- Прекрасно, Жабин, прочти и распишись. А теперь ответь на другой вопрос - принимал ты участие в похищении гражданки Корниловой Екатерины Аркадьевны из дома номер... по Ленинскому проспекту или присутствовал ли при этом второго ноября этого года около десяти часов вечера?
- Нет, гражданин майор, в этом я никакого участия не принимал, так как в это самое время я находился на улице Гримау в квартире Юськовой Людмилы. Я же в убийстве признался. Какая там гражданка Корнилова? Не мог же я быть одновременно в двух местах.
- Это все сочетаемо, Жабин. Сначала там, потом там... Отказываешься, значит?
- Конечно. Не было меня там.
- Проверим, Жабин, все проверим. Ладно. Пока все. Дежурный! В камеру его!
Рыжего увели. Через некоторое время Николаев вызвал к себе Зорича.
- Так, Андрей, вы свободны. Подозрение с вас пока не снято, и я беру с вас подписку о невыезде. Распишитесь здесь.
- Товарищ майор! А как же Катя? Вы допросили этого Рыжего?
- Говорит, обознались вы. Не было его там. Не могло быть.
- Я уверен, что это был он! У меня хорошая зрительная память. С ним был ещё один - худой, хилый такой, в плаще и шляпе. Надо найти его.
- Худой, говорите? В шляпе? Так... Вы идите пока. Идите. Будем искать. Сходите к Кате домой. А найти её - наше дело.
Зорич медленно вышел из кабинета, зажав в руке пропуск.
- Дежурный! Попроси ко мне лейтенанта Горелова, - приказал Николаев. Именно Горелов ездил задерживать Рыжего.
- Послушай, Павел, - задумчиво произнес Николаев. - Ты взял рыжего в поселке... по Киевской дороге. Кто ещё был в том доме?
- Там сидел какой-то алкоголик, весь трясущийся с похмелья и пил пиво. Хозяин этого домишки. Халупа - зайти страшно, запах - не приведи Господь! Человек совершенно спившийся, глаза отупелые...
- А из себя какой?
- Худой очень, хилый, руки тощие в прожилках все, трясутся, как в лихорадке. Поганый он очень, товарищ майор. И холодно у них ужасно в доме, так что этот ханыга сидит дома в плаще и шляпе, я ещё удивился - не в ватнике, а в плаще и шляпе.
- Худой в плаще и шляпе? - вскрикнул Николаев, приподнимаясь с места. - Срочно поезжайте туда. Немедленно. И привезите этого человека сюда.
- Слушаюсь!
... Когда группа вошла в дом, сопровождаемая яростными бросками злой собаки, дверь была открыта настежь. В комнате стоял такой же беспорядок, как и в прошлый раз. Валялись бутылки из-под водки и пива, окурки, на полу кто-то раздавил соленый огурец, и Горелов поскользнулся на этой мерзкой слизи и чуть не упал. Все было как и прежде. Только в комнате никого не было. И в другой тоже. Не было никого и во дворе, и в сортире. Николаша исчез...
12.
Уже несколько дней Катя жила совершенно непонятной, странной жизнью. Рядом с ней дневали и ночевали двое мужчин, постоянно следили за ней, но не обижали, не приставали, не трогали. Хорошо кормили, вежливо разговаривали, только никуда не выпускали. Ворон обещал Кате, что выпустит её на следующий день и отвезет её домой, но уже утром он вежливо, но твердо сказал ей, что это пока совершенно невозможно. Она возражать и требовать не стала.
Разумеется, Кате есть не хотелось, но Ворон настаивал на своем, и она боялась перечить ему. После еды она всегда чувствовала некоторую сонливость и полнейшее равнодушие ко всему, видимо, Ворон умел какими-то снадобьями действовать на её психику. Иногда, правда, она просыпалась ночью и произошедшее представало перед ней во всем своем кошмаре. Она боялась даже думать о родителях. Боялась вспоминать о том, как её насиловали два грязных отвратительных мужика. А потом вдруг снова засыпала и просыпалась в полнейшей апатии. Как-то днем она поглядела на себя в зеркало и ужаснулась - под глазами огромные синяки, лицо бледное. Все тело болело. Она поразилась себе, как она вообще все это в состоянии выдержать. Но, отведав кушаний, предложенных Вороном, она опять впала в состояние полного равнодушия ко всему происшедшему и происходящему.
Хряку же вся эта история надоела до кошмара. Он никак не мог понять, зачем все это нужно Ворону, он отчаялся убедить его отпустить Катю восвояси, и ему поневоле приходилось помогать, поддакивать, поддерживать, хотя бы для того, чтобы ситуация вновь не вышла из-под контроля. Хряк не мог никуда отлучиться, не мог съездить к Ларисе, не мог съездить купить машину...
Но действительно, для чего все это делал Ворон? Зачем ему все это было нужно?
Авантюрист по натуре, смолоду одержимый всякими безумными проектами, он жил, как заведенный, как запрограммированный, он крутился словно белка в колесе, ни на минуту не имеющий возможности остановиться. Эта жажда деятельности горячила ему кровь, именно она делала его человеком, иначе жить он не мог. Но теперь, когда ему уже стукнуло сорок шесть, он чувствовал, что надо потихоньку останавливаться и выбираться из этого колеса. Более того - ему захотелось остановиться. Он стал физически ощущать усталость, жуткую усталость от жизни, которую он раньше в своем вечном беге не ощущал никогда. Но не было никакой точки опоры - ни дома, ни семьи, не было ни одного близкого человека. Не было на Земле места, где бы он мог отдохнуть, не было на Земле человека, с которым он мог бы поговорить откровенно, никто не знал ни его настоящего имени, он и сам, казалось бы, забыл его, оно было где-то на дне памяти. Жизнь пролетела быстро. И она была не одна - их было по крайней мере две. Какие-то призраки той, первой жизни маячили перед ним - у него было тогда другое имя, у него была мать, он видел обоими глазами...
И вот он сидит здесь, в уютном домике Хряка, мужика верного, надежного, но такого скучного, чуждого всяких фантазий и смотрит на спящую или бодрствующую Катю, такую молодую, такую красивую и так напоминающую ему ту, первую его жизнь. Она здесь, она полностью в его власти. Он может сделать с ней все, что захочет - избить, поставить на колени, заставить просить пощады, изнасиловать, убить, наконец. В какой-то агонии бешенства он приказал Рыжему и Помидору в их отсутствие изнасиловать её, они сделали это. Жаль только, он сам не мог наблюдать за этим, как бы это разгорячило ему кровь... И тем не менее, он знал, что
э т о было сделано. Но, как ни странно, не только чувство сладострастного удовлетворения испытывал он, зная, что было сделано с Катей по его приказу, он испытывал то, в чем сам себе не мог признаться - чувство стыда, неведомое ему доселе чувство. Он глядел на нее, и ощущение полной власти над этой красивой гордой девушкой, так похожей на свою покойную мать, волновало его, заставляло яростнее биться его сердце. Сейчас весь мир сконцентрировался для него в ней. Когда он велел своим подручным похитить её, им руководила патологическая маниакальная жажда приключений, руководили и меркантильные интересы. Он мог продать красивую девушку в публичный дом Эллочки Жарковской или требовать с родственников денег. Заплатить они могли довольно много - продали бы квартиру, дачу - этих денег Ворону бы хватило на первое время, чтобы раскрутиться, а там бы видно было. И, разумеется месть, прежде всего месть, чувство, порой пропадавшее в беге времени, но возрождавшееся потом с новой силой.
Он ненавидел эту семью, он желал зла этой семье. Но теперь, когда Катя была здесь, рядом с ним, новые безумные идеи пришли к нему в голову. И не просто идеи, проекты, как раньше - тут было нечто иное...
Он глядел на неё и днем и ночью и ощущал, что испытывает к ней не то, что даже симпатию или страсть, влечение, он испытывал такое чувство, какого не испытывал никогда в жизни. Он сам себе боялся признаться в этом чувстве. Ему уже не нужно было никаких денег за нее, никакой власти над ней, ему нужна была о н а с а м а. Он понимал, что если выпустит её из своих рук, то выпустит уже навсегда, и жизнь утратит для него интерес. Он вдруг стал жалеть о своей бурно прожитой жизни, которой он всегда гордился. Эх, если бы он был чист, если бы не жил под чужой фамилией, если бы не был в розыске! Как это было бы прекрасно - жениться на ней, плюс завладеть её квартирой, дачей, деньгами. Как бы они тогда зажили! Он бы раскрутился, он нашел бы себя в этих новых условиях жизни, он бы открыл свое дело и осыпал бы её деньгами с ног до головы, она была бы королевой. Он бы ничего не пожалел для нее.
У Ворона было много женщин. С четырнадцати лет он жил активной половой жизнью. В двадцать лет он был опытным любовником, и ему ничего не стоило соблазнить женщину. Но только какую?! Оглядываясь назад на прожитые годы, Ворон понимал, что настоящих женщин, честных, порядочных, у него не было ни одной. А некоторые эпизоды жизни породили в нем как ни странно, но именно комплекс неполноценности... Кто-то в упор не хотел видеть его, им нужно было другое - семья, быт, положение в обществе, тихий любящий муж. А он со своей энергией, неукротимой мужской силой, жаждой жизни ко для кого был пустым местом или неприятным досадным эпизодом. Ворон считал это несправедливым, он считал, что только обстоятельства, только то, что он жил в этой совковой стране, не давало ему возможности стать подлинным хозяином жизни, представителем высшего общества. Но вот теперь наступило иное время - распался СССР, освободились цены, создавались частные предприятия, делались колоссальные деньги. И эта жизнь была именно для таких, как он. А он с ужасом чувствовал, что начинает выдыхаться, и новые приключения уже не доставляют ему удовольствия, а наоборот - вызывают чувство брезгливости и усталости от жизни. Он стал понимать, что существование его бессмысленно, но не для чего, не для кого ему предпринимать какие-то шаги, что-то изобретать, рисковать. Вся жизнь стала представлять собой некий порочный круг.
Он гнал от себя прочь мрачные мысли, впадать в депрессию он считал позором для мужчины. Но вот сейчас, сидя здесь в этом добровольном заточении, он передумал очень много. Ему вспоминалась вся его жизнь детство, когда он проникся лютой ненавистью к запрограммированной убогой нищенской жизни, которой жило подавляющее большинство людей. Он любил читать приключенческие романы и задавал себе вопрос - почему в книгах Дюма, Стивенсона, Сабатини люди живут такой интересной жизнью - путешествуют по всему свету, купаются в золоте, убивают ради этого золота, а они с матерью вынуждены стоять за молоком и сахаром в очередях, питаться кое-как, одеваться кое-как, во что-то серое и убогое и при этом слушать нелепые басни про какой-то там новый мир и светлое будущее. Из этого серого мира он решил вырваться во что бы то ни стало. Он искал себе приключений на каждом шагу, ни один аспект жизни не ускользал от него. Драки, спекуляции чем угодно, позже многочисленные любовные связи - все это и составляло его жизнь, он опрометью, сломя голову бежал от серости и скуки совкового бытия. Он вычеркнул из своей памяти мать, он не допускал в эту память никаких мыслей о ней. А когда по ночам в голову все же лезли жалостливые мысли о детстве, о том, как мама укладывала его спать, как сидела около него, когда он болел, как гладила его своими шершавыми руками, целовала в горячий лобик, как дарила ему на день рождения скромные, но всегда такие милые подарки, он скрипя зубами, гнал от себя эти мысли прочь. А утром, убегая от этих мыслей, шел на новые дела, на новые опасные приключения. Так и продолжалась эта жизнь в бешеном ритме, поскольку самым страшным для Ворона было остановиться и подумать. Потому что, если он начинал думать, то ощущал под ногами бездну. Что там позади? Несколько убийств, десятки крупных ограблений, заживо погребенная мать, искалеченная судьба семьи Корниловых... А для чего все это он делал? С чем он пришел к настоящему моменту? Ни дома, ни семьи, есть только сила и опыт, и для чего они ему?
Ворон глядел на Катю и испытывал огромный прилив сил от её присутствия. В то же время ужасался своим действиям - он отправил на тот свет родителей Кати, он приказал изнасиловать её, она не может выехать отсюда похоронить родителей, успокоить родственников, она, разумеется, в розыске, её ищут. И разумеется, она ненавидит его, ненавидит, даже не зная, что смерть её родителей на его совести. И ему плохо от этой её ненависти, ему безумно хочется хоть как-то понравиться ей, привлечь её внимание, но как это сделать, он понятия не имеет.
Его раздражало и то, что Катя лучше относилась к Хряку, чем к нему, у того она искала хоть какой-то поддержки. А с ним только ледяная вежливость, то ужас, то сонное равнодушие в глазах. Она боялась и люто ненавидела его он ощущал это каждую минуту. А ненавидеть она умела, Ворон чувствовал в Кате характер. Но ненавидеть-то ещё ладно... от любви до ненависти, как известно, один шаг. Но он холодел от мысли, что если бы он снял очки, и она бы увидела его безобразный правый глаз, покрытый мутной пленкой, она могла бы почувствовать к нему отвращение. А почему у него такой глаз?! Кто в этом виноват?! Он что, родился таким?!!! При этих мыслях в нем закипало бешенство, и вновь хотелось мстить, уничтожать, унижать... Но чем больше он распалялся, тем больше она нравилась ему.
Играть с Катей в молчанку далее становилось невыносимым, и он решил объясниться с ней.
Попросив Хряка сходить в магазин за продуктами, Ворон, наконец, остался с Катей один на один.
Она сидела на стуле и смотрела телевизор. Ворон заметил, как она бледна, как она ломает пальцы и закусывает губы. Ему вдруг стало безумно жалко её, он испытал к ней неведомое доселе чувство нежности. Эти бледные щеки, распущенные по плечам черные волосы, эта её беспомощность перед ним и в то же время молчаливая гордость, чувство собственного достоинства - все это волновало и будоражило Ворона.
- Катюша, - тихо произнес он. - Как ты себя чувствуешь?
Сам содрогнулся от пошлости своих никчемных слов и даже покраснел от досады на себя. Как она могла себя чувствовать, запертая здесь, изнасилованная, только что потерявшая родителей и не имеющая возможности их похоронить?!
- Прекрасно, - тихо ответила Катя, все ещё находящаяся под воздействием таблеток, подмешиваемых Вороном в еду. - Лучше некуда.
- Я понимаю. Я все понимаю. Только вот ты меня понять не хочешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55