Недорого сайт https://Wodolei.ru 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Повторяю, в точности мне ничего не известно, вашего дела я не видел. Но, зная, что племянница принимает в вас участие, я замолвил словечко кардиналу Сангвинетти, префекту конгрегации Индекса, он только что был у меня. Однако и он осведомлен немногим более, чем я, ибо ваши бумаги еще в руках секретаря. Во всяком случае, кардинал заверил меня, что донос исходит от лиц значительных, пользующихся влиянием, он занимает много страниц, приведены места, наиболее пагубные... как в отношении религии вообще, так и догматов.
Потрясенный мыслью о тайных недругах, которые преследуют его, оставаясь в тени, Пьер воскликнул:
— Донос, донос! Если бы вы знали, ваше высокопреосвященство, как сжимается у меня сердце при этом слове! Ведь если я и согрешил, то, уж конечно, без умысла, ибо единственное, чего я желал, и желал горячо, — это торжества церкви!.. Вот я и хочу припасть к стонам его святейшества и добиться оправдания.
Бокканера резко выпрямился. Суровая морщина пересекла его высокий лоб.
— Его святейшество может все — и принять вас, ежели на то будет его соизволение, и даже разрешить от греха... Но послушайтесь моего совета: лучше, если вы сами изымете свою книгу, попросту мужественно ее уничтожите, вместо того чтобы вступать на путь борьбы, которая принесет вам постыдное поражение... Итак, подумайте.
Пьер тотчас же пожалел, что обмолвился о своем намерении просить аудиенции у папы, ибо почувствовал, что кардинал был задет его намерением обратиться к верховному авторитету. Значит, сомнений не оставалось: этот человек будет eгa противником; правда, Пьер еще надеялся оказать на него давление с помощью окружающих, умолить его хотя бы о нейтралитете. Кардинал оказался человеком прямодушным, откровенным, он был выше закулисных интриг, которые, как начинал догадываться священник, плелись вокруг его книги, и поэтому молодой аббат почтительно откланялся.
— Я бесконечно благодарен вашему высокопреосвященству и обещаю подумать надо всем, что вы, по чрезвычайной доброте своей, мне высказали.
В приемной ждали человек пять-шесть, которые явились, пока Пьер беседовал с кардиналом. Тут были епископ, прелат, две старые дамы; перед уходом священник подошел к дону Виджилио, который беседовал с высоким молодым блондином; он оказался французом; увидев его, Пьер очень удивился, тот, также весьма удивленный, воскликнул:
— Как, господин аббат! Вы здесь, в Риме? Пьер секунду колебался.
— А, господин Нарцисс Абер, прошу прощения, я не узнал вас! Вот уж, право, с моей стороны непростительно, мне ведь говорили, что с этого года вы атташе посольства.
Худощавый, стремительный, очень изящный, с безупречным цветом лица и блекло-голубыми, фиалковыми глазами, Нарцисс Абер носил русую, в мелких завитках, бородку и русые локоны, подстриженные челкой на лбу. Он родился в очень богатой чиновничьей семье, все члены которой были воинствующими католиками; дядя его был дипломатом, и это предрешило участь молодого человека. Сама судьба предназначила ему служить в Риме, где у него была могущественная родня: кардинал Сарно приходился ему свойственником, так как сестра кардинала вышла замуж за дядю Абера, парижского нотариуса, а монсеньер Гамба дель Цоппо, тайный камерарий, доводился ему двоюродным братом: его мать, вышедшая замуж за итальянского полковника, была теткой Нарцисса. Вот почему Абера зачислили в штаты посольства при папском престоле, где терпели его причуды и страстную влюбленность в искусство, заставлявшую его бродить из конца в конец по Риму. Нарцисс был, впрочем, очень любезен, безукоризненно учтив и при этом, в сущности, весьма практичен: он превосходно знал цену деньгам; ему случалось иной раз, как и в это утро, с томным, слегка загадочным видом посещать того или иного кардинала, чтобы от имени посла побеседовать с ним о каком-нибудь важном деле.
Абер сразу же отвел Пьера в широкую оконную нишу, где можно было поболтать без помех.
— Ах, дорогой аббат, я так рад вас видеть! Помните, как славно мы беседовали, встречаясь у кардинала Бержеро? Я еще посоветовал вам тогда просмотреть для вашей книги миниатюры четырнадцатого и пятнадцатого века. Имейте в виду, с сегодняшнего дня я примусь за вас и покажу вам Рим, как никто вам его не сумеет показать. Я рыскал повсюду, все повидал. О, какие сокровища, какие сокровища! Но, в конце концов, есть только одно великое творение, моя давняя страсть: Боттичелли в Сикстинской капелле. Ах, Боттичелли!
Голос его замирал, Абер был подавлен восторгом. И Пьеру пришлось пообещать, что он пойдет с молодым человеком в Сикстинскую капеллу.
— А знаете, зачем я здесь? — спросил наконец аббат. — Книгу мою преследуют, в конгрегацию Индекса поступил на нее донос.
— Вашу книгу? Не может быть! — воскликнул Нарцисс. — Да ведь некоторые ее страницы напоминают чудесного святого — Франциска Ассизского! — И Абер любезно предложил Ньеру свои услуги: — Да, кстати! Наш посол может быть вам весьма полезен. Это превосходнейший человек, сама приветливосгь, олицетворение исконных французских добродетелей... Я представлю вас ему сегодня же, самое позднее — завтра утром, посол постарается добиться для вас аудиенции у папы, раз вы так этого хотите... Должен, однако, добавить, что ему не всегда бывает удобно просить. Правда, святой отец очень к нему благоволит, но подступиться к папскому престолу не так-то просто, это не всегда удается даже послу.
Пьер и вправду не подумал о том, чтобы прибегнуть к помощи посла, в наивной уверенности, что перед священником, которому предъявлено обвинение, все двери распахнутся сами собой. Предложение Нарцисса привело его в восторг, и он благодарил молодого человека так горячо, словно аудиенция была уже получена.
— И потом, — продолжал Нарцисс, — если встретятся затруднения, не забывайте, что у меня в Ватикане родня. Я не говорю о моем дяде-кардинале, к нему обращаться бесполезно, он не выходит из стен своего кабинета в конгрегации Пропаганды веры и никогда ни за кого не хлопочет. Но мой двоюродный брат, монсеньер Гамба дель Цоппо, — человек обязательный, и по своему положению он близок к папе. Если понадобится, я сведу вас с ним, он наверняка найдет способ устроить вам свидание, правда, он очень осторожен, порой боится себя скомпрометировать... Итак, решено, полностью положитесь на меня.
— Ах, дорогой господин Абер! — с облегчением воскликнул осчастливленный Пьер. — От всей души принимаю ваше предложение, вы даже не знаете, какой целительный бальзам мне поднесли, ведь со времени приезда все меня обескураживают, вы первый вдохнули в меня немного сил, вы себя ведете, как истинный француз.
Понизив голос, священник рассказал о свидании с Бокканера, которое убедило его в том, что кардинал ничем ему не поможет, упомянул о досадных вестях, сообщенных кардиналом Сангвинетти, о соперничестве между обоими сановниками церкви, которое Пьер ощутил и сам. Нарцисс слушал его с улыбкой, а потом, в свою очередь, начал пересказывать ему разные сплетни и закулисные слушки. Это соперничество, раздоры, уже заранее возникшие из-за папской тиары, которой яростно добивались оба кардинала, давно будоражили близкие к Ватикану круги. Подоплека этой борьбы оказалась неимоверно сложной, не было человека, который мог бы точно сказать, кто душа этих происков. Знали, что Бокканера — сама непримиримость, что он представляет католицизм в его чистом виде, католицизм, отвергающий какие бы то ни было компромиссы с современностью, неколебимо ожидающий торжества господня над сатаною, возвращения Папской области святейшему отцу, раскаяния Италии, которая должна искупить свое кощунство; противник кардинала, очень гибкий, дипломатичный Сангвинетти слыл, напротив, человеком, лелеющим самые неожиданные и смелые планы, планы создания некоего республиканского союза небольших старинных итальянских государств под верховным протекторатом папы. Словом, то была борьба противоположных друг другу воззрений; сторонники одного видели спасение церкви в безусловном уважении к древней традиции, сторонники другого предвещали ей неминуемую гибель, если она не пойдет в ногу с грядущим веком. Но перипетии этой борьбы были окутаны таким мраком, что в конце концов сложилось мнение: если папе Льву XIII суждено прожить еще несколько лет, его преемником не станет наверняка ни Бокканера, ни Сангвинетти.
Пьер неожиданно прервал Нарцисса:
— А монсеньер Нани? Его вы знаете? Я беседовал с ним вчера вечером... Подождите-ка! Вот и он...
И действительно, в приемную вошел румяный, любезно улыбающийся прелат Нани. Тонкая сутана, фиолетовый шелковый пояс привлекали своею скромной, некрикливой роскошью. Он держался весьма учтиво даже с аббатом Папарелли, который смиренно его сопровождал, умоляя обождать, пока их высокопреосвященство смогут его принять.
— О, с монсеньером Нани ссориться не следует, Прошептал Нарцисс, становясь серьезным.
И он вполголоса поведал Пьеру историю прелата. Нани родился в Венеции, в разорившейся дворянской семье, в числе его предков были национальные герои; получив начальное образование у иезуитов, он приехал в Рим изучать философию и теологию в здешней коллегии, которой также ведали иезуиты. Двадцати трех лет он получил сан священника и сразу же последовал за нунцием в Баварию в качестве его личного секретаря; оттуда он в роли аудитора нунциатуры был направлен в Брюссель, затем в Париж, где прожил пять лет. Все, казалось, сулило Нани удачную дипломатическую карьеру: блистательные первые шаги, живость ума, широта взглядов и чрезвычайная осведомленность; но тут он был внезапно отозван в Рим, где почти тотчас же его назначили асессором Священной канцелярии. Поговаривали, будто это было сделано по личному настоянию папы, который, хорошо зная Нани и желая иметь в Священной канцелярии своего человека, вернул его в Рим, заявив, что он принесет здесь больше пользы, нежели в любой нунциатуре. Будучи уже римским прелатом и письмоводителем Ватикана, Нани стал не так давно каноником собора св. Петра и ждал, что его вот-вот сделают кардиналом, когда папа отыщет другого асессора, который придется ему более по душе. — О, монсеньер Нани человек выдающийся! — продолжал Нарцисс. — Он превосходно знает современную Европу и к тому же весьма благочестивый священник, искренне верующий, совершенно преданный церкви, причем вера его — это твердая вера дальновидного политика, и она, правду сказать, отличается от той ограниченной и сумрачной богословской веры, какую исповедуют во Франции! Потому-то вам и будет поначалу трудно разобраться в здешних людях и обстоятельствах. Бога они оставляют в алтаре, а сами правят его именем, убежденные, что католицизм — это власть бю-жия, осуществляемая людьми, единственно совершенная и вечная, а все, что сверх того, есть ложь и социальная опасность. В то время как у нас продолжаются религиозные распри и мы яростно спорим о существовании бога, они и не помышляют о том, что существование его может быть поставлено под сомнение, ибо полагают, что сами ниспосланы богом, дабы управлять людьми; они одержимы своей ролью посланников божиих, которых нельзя лишить власти, ибо они, дескать, используют эту власть на благо человечества, пуская в ход все силы ума, всю энергию, дабы остаться признанными властителями народов. Представьте себе, что человек, подобный монсеньеру Нани, помогавший делать мировую политику, десять лет пребывает в Риме, выполняя самые щепетильные поручения и принимая участие в самых разнообразных и важных делах. Он продолжает видеться с представителями всей Европы, которые толкутся здесь, он все знает, ко всему прилагает руку. И при всем том он образец скромности, необычайно сдержан и любезен, хотя не исключено, что своей легкой походкой он устремляется за папской тиарой, венцом честолюбия.
«Еще один претендент на папский престол!»—подумал Пьер, взволнованно прислушиваясь к словам Нарцисса; портрет Нани, нарисованный молодым атташе, пробудил его любопытство и вызвал в нем какое-то смутное беспокойство, словно в улыбке розовощекого прелата таилась некая угроза. Впрочем, Пьеру было не совсем ясно, о чем: толкует его собеседник, и он опять впал в то состояние растерянности, какое овладело им по приезде, когда он очутился в новой, неожиданной обстановке, где все не соответствовало его предположениям.
Но тут монсеньер Нани заметил молодых людей и подошел к ним, сердечно протягивая руку.
— А, господин аббат, рад видеть вас снова, не спрашиваю, как вам спалось, потому что в Риме всегда хорошо спится... Добрый день, господин Абер, как ваше здоровье? В последний раз мы с вами встретились перед скульптурой святой Терезы работы Бернини; вы были от нее в таком восторге... Но, я вижу, вы знакомы? Прекрасно. Господин аббат, рекомендую вам господина Абера как страстного почитателя нашего города, он поводит вас по красивейшим местам.
Затем Нани так же сердечно стал расспрашивать о встрече аббата с кардиналом. Он внимательно выслушал его рассказ, то покачивая головой, то подавляя тонкую усмешку. Суровый прием, оказанный Пьеру кардиналом и убедивший его, что на помощь Бокканера рассчитывать совершенно не приходится, ничуть не удивил прелата, словно он этого ждал. Но при имени Сангвинетти, который побывал здесь утром и сообщил о чрезвычайных осложнениях с книгой, прелат как бы на минуту забылся и с неожиданной живостью заговорил:
— Что поделаешь, любезный сын мой, я опоздал. При первом же известии о том, что книга подвергается преследованию, я поспешил к его высокопреосвященству кардиналу Сангвинетти и предупредил, что это только создаст вашему труду широкую рекламу. Разумно ли это? К чему? Мы знаем, что вы человек несколько восторженный, пылкая натура, и всегда готовы к бою. Хорошо бы мы преуспели, поощряя таким образом бунтарство молодого священника, который, может быть, пойдет против нас войною, вооруженный книгой, уже разошедшейся в тысячах экземпляров. Я с самого начала был за то, чтобы не принимать никаких мер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102


А-П

П-Я