Там и здесь, точно летучие змеи, с зловещим шипением резали воздух капканы, бросаемые с челноков. Крестьяне, спасаясь от капканов, прятались друг за друга, смятенно барахтались в студеной воде и беспрерывно ныряли на радость царю.Брошенный первым в воду мужик, выбиваясь из сил, поплыл к берегу. Вдруг он почувствовал, как шею его сдавила петля.— В челнок его, борова! — надрывались Алексей и бояре.Стрелец потянул к себе капкан и, вцепившись в полузадушенного, втащил его в ладью. Отплыв на середину реки, он дождался, пока подоспели другие челны и по команде столкнул крестьянина снова в воду.— Ныряй, преставленный! Ништо тебе, не господарь, не околеешь!Весело всплеснулась вода, закружилась воронками. Одна за другой показывались головы из мутных вод и тотчас же скрывались под ударами батогов и змеиным шипеньем капканов.Алексей вдруг встревожился. Время шло, а его знакомец не показывался из воды.— Неужто нам на кручины утоп? — всплеснул он руками и, сорвав шапку, перекрестился.Но крестьянин выплыл и отчаянно загреб к берегу— Вот-то потешный! Вот-то угодничек нам! — вздохнул полной грудью царь и, приложив к губам ребром руки, громко, по слогам, объявил: — Жалую тебя не единым, а двумя корцами — тройного боярского.До берега оставалось несколько взмахов. Близость спасения придала мужику бодрость и силу. Еще шаг — и под ногами будет земля. Он понатужился и стрелой выбросился на берег.— Держи, удалец! — крикнул кто-то издалека и метнул капкан. Крестьянин попытался броситься наутек, но стрелец потянул к себе конец веревки и увлек пойманного в реку.Алексей застыл в ожидании.— Выплывет? — спросил он у ближних советников.— Выплывет! — уверенно ответили советники. — Чать, не впервой ему тебя потехою тешить!Стрелец, смущенный долгим пребыванием под водой пловца, дернул капкан. «Что за притча? — подумал он. — Никак что держит потешного?» Из сбившейся далеко за церковью толпы баб и ребят с диким криком бросилась к берегу какая-то женщина.— Выплыви! Кормилец наш, выплыви! — упала она ниц и заколотилась головой о землю.Но «потешный» не показывался из воды. Взволнованный Алексей спустился с помоста.— Сдобыть! — прошипел он, обдавая стрелецкого полуголову жестким взглядом. — Тотчас живым сдобыть!Жуткие вопли женщины подействовали на барахтавшихся в воде крестьян, как искра, попавшая в порох.— Спасите! — взвилось в воздухе отчаянным стоном. — Добрые люди! Спасите!Царь, задыхаясь, охваченный ужасом, затопал к берегу.— Что сие? — неожиданно, на полном ходу остановился он и суеверно перекрестился.Где— то подле него, точно из-под земли, раздавался слабый, полузадушенный писк.— Не инако, душенька потешного за мной увязалась, — повалился бессильно государь на руки Ордына. — Не инако, душенька его плачет!Припав ухом к земле, бояре прислушивались к писку, стараясь определить, откуда исходит он.— Да то кутенок!Алексей встрепенулся.— Доподлинно ль?— Доподлинно, государь, — показал Стрешнев на барахтавшегося в луже слепого щенка.Позабыв об утопленнике, государь склонился над щенком и горько покачал головой.— Скот, а тоже плачет, смерти страшась неизбежной.Вой на реке рос, передавался от сердца к сердцу и топил в себе небо и землю.Царь передернул недовольно плечами.— Будет! Отставить потеху!И, присев на корточки, достал из лужи щенка.— Животина, а тоже смерти страшится.Он любовно сунул вздрагивающий мокрый комочек под шубу и зажмурился.— Блажен, иже и скоты милует!— Истина, истина, царь, — с умилением поддакнул Морозов. — Доподлинно, херувимскую душу имеешь ты, царь-государь!На берег, промокшие до костей, точно во хмелю, выходили из реки люди. Стрелецкие десятники выстроили их долгою чередою в затылок друг другу и увели к веже Вежа — шатер.

, поставленной подле церкви, потчевать вином и просяными лепешками.Под зябнувшей ивой, на рогоже, лежал вытащенный из воды утопленник. Лицо его перекосилось в синюю маску, а стеклянные, вытаращенные глаза, казалось, ищут упрямо кого-то в бездушном слезливом небе.Уткнувшись лицом в грудь покойника, точно во сне, что-то пришептывала притихшая женщина.Над трупом кружилась воронья стая; спускаясь все ниже и ниже, она готовилась к пиру.Царь сидел в трапезной у печки и заботливо тыкал мордочкой кутенка в блюдце с подогретым молоком:— Тяв, тяв, серенький мой! Лакай, синеоченькой!И, полураскрыв рот, дул заботливо на вздрагивающую спинку, чтобы согреть кутенка своим царским дыханием.— Тяв, тяв, серенький мой!Ближние стояли за спиной царя и восхищенно переглядывались.— Кроток, яко Давид! — захлебнулся от счастья Морозов.— Мудр же, яко царь Соломон! — воздел руки горе Ордын-Нащокин.А Стрешнев, не выдержав, пал перед царем на колени.— Дозволь стопы твои херувимские облобызать, царь-государь!За темным окном плакал ветер. Ему вторили слепцы-lомрачеи, поместившиеся в соседнем с трапезной тереме. ГЛАВА XI Вонифатьев благословил Янину и возложил на голову ее обе руки:— Воистину, благодать Господа нашего Исуса Христа и любы Бога Отца на тебе, чадо любезное.Полонянка скромно потупилась, с детской доверчивостью прильнула к груди протопопа.— Было мне, молитвенник мой, видение…Она слегка отодвинулась и простодушно заглянула в сузившиеся глаза духовника.— В полночь посетила меня дева Мария и повелела идти в Кремль. Так и рекла: «Изыди, сиротина, от Ртищева и служи при дворе государевом».Священник недоверчиво улыбнулся:— Нешто может матерь Божия посетить басурманку? Перекресткой сподобишься стать, а в те поры, дополинно, будут и видения тебе чудесные.Янина надула губы.— Истину сказываю. Николи кривдой не жительствовала.Рука Вонифатьева снова легла на курчавую голову женщины.— Ты не гневайся… Ты лучше пообмысли, каково без тебя Федору будет.Янина гадливо поморщилась и закрыла руками лицо.— Аль опостылел тебе постельничий?— Не опостылел, а вон из сердца ушёл. Как будто и не был в нем николи.Она помолчала и бросилась вдруг в ноги духовнику— Отворожи!… Извелась я, отец!Растерявшийся протопоп поднял женщину, уложил ее на лавку.— Да ты никак кликуша!— Давит, отец! Распусти ворот мне, — сквозь щелкающие зубы попросила Янина и закрыла глаза. — А и кликушею буду, не миновать… До всего доведет!— Не думал я, что так тебя Федор забидел, — покачал головой духовник.— Распусти ворот, — слабо повторила Янина.Он протянул руку, тотчас же отдернул ее.— Не можно мне. Грех перед Господом.Нерешительно поднявшись, он двинулся к двери.— Ты уж кликни кого из людишек, а я пойду.Янина сама рванула на себе кофточку.— То не Божье дело, отец, недугующих покидать.«А и впрямь недужится женке» — подумалось протопопу. Обратись взором к иконам, он нащупал грудь Янины и, крадучись, провел по ней пальцами.Женщина притихла и почти не дышала.— Не введи мя во искушение и избави мя от лукавого. Господи… Господи! — точно в забытьи шептал духовник.Янина не двигалась. Вонифатьев испуганно воскликнул:— Уж не отходишь ли, чадушко?Она вздрогнула.— Свободи, отец, от напасти… Свободи от постельничего. Не можно мне больше.Она сбросила на пол покрывало.Не помня себя, протопоп вскочил с дивана.— Ведьма… Спасите, ведьма!И бросился к запертой двери.Янина робко поднялась, сделала шаг к порогу и, как бы обессилев, пошатнулась, рухнула на пол.Вонифатьев оторопело склонился над нею.Его снова обдал острый и пряный аромат иноземных благовоний…Едва ушел протопоп, как на дворе послышался стук копыт и погромыхивающей колымаги. Янина осторожно подобралась к окну. Из колымаги выходили Ртищев и Васька Босой.Наскоро поправив волосы, Янина мазнула белилами лицо и распростерлась перед киотом.С шумом распахнув дверь, Федор низко поклонился, пропуская вперед гостя.— Усердствует, — шепнул он, — всем сердцем непорочным усердствует перед Господом.Сбросив с плеч шубу, Васька перекрестился и одной рукой легко поднял полонянку.— А ты не вели ей. Переусердствует — простынет скоро!Он зычно расхохотался и высоко к самой подволоке подкинул женщину.Постельничий в испуге расставил руки, чтобы поймать Янину, но она уже повисла на шее блаженного.— Недобрый ты, прозорливец. Поди, третий день у нас не бывал. Аль брезгуешь? — защебетала она и, спрыгнув на пол, поцеловала руку Ртищева: — Умаялся, поди, господарь?— Дите! — ухмыльнулся Федор. — И повадка-то вся дитячья.Он посмотрел на нее с неожиданной серьезностью.— Уж не упамятовала ли ты про вечерю, усердствуя перед Господом?Тадеуш, дозоривший в сенях, услышав зов господаря, почтительно просунул голову в дверь.— Гладом женку изводишь? — крикнул ему Федор. — Покормить время не стало?Устроившись с ногами на широкой лавке, Босой благодушно следил за Ртищевым.— А ты бы не допускал басурмана кушаньев касаться перстами для обращаемой, — сказал он, — сам бы заботою позаботился.— И то… Вот не догадался!Федор выбежал вслед за Тадеушем. Закрыв за господарем дверь, Янина присела к Босому.— Утресь будет Вешняк, — прорычал юродивый.Янина прижала палец к губам.— Какой глас у тебя зычный. Не сказываешь, а громом громыхаешь, — недовольно поморщилась она и шепнула: — Пятьсот злотых сулят тебе от польского короля, ежели того Вешняка ни с чем из Москвы отпустят.— Пятьсот?… Тыщу и две горсти жемчуга!Янина негодующе отодвинулась от него.— Больно жаден ты, Васька! Тебе не в прозорливцах ходить, а в приказных. Аль позабыл, как десяток годов тому назад за алтын руки лобызал шляхтичам?— А за молвь за сию твою дерзкую прикидываю я еще двести злотых, — ехидно ухмыльнулся Босой и обнял женщину. — Потараруй-ко еще, дите непорочное, — еще прикину.Полонянка подумала было вступить в торг, но по холодному лицу Васьки поняла, что он не уступит, и, скрепя сердце, согласилась.— Подавись ты, прожора!… А еще блаженный, прости, матерь Божия.Из сеней послышались шаги постельничего.— Покажите милость, пожалуйте хлеба-соли откушать, — пригласил он гостя и Янину, остановившись в дверях. * * * Царь молился перед отходом ко сну, когда в опочивальню к нему вошел Босой.— Сень по полу воровским чином блазнится, ею Алексаша-царь застится, — сердито буркнул юродивый.Алексей наспех закончил молитву и подошел под благословение Васьки.— Сень, сказываю, застить тебя норовит! — глухо повторил Босой и, обмахнув государя мелким крестом, присел на постель. — Садись и ты, Алексаша, во имя Отца и Сына и Святого Духа.Царь примостился на краю постели, зажал в кулаке каштановую бороду.— К чему про сень помянул?— А к тому, Алексаша, что ныне сень не в сень, а в помеху. В помеху тебе едина сень — Ордын-Нащокин, а другая — Одоевский!Страх, вызванный у Алексея таинственными словами блаженного, сразу растаял.— Верую в своих советников так, как верую, что помазал меня на царство Господь.Васька наклонился к цареву уху.— Крымцы унимаются?— Куда там!… Где им уняться.— А возьмешь ты под руку свою Богдана Хмельницкого, еще пущего врага наживешь — ляхов богопротивных.Щедро пересыпая свою речь непонятными выкрикиваниями, он долго говорил о тяжелых бедствиях, которые падут на страну, если Москва присоединит к себе Украину.— Погибнешь ты и весь род твой погибнет, — с болезненным стоном закончил Босой. — Горе мне!… Зрю царя своего в полону и позоре.Алексей, зараженный мрачными предчувствиями, не знал, на что решиться.— Уразумел ли, царь, реченное мною?— Уразумел, Васенька… Токмо в толк не возьму, как быть ныне нам с Вешняком?— А, отслужив молебствование, одари его дарами и отпусти с миром к Хмельницкому.Царь растерянно поглядел на прозорливца.— Договорились мы намедни обо всем с советниками и ведомо тому Вешняку, что утресь объявим мы себя всенародно царем Малые Руси.Босой встал и перекрестился на образ.— Я совершил все, чему научил ты меня, отец небесный!Сняв шелковый подрясник, подарок царевны Анны, он с силой разодрал на себе рубаху.— Горе нам!… Черен Кремль сиротствующий, кипят огни, объявшие землю Русинскую! Сподоби, Господи, раба твоего Василия уйти в леса дремучие, не зрети погибели царские.Он неожиданно отпрянул к двери, закрыл руками лицо.— Секут… В железа обряжают великого государя!И закружился бешено по опочивальне, звеня веригами, царапая в кровь лицо и сшибая все, что попадалось под ноги.Царь забился в угол, с суеверным ужасом следил за дикой пляской «прозорливца».Плюнув на все четыре стороны, Васька упал на пол и, крадучись, пополз в сени. Вскоре под окном опочивальни раздался его протяжный, точно предостерегающий, вой.Алексей припал к стеклу, вгляделся во мрак.На дворе, не шевелясь, стоял юродивый. Голова его была высоко запрокинута, а воздетые кверху руки как будто грозились в пространство. Вой то усиливался до рева, то спадал до молитвенных вздохов, то переходил в рокочущий хохот безумного.— Господи, спаси и помилуй! — стучался царь лбом о стекло.Он молитвенно звал к себе юродивого, но Васька не слышал или не хотел слышать, и продолжал юродствовать. * * * Утром следующего дня к Ртищеву пришел Вонифатьев.— Великая милость двору твоему, — объявил он, стараясь не глядеть на хозяина. — Великая милость от государя.Янина вздрогнула, услышав эти слова, но тотчас же скромно потупилась. Сгорающий от любопытства Федор вытянулся на носках, нетерпеливо воскликнул:— Сказывай, не томи!Протопоп откашлялся и быстрым ревнивым взглядом окинул полонянку.— Радуйтесь и веселитесь! Преславная бо царевна, Анна Михайловна, показала милость тебе и изъявила волю быть матерью твоей восприемной.Ртищев радостно взвизгнул и, обняв полонянку, закружился с нею по терему.Протопоп позеленел. В глазах его загорелась лютая ненависть к Федору— Что это ты с лика будто спал? — заботливо спросил постельничий. — Не занедужил ли, избави Господи?— Зубами маюсь, — угрюмо ответил Вонифатьев.В трапезной протопоп и постельничий принялись наставлять Янину, как держаться перед царевной.— Как я, убогая, предстану перед светлые очи ее? — вздохнула полонянка.— Ты все молчи, — поучал протопоп, — царевна тебе глагол, а ты ей — поклон.— Да с челомканьем в руку, — подхватывал Федор. — Так все и челомкай.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100