— Но ведь это смерть!— Попущу ли, чтобы праведный остался без погребенья в добычу псам? — ответила она так же просто, и князь не знал, что ей ответить, и растерянно смотрел на нее.Мрачно ходил он по своим опустевшим покоям и неотступно думал о молодой красавице.Что она? Что движет ее поступками? Отчего она не как все? И, думая о ней, князь умилялся.Теперь, когда объятый ужасом город почти опустел и никто уже не дослеживал друг за другом, князь Терентий почасту навещал Морозову и слушал ее пламенные речи.Она теперь перестала бояться его, не искушаемая его красотою, и горела к нему чистой любовью, как к своему ученику, а он, как малый ребенок, слушал ее, понемногу заражаясь ее страстными речами.— К гибели идем, — говорила она, — несмышленые, дети малые, как стадо влекомые антихристом на погибель. В гордости сатанинской Никон мнит победить веру Христову и алчет власти. А царь уже весь у него, и бояре совращены и народ ведут к гибели, терзая всякого, кто в вере тверд! Гляди, семьсот лет деды и отцы крестились двуперстно, ныне же дьявола измышление — троеперстное знаменье. Сие знак сатаны!Терентий содрогался.— Вот поют вместо «благословен грядый» — «обретохом веру истинную», а где тако?… Пишут Спасов образ письма неподобного… лицо одутловато, уста червонные, волосы кудрявые, персты надутые, и весь — яко немчин, брюхат и толст учинен, лишь сабли при бедре не писано. А все Никон умыслил: будто живые писать…И опять содрогался Терентий от ее речей и чувствовал, что что-то кощунственное, страшное вершит Никон.А Морозова все говорила:— Светочей наших, истых ревнителей, и гонят, и бьют, и огнем палят. Стонут они, голубчики, в сибирской стуже, в железо скованные, а Господь им силу дает: сим победиши!…Терентий узнал и Киприана юродивого, и Федора, недавно прибежавшего в Москву от рязанского архиепископа Иллариона, которому был отдан за упорное староверство под начало.Слышал от них Терентий про страшные муки, ими переиспытанные, и проникся к ним восхищением.«Их истина, если они не боятся за нее терпеть такие мучительства!» — думал он и умилялся. Видимо, Бог помогал им переносить муки. XX ЛЮБОВЬ И ДРУЖБА Князь Петр едва раскрыл глаза, проснувшись на другое утро, как первая мысль его была о полячке. Он улыбнулся и быстро вскочил со своего ложа. Отец его собирался к царю на поклон и ласково сказал сыну:— Ну, Петруша, снаряжайся скорее к царю идти!— К царю? — огорченно воскликнул Петр, но тотчас улыбнулся и кивнул головою.— Мигом, батюшка!Он выбежал из ставки, быстро ополоснул лицо холодною водою и вернулся, чтобы надеть кафтан и опоясаться саблей.— Совсем воин! — сказал отец, с любовью осматривая сына. — Что, вчера много рубился?— Было, батюшка, — ответил Петр и покраснел при мысли, что отец станет дальше расспрашивать и он выдаст свою тайну, но отец торопился к царской ставке.У царя хотя и не было иордани, как в Коломенском, а все ж он не любил, когда ближние опаздывали к его выходу.— Идем, идем! — сказал он сыну.Хотя до царской ставки было каких-нибудь двести саженей, но ни один боярин не шел туда пешим, дабы не унизить своего достоинства. У шатра, держа в поводу коней, стояли стремянные князей Антон и Кряж. Петр вздел ногу в стремя и, подымаясь на седло, сказал Кряжу:— Придет жид, спрячь его до моего прихода. Вернусь в одночасье!Кряж только кивнул головою.Несмотря на походное время, царь, любя церемонии и пышность, сохранил свои обычаи. Так же совершал торжественно он свой выход, отстаивал обедню и трапезовал с боярами, так же пышно снаряжал охоту и с великим торжеством делал редкие объезды войска.Теперь у своей палатки с золотыми орлами на устоях, на высоком кресле сидел царь в золотном кафтане, с царской шапкой на голове и принимал от бояр поклоны с утренним здравием.— А, милый воин! — ласково сказал он Петру, когда тот десять раз отбил ему челом и приблизился к руке. — Давно я тебя не видел. Смотри, за битвами и про меня забыл, от Смоленска в спальниках не был!— Твоя воля, государь, — ответил Петр.Царь взглянул на него улыбаясь.— Бейся, бейся! Мечом служить государю и того почетнее. Много ляхов побил?Петр покраснел.— Лют в битве, государь-батюшка, — ответил за него Матвеев, — когда Смоленск брали, я видал его. И теперь тоже. Лихой воин!— Жалую, коли так, тебя в полковники, — сказал царь, — вон Битюгина убили. Возьми начало над его полком!Петр упал царю в ноги. Такой великой чести он не смел и ожидать даже. Царь протянул ему руку в знак милости и весело стал беседовать с боярами о славных и быстрых победах.— Теперь Вильну взять, и конец походу.Петр замешался в толпу бояр и свиты и со всех сторон слышал горячие поздравления.Его все любили за молодость, смелость и открытый нрав.— Ну, князь, дозволь и мне тебе поклониться. У тебя под началом буду.Петр оглянулся и узнал Тугаева.— Ты, князь! Да я же твой по гроб должник! Ты меня вчерась от смерти спас! Поцелуемся! — И они крепко обнялись.— Недосуг мне нынче, — сказал Петр, — а ужо не откажи: побратаемся!— За честь почту! — ответил Тугаев, радостно улыбаясь.Петр едва дождался конца церемонии и снова обмер, когда царь позвал его к своему столу. Только в час пополудни, когда все полегли спать, нарушая исконный обычай, Петр пошел следом за Кряжем, ведя коня под уздцы.— Где он?— Я тут в роще укрыл его. Дрожит, — со смехом ответил Кряж.— Зови его!— Ясновельможный пан! — залепетал еврей, изгибаясь и кланяясь. — И как пан сказал, так я и пришел, чтобы вести пана. Пан пойдет?— Сейчас! — пылко ответил Петр.— А мои карбованцы? — трусливо спросил еврей.— Деньги? — князь растерянно оглянулся. Вернуться в ставку — еще, пожалуй, отца разбудишь.— Хочешь взять это? — сказал он, отстегивая изумруд, служивший ему на вороте запоном.Еврей даже вздрогнул.— Мне, пан? И пан не жартуе И пан не шутит? (польск.)

? — забормотал он. Петр не понял.— Не хочешь?— Ой, и как же не хотеть! — воскликнул еврей. — Пан як царь, а Мордке бедный еврей. Как же не хотеть.Петр кинул ему камень, и еврей мгновенно запрятал его за пазуху.— Веди, — приказал Петр, — а ты иди спать! — сказал он Кряжу. — Батюшка спросит, скажи — в поле уехал!Он ударил коня стременами и двинулся. Еврей побежал с ним рядом, держась рукой за стремя и всю дорогу говоря без умолку.— Ой, и какой же славный пан! И какой же богатый пан! И какой у пана конь пенкний Хороший (польск.).

! Пан большой магнат!— Плачет она? — спросил Петр. Еврей закрутил головою.Ой, вей мир, как плачет! Тятеле убили, а какой важный пан был! Мамеле убили! Майонтки Имение, имущество (польск.).

пожгли! Ой, как плачет! Не будь пана, и что ей было бы… Ой, ой, эти казаки (тьфу, чтоб они кому другому снились) такие лайдаки. Разбойники, самые злые разбойники. Им девушку только покажи… Туты, пан!Еврей остановился, тяжело переводя дух. Пот лил с него ручьями, и он усиленно шмыгал носом.— Туты! — повторил он. У Петра замерло сердце. Он сошел с коня и некоторое время стоял в нерешимости. Уж не вернуться ли в лагерь?Но потом вдруг порывисто рванулся вперед и без указанья еврея неведомым влечением сразу нашел камору, где была укрыта девушка, и распахнул дверь.Девушка вскрикнула и забилась в угол.Петр растерянно остановился у порога. Голова его кружилась, сердце замерло.— Боярыня, — робко произнес он.Незнакомый звук поразил ухо девушки.Она взглянула на Петра из-за руки и невольно улыбнулась — так смешон был красивый русский витязь!Петр оправился и сделал к ней два шага, и она вдруг приняла от лица обе руки и взглянула на него своими ясными глазами. Словно снопы ослепительного света брызнули на Петра из этих лучистых глаз, и он вспыхнул, как небо от первых утренних лучей. Сердце его теперь билось с невероятною силою.Он уже смело подошел к ней и стал подле нее, улыбаясь и смотря ей в очи.— О, мой рыцарь, — нежно произнесла Анеля, — ты меня спас от смерти!— А ты дала мне жизнь! — ответил Петр.Они сидели уже рядом. Много видела панна Анеля на дому у отца польских витязей: и рейтаров, и гусар, и улан, но ни один не поразил ее так, как этот русский враг ее отчизны. Нет у него усов в три яруса, нет золоченой сабли и длинных шпор, не крутит он уса и не подбоченивается, но чувствует панна, что ни один из родственных ей витязей не устоит перед ним.Не видал Петр красавиц, кроме сестры своей, Эльзы да сенных девок в своем доме, и в первый раз так близко один на один сидел он с девушкой, которая показалась ему краше майского дня.— Сиротинка я бедная, — говорила Анеля на своем языке, — убиты отец и матушка, выжжено гнездо мое, и чуть покажу глаза — полонят меня враги. Куда я денусь? Ты один мой спаситель! — И она прижималась к нему.Петр не понимал и половины из ее слов, но чувствовал, о чем говорит она, и жалость охватывала его сердце, а правая рука теснее и теснее прижимала к груди девушку.— А ты говорила, что у тебя в Вильне есть свои!— Есть тетка, но как доехать туда, а потом… как с тобою увижусь?Сердце Петра радостно всколыхнулось.— Увидимся! — весело ответил он. — Я сам тебя снаряжу с этим евреином, а там мы город возьмем, и я опять с тобою буду!Анеля вдруг обняла его и прижалась губами к его щеке.— Коханый мой.Голова закружилась у Петра. Он сжал ее в объятьях.— Милая!— Так ты не покинешь меня?— Ни в жизнь!— Тогда зачем мне ехать, — сказала она, — ты с войском поедешь, а я с жидом в повозке.Петр засмеялся.— Я рад не расставаться с тобою!…Чувство живой радости охватывало его всего и заставляло трепетать сердце.Когда он вернулся в лагерь, отец увидел его сияющее лицо, он ласково ему улыбнулся и сказал:— Да, не в пример иным тебя царь возвеличил!Петр засмеялся. Ему забавно показалось, что радость его и отец, и все будут приписывать царской милости, а никто не знает того, что дороже всех милостей его сердцу первая молодая любовь.И он наяву грезил Анелею. XXI ЦАРСКИЙ ОТЪЕЗД Тихо было в опочивальне царской ставки. Царь крепко спал после дневных трудов.Днем всего было: суд и расправа, осмотр покоренного и полууничтоженного Витебска, военный совет и решение идти дальше на Вильну.Теперь он спал, и вокруг него было тихо-тихо.Молодой спальник храпел, раскинувшись на широком рундуке. В соседней горнице спали четверо дворянских детей, а у входа стояла крепкая стража под надзором молодого Петра Теряева.Завернувшись в широкую епанчу, положив голову на седельную подушку, он лежал под деревом невдалеке от царской палатки и мечтательно смотрел на синее небо, усеянное звездами.Он не мог спать по службе, да и так сон бежал от его глаз. Лицо его, обращенное к небу, выражало безмятежное счастье, губы улыбались, и он время от времени вздыхал полною грудью от избытка своего счастья.В первый раз он полюбил. Полюбил со всем пылом молодой, неиспорченной души, со всем увлечением своей юной цельной натуры.Он лежал под деревом и день за днем, час за часом воспроизводил в памяти свои недолгие свидания с милой.Она уже не боялась его и весело, как козочка, выбегала ему навстречу. В дрянной еврейской каморке на жесткой деревянной скамье он сидел подле своей Анели и забывал с нею весь мир. Она учила его говорить по-польски, он ее по-русски, она ему пела свои польские песни, рассказывала про свою детскую жизнь, и он слушал ее, пожирая горящим взором, и время от времени обнимал ее так крепко, что она трепетала в его объятьях.Впрочем, случалось, она плакала и говорила ему:— О, я сиротинка! Что я могу быть для тебя? Полюбовницей. Но я убью себя лучше.Петр возмущался.— Никогда этого не будет. Ты примешь православие и станешь княгинею, моею женою!— Разве позволит тебе отец?Петр задумывался, но потом энергично встряхивал головою.— Царю поклонюсь. Царь прикажет! А не согласятся. — возьму я тебя и уедем с тобою на рубеж биться с крымцами. Нам везде хорошо будет! — и обнимая ее, он осыпал лицо ее поцелуями.Она вытирала слезы и беспечно смеялась.— От-то весело будет! Я оденусь жолнером Солдатом (польск.)

и с тобой вместе буду!— Ну, вот видишь, — радостно воскликнул Петр, — и плакать нечего!Один раз она встретила его бледной, встревоженной,— О, возьми меня к себе скорее! — воскликнула она, едва его увидела. — Спрячь меня!— Что такое?— Пан Квинто был тут. Я видела его!Петр отшатнулся и в недоумении взглянул на нее.— Кто такой? Откуда?— О, я не знаю! Пан Янек и его друг Довойно оба из гусар Вишневецкого. Они были в Варшаве. Я не знала, что они тут!— Кто они? Что им до тебя за дело?— Пан Квинто сватал меня, и родители дали ему слово.Петр пошатнулся и побледнел.— Так ты чужая невеста?— О, нет, нет! — испуганно воскликнула Анеля. — Я не люблю его! Он противный!— Что же он говорил с тобою?— Он? Ничего! Он шептался с Мордке, а я вся дрожала и заперлась.— С Мордке? — сказал Петр и вышел из избы искать его, но еврей словно провалился сквозь землю.Испуг и гнев охватили Петра. Он тотчас велел Кряжу взять двух конных воинов из своих людей и разыскать еврея.В тот же вечер Кряж притащил его в лагерь скрученного и бросил перед князем.Еврей был бледен, как мертвец, и не двигался в паническом страхе, но когда его развязали и Кряж вытянул его ременным поводом, он завертелся волчком и завыл.— О, и что я сделал? За что эти лайдаки меня мучат! Что я им? Я бедный еврей! Пан, прикажи им отпустить меня!— Молчи, собака! Говори, с каким поляком ты вчера шептался?— Я? — еврей поднял руки кверху. — Чи у меня две головы? Чи я с ума сошел? Чи я не вем, что каждого ляха — фук, и за шею! Никакого ляха я не видел.— Врешь, гадина! — закричал Петр. — Бейте его, пока он не признается.Кряж ухватил еврея, но и под ударами тот продолжал клясться, что никого не видел. Он говорил с ляхом. Но тот лях, что за лях? Он старый органист из костела!Петр отпустил еврея и успокоился.— Тебе показалось, горлинка, — сказал он Анеле, но та побледнела и покачала головой.— Он здесь. Он замыслил на меня! — повторяла она с упорством.Петр вспомнил и эту сцену и на мгновение замер от страха.Несомненно, что-то есть! Ах он беспечный!Завтра же поедет и обыщет все норки в городе. Небось никакой лях не спрячется…— Княже! — послышался в темноте вдруг встревоженный голос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100