— Все, старлей. Вот тебе моя рука — и давай разошлись по-хорошему. Снаружи ты парень ничего, а изнутри, оказалось, так, ни с чем пирог. Прощай!— Что так сразу? — спросил Андрей удивленно. Неожиданное решение Катрича задело его. Несмотря на остроту, с которой капитан предлагал дело, в его позиции было нечто привлекательное. В самом деле, почему не попытаться сделать то, на что у милиции нет ни сил, ни желания? Во всяком случае стоило поторговаться...— А то, что твоя неуверенность мне не по душе. Учти, даже если мы с тобой соберем в милиции всю сволочь до единого и передадим правосудию в мешке, долго в нем сидеть никто не будет. То ли побег, то ли зачет примерного поведения, амнистия, наконец, и они снова возьмутся за ножи и автоматы. Меня лично такое не устраивает. Эту сволочь надо просто давить.— Давить людей мне не по душе, капитан. Пусть в исполнение приговоры приводят те, кому по штату положено.— Значит, черкес Билю Дударов. Он у нас в кустовой тюрьме исполнитель. Такой мужичок — метр с кепкой и с пистолетом.— Вот он и пусть исполняет, — согласился Андрей.— Того, кого к нему приведут, он шлепнет. Но приводят к нему немногих. Теперь приговоры гуманные. Не такие, какой они твоему отцу вынесли. Поверь моему опыту. А мы с тобой свой трибунал образуем. Справедливый и честный.— И черный, — усмехнулся Андрей.— Цвет меня не пугает. Все дело в неотразимости возмездия. Кольцов тебе его никогда не обеспечит, будь уверен.— Вы в контрах?— Мне с ним делить нечего. Просто он человек не моего вкуса. Ландскнехт по найму. Сильный, умный, беспринципный. Готов служить тому, кто больше даст. Сейчас считает выгодным сидеть в управлении. Сидит. Спокойно, уверенно. Капканы ставит. Знает — начальству нужен. И ждет, когда Джулухидзе рухнет. Тогда займет его место. Короче — верхолаз. Пока на макушку не заберется — не успокоится.— Раньше за ним такого не замечал, — удивился Андрей.— Другая была эпоха. Кто высовывался, того пристукивали по кумполу. И осаживали. Теперь кто выше подскочит, тот и выскакивает. Хоть в депутаты, хоть в президенты...— Лучше объясни, капитан, — спросил Андрей отрешенно, возвращая разговор к вопросу, который его терзал, — почему берешься за это дело?— Потому, старлей, что я служу. И мне душу рвет, когда бандит ходит по городу хозяином, а честные люди лезут в щели, как тараканы, только бы ему на глаза не попадаться. И потом, я должен найти тех, кто положил Николая Шаврова...— Кто он?— Был мой напарник. Капитан. Молоток парень. Свойский, добрый. Верный... Если для друга понадобится, он расшибется в лепешку — сделает. Последний рубль отдаст, рубаху с себя снимет. И сгинул по-дурацки, из-за верности дисциплине...— Как так? — спросил Андрей.— А вот так. — Катрич скрипнул зубами. — Я бы законодателей, которые подписали милиции первый выстрел делать в воздух, послал бы на два ночных дежурства в нашу Нахичевань. Там бы они научились свободу любить. Милиционер, если у него подозрения, должен иметь право открыто идти с оружием в руках...— Что же случилось?— Трудно сказать точно, но Николай вышел на бандитов. Как честный служака, первый выстрел — в воздух. И сразу получил три пули в живот.— И кто его?— Предположение есть...— Откуда у тебя время на частный сыск, капитан?— Я за штатом. Нахожусь под административным расследованием... Проявил непочтение к закону.— Меня это не удивляет, — усмехнулся Андрей.— Шел ночью по Набережной аллее. Было темно, глухо... Навстречу из кустов — двое. Одного я узнал сразу. Жора Кубарь. Настрой у меня был на сыск — все время держал в уме образ — хромающий волк. Два убийства. Три судимости, побег. Объявлен розыск... Я без разговоров, без предупреждений влупил в него пулю. Потом второй выстрел для порядка вогнал в луну...— Но это же...— Точно. Это нарушение. Но мне, извини, не хотелось раньше времени лечь в яму. А не нарушил бы глупый порядок — улегся. У Кубаря рука в тот момент была в кармане на пистолете. Патрон в патроннике. Он только и ждал, когда лопоухий мент запулит в воздух. Я ему такого шанса не дал. Второй, который шел рядом с Кубарем, повалился на землю и стал орать: «Не убивай! Сдаюсь!» Только так и можно с этими паскудами дело вести. Только так...— Зачем же я тебе, капитан?— Вдвоем сподручней, старлей. Ты мне тыл прикроешь, я — тебе. Иметь дело с нашей клиентурой без подстраховки...— Держи, — сказал Андрей и протянул капитану руку, открытой ладонью вверх. Катрич шлепнул по ней двумя пальцами, скрепляя мужской договор... 24 апреля. Среда. г. Придонск — Честь имею! Рад видеть вас, молодой человек. Проходите.Маленький сухонький сосед-генерал был чисто выбрит и благоухал крепким мужским одеколоном. Голубая тенниска с короткими рукавами и черные тренировочные трикотажные брюки с красными лампасами составляли его домашний наряд.Генеральская квартира обратила внимание Андрея своей просторностью и чистотой. Пол сиял светлым лаком, и, едва переступив порог, Андрей подумал, что именно так, должно быть, выглядели стены знаменитой Янтарной комнаты — окаменевший слой липового меда. В гостиной вдоль стен — от пола до потолка — все место занимали книжные шкафы, а книги поражали глаз не красочной пестротой современного переплетного материала, а почтенной старостью корешков. Подобное богатство обычно свидетельствует о древности рода книголюба, поскольку в таком количестве старинные фолианты редко попадают в руки собирателей через книжные магазины и чаще достаются по наследству.— Проходите смелей. — Хозяин сделал приглашающее движение рукой. — Садитесь сюда, Андрей. — Он повелительно указал на диван, покрытый сине-красным потертым пледом. — Простите, поручик, но называть вас по званию не стану. Это внесет в разговор ненужную официальность. И вы зовите меня по имени.Андрей кивнул.Генерал взял со стола чайник и стал наполнять большую кружку, расписанную золотом и розовыми цветами. Запахло душистой заваркой.— Отец ваш был хорошим офицером, Андрей. Чтобы вы поняли все правильно, поясню, что имею в виду. Полковник имел убеждения и не собирался им изменять. Все эти горбачевы, яковлевы, ельцины — шелупа на фоне людей чести. В память народа они, конечно, войдут, но под этикеткой «ренегаты». Пока было выгодно, они считали себя коммунистами. Стало невыгодно, оказалось, что они борцы с коммунизмом со стажем. Таким история не прощает ни клятвопреступничества, ни отречений. Ваш отец в убеждениях и чести оставался человеком незапятнанным.— Вы говорите об этом, Степан Дмитриевич, так, будто честь отца подвергалась каким-то особым испытаниям.Генерал подвинул к Андрею цветастую чашку:— Выпейте это и оцените.Андрей сделал вежливый глоток, посмаковал и сказал:— Чудесный чай.Лицо генерала довольно засветилось.— Чай обыкновенный, молодой человек. Наш, российский. Из Краснодара. А вот заварка — фирменная...Генерал помолчал, забрал подбородок в кулак и задумчиво погладил его, словно расправлял бороду.— Испытания были и не простые. Вашего отца испытывали великим соблазном. Перед огромным соблазном. При желании он в один день мог стать обладателем миллиона или даже двух. Не рублей, долларов. Но он не продал чести даже за такие деньги, хотя мне теперь ясно, что именно отказ и стоил ему жизни...— Что вы имеете в виду, Степан Дмитриевич?— Это я и собирался вам рассказать, Андрюша. Примерно месяц назад, в одну из пятниц, Константин Макарович пришел ко мне перекинуться в нарды. Так вот, кинули мы кости, и выпало Константину Макаровичу шаши-шаши. Две шестерки, если по-русски. Полковник тогда усмехнулся и говорит: «Как ты думаешь, Степан Дмитриевич, могу я стать в нынешних условиях миллионером?» Я, конечно, рассмеялся. «Что, — говорю, — честь продать решил?» — «Почему так думаешь?» — удивился он. «А потому, — отвечаю, — что, кроме чести, у офицера ничего ему принадлежащего для продажи нет». Тут твой отец расхохотался. Говорит: «А ты угадал, Степан Дмитриевич. В десятку попал. Именно мою честь и хотят купить». И рассказал такую историю...Андрей отставил кружки и застыл, словно боялся неосторожным движением или словом помешать генералу.— Где-то за неделю до нашего разговора, — продолжал генерал, — к полковнику зашли двое. «Вы Бураков?» — «Я». —«У нас деловой разговор». — «А кто вы?» — «Мы офицеры армии освобождения Армении». — «Что, разве есть такая?» — «Как видите, мы перед вами. И нам нужно оружие. Для начала назовем автоматы, гранаты, гранатометы. За услугу миллион наличными». — «Давайте этот разговор прекратим», — сказал твой отец. «Два миллиона, — тут же повысили ставку армяне. — Один прямо сейчас». «Прошу вас уйти, — предложил им полковник. — Вы пришли не по адресу. Я не владелец оружейного магазина». — «Нам это известно, — сказал один из армян. — Зато все это имеется на складах, которые вам подчинены. В пятом и третьем хранилищах». — «Вы даже это знаете?» — удивился твой отец. «И не только это. Потому и решили иметь дело лично с вами...» Короче, Андрюша, весь их разговор пересказывать нет смысла. Главное — полковник выставил гостей и счел, что на этом дело закончено.— Отец никому не докладывал об этом случае?— Мне он о таком не говорил. Да и что даст доклад? Сейчас всех покупают. Во всяком случае, пытаются купить. Никого подобным сообщением не удивишь.Генерал взял чашку и сделал большой глоток. Взглянув в его скорбные глаза, вдруг наполнившиеся слезами, Андрей деликатно отвел взор. Дрогнувшим голосом спросил:— Так вы думаете, что смерть отца как-то связана с этим случаем?— Уверен, — произнес генерал. Он достал из кармана платок и стал шумно сморкаться, чтобы, как понял Андрей, скрыть внезапную слабость.— Мама часто говорила, что вы видели, как произошло покушение...— Видел. — Голос генерала вновь обрел твердость. — По утрам, пока не жарко, я сижу на балконе и читаю свежую газету. Конечно, вполглаза смотрю и на то, что происходит вокруг.— Вполглаза деталей не засечешь, — усомнился Андрей. — А в таком деле детали —главное. Генерал усмехнулся:— Я, молодой человек, деталей не упускаю. Глаз разведчика — это, сами понимаете, что-то значит... Такова привычка — первым делом охватить всю обстановку общим планом. Увидел многое. И стрелявшего и других. Стрелявший сразу побежал к «Москвичу». Видел, как он сел, как машина отъехала...— Номер не заметили?— Я не подсматривал за ними, Андрюша. Я наблюдал. Для того, чтобы разглядеть номер, нужен бинокль.— Значит, вы могли заметить и то, что происходило чуть раньше, до выстрелов?— Конечно. Я видел, как «Москвич» подъехал. Потом из него вышел человек и вошел в киоск «Союзпечать». В тот, что на углу. Пробыл минут пять внутри. Вернулся к машине. После этого из нее вышел стрелок в темном плаще...— Чем он привлек ваше внимание?— Скорее всего своим плащом. Было достаточно тепло. Но мало ли кто и почему может утеплиться? Я просто заметил его и отложил в памяти. То, что он стрелок, понял, когда прогремела очередь...— С какого расстояния велся огонь?— Почти в упор, — сказал генерал и вздохнул.— Мне говорят, что могла иметь место ошибка. — В голосе Андрея звучало нескрываемое сомнение. — Как вы сами думаете, Степан Дмитриевич?— Когда днем с пяти метров стреляют в человека, вероятность ошибки чрезвычайно мала. Убивали, Андрюша, ты меня извини, они убивали, зная кого...
В обед Андрею позвонил Катрич.— Нам необходимо встретиться, старлей.— Я готов.— Подъезжай на «восьмерке» к Речному вокзалу. Только надень гражданское. Отсвечивать в форме тебе не след.Приехав в назначенное место, Андрей искренне удивился, увидев, что, несмотря на жару, Катрич был в брюках и куртке-ветровке.— Мерзнешь? — спросил Андрей с долей подначки.— Ага, — ответил Катрич спокойно и слегка отвернул полу ветровки. Во внутренних узких карманчиках ее Андрей увидел милицейскую рацию, магазин, снаряженный патронами. Из-за пояса брюк торчала пистолетная рукоятка.— Вот так у нас, старлей, — заключил Катрич, одергивая полу. — Без хомута и шлеи даже при коне огорода не вспашешь.— Что будем делать? — признавая промах, поинтересовался Андрей.— Начнем мотать с нитки, — улыбнулся Катрич. — Их в нашем деле напутан во какой моток. — Он показал руками размер футбольного мяча. — Синие, зеленые, желтые. А следует вытянуть до конца свою — черную.— Кончик есть?— Как будто. В протоколах я нашел показания бабки, которая видела во время стрельбы на углу парня с зелеными волосами. Вроде пустяк, а мне кажется — можно потянуть.— Как это — зеленые волосы? — поинтересовался Андрей удивленно. — Не бред?— Думаю — нет, — заверил Катрич. — Это панки. Или пеньки, как у нас их зовут. К одному — к Сопле мы сейчас и двинем. Он где-то здесь на пляже кантуется. С утра до вечера. Вот так, старлей.— Слушай, капитан, — сказал Андрей раздраженно, — кончай ты с этим «старлеем». У меня есть имя. Или я тебя начну называть «кэпом».Катрич засмеялся:— Кэп — слово морское. А я — казак. Так что зови есаулом...Он повернулся и двинулся по широкой аллее, обсаженной кустами, к городской лодочной станции.Солнце высоко поднялось над рекой и зверски палило землю. По прибитому вчерашним ливнем песку они прошли к пристани. На ветхом, давно не знавшем ремонта помосте — у города на пустяки нет денег, — свесив ноги, обутые в старые валенки, сидел усатый сторож.— Салют, Васильич! — поприветствовал его Катрич и вскинул вверх сжатую в кулак руку.— Наше вам! — Сторож приподнял морскую фуражку с золотым «крабом», и его лысина тускло блеснула. — Швартуйтесь, мужики. Посидим.— Некогда, Васильич. Ты тут, случаем, пеньков не заметил?— Вроде чалились где-то. — Старик махнул рукой вдаль. — Утром туда Сопля на буксире поволок Жабу харить...— Мне Сопля и нужен, — сообщил Катрич.— Тады там они, — махнул рукой лодочник в сторону ивняка, росшего вдалеке.Они пошли по пустому пляжу, неухоженному и заплеванному. Обрывки газет, окурки сигарет, полиэтиленовые пакеты — все это валялось вокруг так густо, что местность походила на площадку, отведенную для вывоза городского мусора. Андрей пнул несколько пустых пивных банок, брошенных какими-то хануриками прямо там, где их распили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17