- Тишина, - сказал Ворон. - Вроде бы, никого.
- Да мы же говорили, все уехали.
- Ладно, подождите меня здесь. Я сам зайду.
Он открыл калитку и вошел в сад. Вспомнилось то утро семьдесят третьего года, осень, мокрые красные и желтые листья под ногами. И он, двадцатипятилетний Олег Быстров, шагающий по этим листьям отсюда прочь, ещё тогда понятия не имеющий о том, что где-то меньше, чем через полчаса он перестанет существовать в лице Олега Быстрова, вспомнился и ноябрьский полдень девяносто второго, когда они с Хряком отправили под мост бежевую "Волгу", отправили на тот свет Машу. Что-то роковое связывало его с этим местом, с этим подмосковным сосновым лесом. "Не остановиться ли в самом деле?" - подумалось ему. - "Пропади пропадом эта семейка..." И тут же вздрогнул от стыда - до него дошло, что это слабость. Ведь сейчас ему не нужно ничего - ни деньги, ни власть, ни покой... Ему нужна она, а раз она так поступает, она ответит за это... Он побеспокоится, чтобы она всю жизнь была несчастна. Он бы мог мигом организовать исчезновение, гибель её муженька, который перебежал ему дорогу, но это было бы романтично, она будет горевать, она останется молодой прекрасной вдовой... Нет уж, эта участь не для них... Он превратит её жизнь в нелепый фарс, он будет издеваться над ними ежедневно и каждый вечер наслаждаться их унижением. Поначалу он сорвет-таки их свадьбу, он доведет до смерти припадочного Аркашку, сожжет их ничтожный "Жигуленок", этого пацана ежедневно будут метелить пудовые кулаки и превратят его в полного дебила, их доконают звонки, угрозы, издевательства, ну а потом, когда она морально созреет, её привезут к нему, и здоровенные бугаи будут на его глазах насиловать её, он дождется того часа, когда она будет ползать перед ним на брюхе, придурочная сучка. Если она забеременеет от этого своего недоумка, то он и об этом побеспокоится. Словом, отныне он все дела бросит и займется только ей горе ей отныне. И он не станет откладывать эти дела в долгий ящик, сейчас это ударит гораздо больнее, пусть даже это рискованно. Что, этот припадочный Аркашка заявит на него в милицию? А что он там скажет? Что он, когда-то, двадцать с лишним лет назад, пытался его от ревности утопить и не дотопил, а потом их пугал пьяница Николашка, а потом он не сумел справиться с управлением машины и угробил свою жену, а потом его дочка тусовалась неизвестно с кем неизвестно где? Да что он о нем знает, этот дебил, этот вшивый интеллигент? Да кто его в наше время будет слушать?
Почему такие женщины, как покойная Маша, как Катя - красивые, умные, гордые достаются такой швали?! Ничего, он исправит эти ошибки природы. Не ему, так пусть никому. Немало ему попортила крови семейка Корниловых Полевицких, этих надменных, высокомерных людишек. Когда он, одноглазый инвалид, гнил в лагерях, Аркашка с Машей и Катей наслаждались воздухом Европы и Америки, а теперь, когда ему под пятьдесят, он знает, как сладок этот воздух. Они жрали авокадо с креветками и лобстерами, да закусывали черной икрой, запивая "Мартелем" и "Мартини", шлындали по раутам и приемам, катались на лимузинах и носили смокинги и платья от Кардена, он ежеминутно рисковал жизнью и жрал гнилую капусту в лагерях, боролся за то, чтобы хоть как-то вырваться из этого совкового порочного круга нищеты и унижений. У него не было влиятельных родителей, не было денег, не было поддержки, и он зубами и когтями пробивал себе дорогу к благополучию. А что теперь? Маша погибла, Аркашка инвалид, дача вон вся гниет и разваливается, участок зарос бурьяном, Катька радуется как последняя дура поганому "Жигуленку", а у него дом в Европе, лимузины, деньги, здоровья хоть отбавляй, и даже правый глаз, хоть плохо, но видит. Так-то вот, смеется тот, кто смеется последним, господин Корнилов, простой советский дипломат. Аркашка проживает последние накопления, скоро спустится за грань прожиточного минимума, а он колесит и летает по всему миру, наслаждаясь его прелестями и красотами... И надо же, при всем этом эти людишки умудряются пренебрегать им... Ничего, ещё не вечер, самое интересное впереди, он увидит их всех, ползающих в грязи, молящих его о пощаде. Что ж, он будет великодушен - когда он вдоволь насмеется над ними, когда он разорит их до конца, тогда, может быть, он и отпустит эту Катьку со своим изувеченным придурком доживать свою убогую жизнь где-нибудь на окраине Москвы или лучше в дальнем Подмосковье в комнате в коммуналке на грошовый оклад, пусть себе радуются, даже пусть плодятся, беднее будут. Все впереди, господа хорошие, и дачку вашу полуразвалившуюся сожжем дотла, и квартирки потребуем продать нам за бесценок, все сумеем сделать, чтобы вас осчастливить...
Он стоял перед терраской и курил. Предстоящая месть будоражила ему душу. Он даже вспотел, лоб покрылся испариной. Хорошо, что он зашел сюда, эти места, где им впервые пренебрегли, придали ему сил для возмездия... Может быть, даже он наберется выдержки и завтра даст им отгулять свою жалкую свадебку, но потом...
Он обошел весь дом вокруг и вдруг остановился, пораженный увиденным им в окне.
Несмотря на яркий солнечный день за окном горела настольная лампа. А рядом с лампой он увидел силуэт человека. Ворон приблизился к окну и вгляделся. Вот это да! Это был Аркашка Корнилов, седой, с усами, он сидел на чем-то и как-то странно глядел вперед. Голова его подергивалась, как у припадочного. Потом Ворон с удивлением увидел, что голова стала куда-то удаляться. Он прильнул к окну и обнаружил, что Аркадий едет вперед на инвалидной коляске. Ну дела! Ну надо же! Неудачи, неудачи, и вот - как это все замечательно. Сам Дьявол кидает Аркашку в его лапы. Ворон стал обходить дом с разных сторон и наблюдать, куда денется жалкий инвалид, куда он поедет на своих колесиках. Зрелище настолько радовало его, настолько восхищало, что он не мог оторваться. Какое удовольствие смотреть на это! Чего стоят все жизненные блага перед таким удовольствием? Вот теперь он его навестит... Ох, как сейчас он над ним покуражится, слава Богу, что он не разбился тогда вместе с Машей! Но... радость радостью, а хорошо бы проверить, нет ли кого ещё дома.
- Эй! - крикнул он своим людям. - Идите сюда!
Те быстренько подбежали.
- Вот что, зайдите в дом, ну, скажите - проверяем, нет ли утечки газа, пройдите по всем комнатам и посмотрите, кто дома. Ну, пошли! А я выйду за калитку.
Они постучали в дом. "Открыто, войдите!" - ответил им слабый голос. Они вошли и минут через десять вышли.
- Ну что? - с нетерпением в голосе спросил Ворон.
- Там какой-то инвалид ненормальный на коляске по дому катается, дергается весь, смотреть противно, - сказал Рыжий.
- А больше никого нет?
- Нет никого. Он пытается что-то сказать, свадьба, мол, дочери, скоро продукты привезут. Предлагал нам даже выпить с ним. Но мы отказались.
- Зря отказались. Он ведь от души предлагал, на радостях.
- Да ну, - брезгливо поморщился Рыжий. - Западло с таким пить, он весь дергается, подмаргивает, руки ходуном ходят. Не люблю я эти дела.
- Напрасно. Старость надо уважать. Ладно, идите к машине. Я буду примерно через часочек, мне надо с этим инвалидом потолковать, давно мы с ним не виделись, смолоду.
На лице его была написана такая нескрываемая радость, что Рыжий и его спутник даже поразились - обычно Ворон был мрачен и суров, а тут буквально лучился от радости. Рыжий, конечно, частично понимал, в чем дело, инвалид был отцом той самой Кати, которую они с Помидором изнасиловали по приказу Ворона и которая теперь выходит замуж. Второму же все было непонятно, и Рыжий ничего ему объяснять не стал.
Ворон поправил рубашку, причесал свои седые бакенбарды и направился к дому.
Постучал.
- Открыто, открыто, входите! - раздался дребезжащий голос.
Ворон вошел. Перед ним в инвалидной коляске, весь дрожащий и дергающийся сидел Аркадий Корнилов. Ворон пристально глядел на него, наслаждаясь этим зрелищем.
- Здравствуй, Аркадий, - наконец, произнес он.
- З-з-здравствуйте... А в-вы кто?
- Неужели не узнал? Пригласи зайти, поговорим.
- Д-да, п-проходите, пожалуйста, вы извините, я вот... После инсульта.
Аркадий проехал на коляске в комнату, за ним вошел Ворон.
- Сесть приглашаешь?
- Д-да, конечно... В-вот здесь вам будет удобно.
Да, эта комната была ему знакома! Вот здесь он сидел рядом с Машей, здесь он в первый и в последний раз поцеловал её в лоб, что, разумеется, видел через окно ревнивец Аркашка. И вот... Маши нет, а они с Аркашкой здесь. Но каждый на своем месте.
- С-слушаю вас, - проговорил Аркадий, вглядываясь в лицо гостя.
- Помнишь, Аркаш, осень семьдесят третьего? Мостик, Олега Быстрова. Как я тогда глупо поскользнулся на этих мокрых листьях и в воду грабанулся. А ты подумал, что я утонул. - Ворон расхохотался. - Я, Аркаш, с метромоста прыгал на спор, что же мне этот мостик? Это ты мостика побоялся, и Машеньку свою гордую под мостик и отправил, на сей раз уже насовсем. Узнал теперь друга Олега, тобой убиенного, из-за которого ты столько лет места себе не находил?
Видимо, Аркадий узнал, потому что весь покраснел, задергался, как картонный паяц на веревочке. - "М-м-м", - замычал он, пытаясь что-то сказать.
- Вижу, узнал, дорогой ты мой друг. Но я не затем здесь. Я слышал, что дочь замуж выдаешь, так я пришел тебя поздравить с этим знаменательным событием.
Аркадий весь задергался, попытался встать, но не получилось, и он беспомощно откинулся в инвалидной коляске.
- Не пытайся, не встанешь. Я закурю, ты не против? Ты, вроде бы, моим людям предлагал выпить. Они отказались, а я вот выпью. Мне можно, я здоров и весел, и у меня такое славное настроение. И все оттого, что я вижу тебя, мой дорогой, и в таком замечательном виде, в каком даже и не мог себе представить. Где у тебя угощение твое? Что пьешь?
Аркадий бешеными, налитыми кровью глазами глядел на своего врага. А тот невозмутимо встал, пошел на кухню, вытащил из холодильника бутылку коньяка, пару яблок, вернулся в комнату и поставил все это на стол.
- Обжирать я тебя, Аркаша, не стану, ты не боись. Ты человек бедный, проживаешь, вижу, последнее, чтобы дочке стыдно не было. А я вот разбогател, дом под Прагой имею, три машины, денег... счета не знаю, и весь мир объездил. Где я только не был?! Раньше вы с Машенькой ездили, теперь я езжу, а ты вот тут ездишь по этой халупе. - Ворон оглядел комнату, презрительно поморщился. - Стены бы хоть покрасил... Людей тебе, что ли прислать? Задаром, на бедность твою...
- С-сволочь, м-м-мерзавец, - промычал Аркадий, сжимая кулаки.
- Ну это понятно! Ты у нас зато молодец, дальше некуда! Пить со мной будешь? Где у тебя рюмки? А, помню, помню, вот здесь. С Машей твоей, царство ей небесное, вино распивали тогда в семьдесят третьем, а потом повеселились, ох повеселились, оттянулись, пока ты мамашу свою на курорт провожал грыжи-геморрои лечить...
- Н-ничего у в-вас не б-было..., - произнес, весь дрожа, Аркадий. Все в-врешь...
- Ну не было, так не было, какая теперь разница? Маша сама выбрала свою дорогу. Под мост, - помрачнел на минуту Ворон. - а вот с Катюшей твоей было. Не у меня только, а у того рыжего, который только что сюда заходил Они тогда с одним мужиком её по очереди трахали. Она тебе не рассказывала? Ну, тогда, когда ты в больнице лежал. Она хорошо у нас время провела. Случай ей помог, а точнее - один паскудный человечек, гуманист великий, а то бы никогда ты её, Аркаша, не увидел. Ездила бы она со мной по Европам и пропивала бы воровские деньги, а ты бы здесь сопли свои глотал.
Ворон встал, достал две рюмки и разлил коньяк. Аркадий сидел, весь налившись кровью и молчал.
- Коньяк-то какой? Армянский? Ну, ничего, сойдет. Ладно, наливаю. Аркадий задрожал, пытаясь дотянуться руками до Ворона.
- Выпить хочешь? Понимаю... На, я поухаживаю, возьми. - Он подошел к Аркадию и протянул ему рюмку. Тот ударил по рюмке, и она упала на пол, обрызгав белую рубашку Ворона.
- Хам ты, однако, Аркаша, а ещё дипломат в прошлом, - отошел от него Ворон. - Рубашку забрызгал, рюмку разбил, хрусталь, между прочим. У меня-то рубашек много, от Валентино, от Кардена, от Версаче, а вот ты новые рюмки вряд ли себе купишь. Да и не нужно тебе, вижу я, не жилец ты на этом свете. А что ты одеялом-то накрылся, да таким поганым, как будто на нем черти срать ездили? Жара такая, а ты под одеялом сидишь... Ноги, что ли, зябнут?
От всего этого ему стало так забавно, что он расхохотался и смеялся долго, даже весь вспотел. Ну до чего же Аркадий был смешон, с трясущимися руками, дергающимся лицом на инвалидной коляске да под этим нелепым одеялом. Ну и потеха! Вот радости-то доставил ему Аркаша, ну, спасибо!
- Ой, сдохну сейчас, ну и комик ты! - вытирал он слезы с глаз. Ладно, хватит, выпью за счастье твоей Катюши! - Поднял рюмку, залпом выпил и стал смачно хрустеть яблоком.
- У тебя зубы-то ещё есть? - осведомился он. - А мне вот повыбивали, Аркаш, пока я в лагерях сидел. Это когда вы с Машей по Европам и Америкам путешествовали, омаров жрали, а я гнилую картоху обломками зубов. Пришлось вот металлокерамику ставить - хорошая, дорогая, из Европы, в Германии делали. Ладно, все, Аркаш, хватит нам веселиться, теперь ты поплачь немного, как настоящий паралитик. Я пришел тебе сказать, что я вашу семейку поганую выведу под корень. Ни тебе, ни Катьке твоей, ни мужу её, щенку позорному, жизни не будет. Вы поиздевались надо мной, теперь мой черед. Дача твоя сгорит, может быть, даже сегодня, и с тобой, дураком припадочным, вместе, это я ещё подумаю, как лучше, квартирки ваши вы продадите за гроши и спасибо скажете, нет, не продадите, а подарите и ещё денег добавите за то, что мы согласимся принять их в дар, жениха вашего будут херачить каждый день, а Катьку твою будут...
- Ты что, бандит?! - вдруг истошным срывающимся голосом заорал Аркадий, да так громко, что Ворон невольно схватился за уши. - У тебя, что и пистолет есть?"
Ворон опешил на мгновение от его эксцентричности, а потом снова расхохотался. Ну до чего же нелеп был Аркашка! Ну, умора, до чего человек дошел! Цирк, да и только.
- Пистолет-то есть, да ты что, полагаешь, я на встречу с такой швалью как ты, пистолет буду таскать в кармане брюк?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55