Отец Гарсиа взглянул на отрубленную голову своего товарища: она боком лежала в грязи, а рядом – словно разбитый манекен, неопознаваемое тело. Гарсиа перевел взгляд на приближающегося охранника с мачете и обратился к монсеньору Рехину Анкиляру:
– Перед смертью я хочу помолиться. Как христианин, вы не можете отказать в моей просьбе.
– Лучше б ты исповедовался, – ответил Анкиляр, – но, раз хочешь, молись. Не страшно, если дьявол подождет.
Отец Гарсиа перекрестился и стал читать апостольский «Символ веры». Он взялся за первую бусину четок, но непослушные руки ходили ходуном, и бусина выскользнула из пальцев. Прочитал «Отче наш» и передвинул бусину. Теперь затряслись колени, но он отчитал по три раза «Богородица-дева, радуйся» и «Славен будь», каждый раз кланяясь при имени Иисуса. Пальцы передвинулись по четкам, и он срывающимся голосом начал первую молитву к радости – «Благовещенье». Затем проговорил «Отче наш», десять раз «Богородица-дева, радуйся» и «Славен будь». Почувствовав, как снизошла толика покоя, он перешел ко второй молитве к радости – «Милостью Божьей». Как и прежде, он завершил ее десятикратным «Богородица-дева, радуйся» и «Славен будь» и двинулся к таинству Рождества. Речитатив «Богородица-дева, радуйся» и «Славен будь» неотступно последовал за молениями «Святые дары» и «Иисусе во храме».
План отца Гарсиа состоял в том, чтобы сосредоточиться на молитвах и воспарить над землей. Прежде ему никогда не удавалось взлетать быстро и на приличную высоту, но он верил: это достижимо, нужно лишь хорошенько сконцентрироваться. Только вот оказалось, что перспектива надвигающейся кровавой смерти парализовала его душу. Похоже, мозг отказывался действовать, почти целиком превратившись в бесформенный студень, в котором билась одна мысль: «Я сейчас умру», – и тонули умиротворяющие монотонные молитвы.
Гарсиа притормозил, стараясь пробираться через молитвы к скорби со скоростью улитки. Он посмотрел на крестоносцев: те уныло переглядывались, посматривали на часы, пробовали пальцем острие мачете. Гарсиа постарался о них забыть и сосредоточиться на «Страдании в Гефсиманском саду», «Бичевании», «Возложении тернового венца» и «Несении креста». До «Распинания Христа» он добрался, по-прежнему ощущая под ногами твердую землю, и беспредельное отчаяние все глубже вгрызалось в сердце.
Даже набожной ирландке, что тараторит молитвы со скоростью поезда-экспресса, требуется очень много времени, чтобы в один присест одолеть все бусины на четках. Даже такая дамочка редко пытается осилить больше пяти десятков молитв за раз, а Гарсиа начинал уже одиннадцатый из пятнадцати десятков. При его темпах до финиша оставалось еще много часов, и он кратко воздавал благодарения святому Доминику за установление по десять раз читать «Богородица-дева, радуйся» и «Славен будь» после каждого таинства. Гарсиа стал читать еще медленнее и в заунывной манере, которая, как он знал по опыту, усыпляет в церкви всех прихожан.
Так он и бубнил, пробираясь через знаменитые таинства: «Воскресение Христа», «Вознесение», «Сошествие Святого Духа», «Успение». Наконец, по-прежнему упираясь в земную твердь, Гарсиа с пересохшим от паники и долгого говорения ртом добрался до «Коронования» и приступил к заключительной литании. Он возблагодарил святого Доминика за сочинение множества хвалебных эпитетов Непорочной Деве и придумку после каждого говорить «Молись за нас». Через пять с половиной часов Гарсиа одолел последнюю бусину и с тяжким смирением поднял взгляд.
Крестоносцы разбрелись по лагерю, болтали и перебрасывались шуточками. Палач с мачете пропал, а монсеньор Анкиляр обсуждал что-то с отцом Валентино. Видимо, от невероятно долгой декламации у гонителей отсырел запал кровожадности. Ухватившись за этот шанс, Гарсиа снова забубнил апостольский «Символ веры» и бочком шмыгнул за палатку. Оттуда, читая «Отче наш», стремглав бросился к заграждению. Все еще бормоча молитвы, он лихо припустил к городу и на полпути столкнулся с насквозь мокрым Дионисио Виво, шагавшим к лагерю.
– Иду тебя выручать, – сказал Дионисио. – Я подумал, они не посмеют меня тронуть из-за этих россказней, мол, кто попытается причинить мне вред, сам получит рану.
– Молись за нас, грешных, ныне и в час нашей смерти… – проговорил отец Гарсиа, у которого молитвы навсегда засели в мозгу и будут отныне перемежать его речь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53