Как будто не было двух лет разлуки, боли и горечи в душе.— Привет! Вот и я!— Ну вот, мы снова все в сборе! — воскликнул Борька Смелов. — Вечер прощаний считаю открытым.Действительно, в этот вечер у реки собрался почти весь класс. Ребята повзрослели, изменились. Некоторые молодые люди были с девушками, Маринка знала далеко не всех. Она присела на поваленное дерево чуть поодаль и смотрела на бывших одноклассников — наглядеться не могла. Боже, как она по всем соскучилась! Вечер казался ей сказочным возвращением в прошлое.Между тем юноши деловито возились с дровами, разводили костер. Девушки суетились с едой, резали бутерброды, готовили мясо для шашлыков. Кто-то открывал бутылки с вином… Вдруг Маринкины глаза встретились с чьими-то незнакомыми, темными, завораживающими глазами. Эти глаза смотрели на нее в упор пристально и как-то недобро. И одновременно над ухом тихо прозвучал чей-то очень знакомый голос:— Привет! Давно не виделись…Маринка вздрогнула и обернулась. Сзади, виновато опустив голову, стоял Димка. Он совсем не изменился — только еще вырос и очень похудел.— Здравствуй! — всю себя вложила Маринка в это тихое слово. Все бессонные ночи, дни ожиданий, попытки осмыслить прошлое. — Здравствуй!Димка сел рядом. Они молчали. Ощущение у Маринки было феерическое, словно все вернулось на круги своя. Они как были вдвоем, так и остались. Даже на расстоянии она почувствовала пульсирующее тепло его тела.— Тебе холодно? — мгновенно отозвался Димка. — Подожди, сейчас укрою.Одним движением он скинул с себя импортную джинсовую куртку и набросил Маринке на плечи. Та закрыла глаза, впитывая всем телом Димкино живое тепло, его запах.— Может, не надо? Ты же сам замерзнешь…Димка отрицательно покачал головой. Он сидел рядом в черной футболке, под которой красиво прорисовывалось его спортивное, упругое тело.— Скажи, почему ты не хотела видеть меня? — почти умоляюще спросил он после паузы. Ей показалось, что он сейчас зарыдает.Маринка ничего не ответила. На губах ее плыла задумчивая полуулыбка.— Это я-то не хотела?Они сидели рядом и смотрели на опускающееся за реку солнце. Они снова были одним целым, как прежде. Как всегда. И вдруг…— Так, голубчики! Я давно наблюдаю за вами! Что это вы тут уединились? — прозвучал рядом сердито и злобно чей-то визгливый голос. Гармония чудесного единения оказалась безнадежно разрушенной. Димка вздрогнул, напрягся и, словно бы отстранившись от нее, приподнялся с места.— Марина… Да мы ничего… Вот знакомься — это тоже Марина…Смирнова подняла глаза, вновь встретилась с все тем же жгучим, черным взглядом и сразу все поняла. Так это же та самая Марина Войтенко, про которую говорила мать! А что, она и на самом деле чем-то на нее похожа! Только выше, ярче, злее. Маринка поежилась.— Здравствуйте, — желая сгладить неприятную неловкость, сказала она. И повернулась к Димке: — Загадывай желание, везунчик, между двух Марин!Но Войтенко уже ее не слышала. Она вцепилась крашеными коготками Димке в футболку и завизжала так, что ребята стали оборачиваться на них:— Ты ее специально приволок, чтобы меня выставить на посмешище, да? Все же знают, что ты без нее жить не можешь! А мне говорил, что все прошло. Так я тебе и поверила, скотина!Димка стоял красный как рак и пытался тихо оправдываться. Но девица его как будто не слышала. Она упивалась своей истерикой, привлекая всеобщее внимание. Одноклассники начали к ним подтягиваться.— Да как у тебя совести хватило! Чем эта стерва только тебя, барана, привораживает? Как будто насмерть привязала к себе — не отвяжешься никак.— Да я… Мы тут только разговаривали…В Маринке по ходу сцены накапливалось глухое раздражение и злость — на себя, на Димку, на эту наглую Войтенко, которая нарушила только что восстановившуюся их с Соловьевым хрупкую близость. После этих несправедливых слов ее негодование внезапно выплеснулось. Она вскочила с места, порывисто сбросила с себя Димкину американскую куртку.— Это я-то его привораживаю? Ну смотрите тогда все! — Она подбежала к костру, который как раз разгорелся на славу, его языки вздымались прямо к гаснущему вечернему небу. — Отойдите! — громко скомандовала она, и парни, колдовавшие с шашлыком, мгновенно рассыпались от костра. Борька Смелое глухо охнул и бросился к Маринке, предполагая худшее. Но она остановила его одним движением руки. — Смотрите все!На поляне воцарилась полная тишина, только потрескивали дрова в костре. А Маринка, подняв к небу руки и запрокинув голову, начала быстро кружиться в своем развевающемся легком платье сначала вокруг себя, потом и вокруг костра. Казалось, ее гибкое тело лижут жадные огненные языки — так близко была она к пламени, почти соприкасалась с ним. Из ее высоко поднятой прически одна за другой вылетели шпильки, темные волосы упали на спину и грудь, накрыли лицо темной волной.— Слушайте все! Я разрываю путы, которые связывали нас! Я больше не желаю этого, не желаю!Голос ее летел вместе с искрами прямо к ночному небу, а Маринка все кружилась и кружилась вокруг костра, все ускоряя и ускоряя темп, пока не упала наконец лицом в землю.Тут оцепенение одноклассников как рукой сняло, ребята бросились к Маринке с разных сторон, Борька бережно поднял ее на руки и отнес к реке и там плескал ей в лицо холодную воду, пока она не пришла в себя.— Ну что же ты делаешь, Маринка! — Даже непробиваемая с некоторых пор Ольга Маслова вытирала слезы. — Нельзя же так убиваться! Да вы хоть пиджак ей подстелите, замерзнет же!— Волосы-то все на концах обгорели… И платье…Кто-то из юношей снял пиджак, на него уложили Маринку. Самым последним к лежащей на берегу Маринке как-то боком, смущаясь, подошел Димка.— Ну ты-то хоть убрался бы! Правда, баран! — прошипел Борька. — Одни неприятности от тебя вечно.Димка втянул голову в плечи, медленно повернулся и зашагал в сторону города. Посрамленная Марина Войтенко незаметно ушла еще раньше него, как только Смирнова упала после своего безумного танца.Остаток вечера прошел в молчании. Маринку насильно напоили разогретым в котелке вином, потом какое-то время все просто молча сидели у костра. Впечатление, которое ее выходка произвела на ребят, было чересчур сильным, чтобы продолжать веселиться или даже просто говорить о чем-то другом. Вечер оказался безнадежно испорчен. Маринку бил озноб, она в изнеможении куталась в чей-то пиджак и уже понимала, что заболевает.— Вот и распрощались с прежней жизнью… Безжалостно! — грустно протянул кто-то.— Все прощания такие, наверно…Ближе к полуночи печально разошлись. Едва живую Маринку довел до дома Борька.— А знаешь, ведь Ольга тогда действительно была беременная, — одними губами сказал он, когда они стояли в подъезде. — А они ее заставили сделать аборт — родители и директриса. Я не хотел этого… Мои родители тоже не хотели. Я тогда думал, что люблю ее!Маринка тихо вздохнула и обняла Борьку. Она почти не удивилась — просто приняла все как есть.— Вот видишь… А я ведь ей поверила тогда…— И всех убедила! Это ты мне помогла тогда, помнишь, когда все издевались… Я этого никогда не забуду. И Ольга тоже… Хотя она не скажет, наверно. Но я знаю…— Я пойду. Холодно очень… — Маринка зябко передернула плечами. Она уже ясно чувствовала начинающуюся простуду.— Да-да, конечно! — засуетился Борька. — Ты это, не переживай из-за Соловьева. Мне, ей-богу, морду ему за тебя набить хочется!— Не стоит. Пусть живет как знает…— Он недостоин тебя. Он слюнтяй!Маринка вернула ему пиджак и стала медленно подниматься по лестнице. Борька стоял и смотрел, как она идет.— Выпей обязательно горячего чаю! И аспирин не забудь! — прокричал он снизу.— Хорошо… — Маринка обернулась и слабо махнула рукой: — Иди, не стой, поздно уже.Дома она бесшумно разделась и сразу легла на кушетку. Все уже спали. В гулкой тишине громко стучали часы. Девушка почувствовала, что проваливается в глубокий, болезненный сон. Ночью она металась, стонала, горела — ей снился Димка, строящая гримасы Марина Войтенко, Вика, Борька, Ирина Николаевна и еще какие-то чужие, незнакомые люди.Утром встать на автобус она не смогла, так ей было плохо. Пришедшая на кухню мать устроила истерику: она еще не знала, что Маринка сдала досрочно все экзамены, а в Серпухов собиралась, чтобы подработать.— Ты что тут разоспалась, дочь! Уже давно на автобус пора, ты же опоздаешь! Напилась вчера небось, загуляла! Ну-ка признавайся: с Димкой ведь гуляла?Маринка с огромным трудом разлепила многопудовые веки:— Мне плохо, мама!— Ах, плохо тебе! — Мать начала кричать: — Вчера думать надо было! Чем я провинилась-то, что такую дочку уродила!Потом она слышала, как мать в коридоре с ворчанием одевается, собираясь вести Кристинку в детский сад.— Мам, дай мне лекарство, пожалуйста… Я вся горю! — громко простонала Маринка.— Кавалер твой бесстыжий пусть тебе все дает! — отозвалась Лидия Ивановна. — Как ты вообще смеешь… Да скоро тебя так и из училища выгонят! В дворники пойдешь.Через полчаса квартира опустела. Маринка с трудом встала, взяла в комнате градусник. Температура зашкаливала за сорок. Болела грудь, дышать было больно и тяжело, как будто в груди рана. Пару раз она провалилась в тягучий бред, потом снова приходила в себя. Ей становилось все хуже. Маринка решила не дожидаться вечернего возвращения родственников и сама вызвала «скорую», а потом, когда раздался звонок в дверь, целую вечность шла к порогу и упала в дверях прямо на руки врачу.— Девушка, что с вами?Маринка уже не могла говорить связно, только стонала.— Я сняла с него все привязки, — пролепетала она, глядя на врача воспаленными глазами, — огонь меня очистил…— В больницу, срочно! — крикнул врач подоспевшему санитару. — Носилки сюда!Увезли ее в одной ночной рубашке и уже в больнице поставили диагноз: воспаление легких и сильное нервное истощение. Врачи дежурили рядом всю ночь, делали уколы, ставили капельницы, но девушка не приходила в сознание. Только к утру температура у нее наконец спала. Еще через день Маринка уже могла самостоятельно вставать с постели. Грудь болела, как будто ее прострелили насквозь, в голове были кружение и слабость, готовые в любой момент кинуть ее в глубокий обморок. Но обмороков Маринка себе не позволила… Лишь на третий день к ней пришла мать, принесла литровую банку малинового варенья. Она выглядела расстроенной и виноватой.— Дочь, так, значит, ты уже тогда заболевала? А я и не поняла даже, думала, ты просто с Димкой загуляла… Тебе что-нибудь нужно?— Ничего! — качнула головой Маринка. Она не сердилась на мать. — Не волнуйся за меня. Главное — сейчас уже все хорошо. Врачи тут нормальные, скоро вылечат…Мать посидела с полчаса и ушла. Говорить особо было не о чем, а дома ее ждали Кристинка, Николай и ежедневная рутина. Маринка все понимала…Вел ее молодой лечащий врач Александр. Каждое утро он осведомлялся, как ее самочувствие, настроение, рассказывал какой-нибудь новый анекдот и исчезал, оставляя девушку в приподнятом настроении. Даже страшно болючие уколы магнезии после этого казались нестрашными. Но однажды утром врач пришел к ней очень озабоченным и даже не шутил.— Александр, у вас все в порядке? — обеспокоилась Маринка.— У меня-то все! — Александр махнул рукой. — Просто в соседнюю палату одну тяжелую больную привезли, Соловьеву, полночи с ней рядом просидел… Непонятно, что будет.— Соловьеву? — машинально переспросила Маринка. Димкина фамилия всегда невольно вызывала ее интерес.— Да, старуху, Эстер Борисовну. У нее очень тяжелые осложнения. Видно, грипп на ногах переходила… В ее-то возрасте!С этой минуты про свои болячки Маринка и думать забыла. Как только Александр вышел из палаты и отправился в свой кабинет, она, покачиваясь, встала с постели, воткнула в тапки непослушные ноги и вышла в коридор. Она еще не очень уверенно стояла на ногах, но все же дотопала до соседней палаты. В палате лежало человек восемь женщин разного возраста.— Вы к кому? — спросила одна из них.— К Соловьевой, к Эстер Борисовне, — ответила шепотом Маринка.— Вон она. — Женщина кивнула головой в сторону стенки. — Проснулась только что.Маринка на цыпочках подошла к указанной кровати и склонилась над женщиной. Сердце ее взволнованно забилось. На подушке покоилось совершенно восковое, желтое, исхудавшее лицо с горбатым носом. Маринка с трудом узнала в больной прежнюю своевольную Димкину бабушку.— Эстер Борисовна, — тихо позвала она, — очнитесь!На неживом почти лице неожиданно открылись два больших прозрачных глаза. Соловьева посмотрела сквозь Маринку, явно не узнавая ее.— Это я, Марина…— Марина? — Глаза старухи сузились и увлажнились, она переспросила недоверчиво: — Какая Марина? Смирнова, что ли?— Да, да! — прошептала Маринка. — Я самая!— Марина… — Узкие, сухие губы расплылись в страшном подобии кривой улыбки. — Ты пришла, Марина… Больше-то прийти ко мне некому… Наташка в лагере. Митюха к экзаменам готовится, некогда ему…С этого момента Маринка сама болеть прекратила — не до того стало. С раннего утра она бежала к Эстер Борисовне, чтобы помочь ей с утренним туалетом, потом измеряла температуру, кормила с ложечки. Часами читала какие-то глупые книжки, чтобы как-то отвлечь от грустных мыслей. Делала массаж с детским кремом, переворачивала, чтобы не было пролежней.— Да не старайся ты, все равно ведь помрет старуха, отжила свое. О себе бы подумала, стрекоза! — сказал Маринке лечащий врач, видя, как она бьется с Соловьевой. — У самой осложнения будут, скачешь тут.— А это мы еще посмотрим насчет «помрет»! — ответила девушка. — Она знаете какая живучая! — И как в воду глядела…Эстер Борисовна между тем принимала Маринкину заботу как должное, без всякого удивления, как будто именно это она и ожидала здесь встретить. Иногда даже капризничала, обижалась, если Маринке приходилось уходить на процедуры и оставлять ее одну. Но все же спросила девушку однажды:— Сама-то ты как? Я слышала, что тяжело…— Терпимо! — прохрипела Маринка. — Это все уже ерунда…В один из дней навестить бабку пришел наконец Димка со своей Мариной Войтенко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52