Вот кто подорвал дом Микки! Письма от бывшей жены Найлза, обвинявшей его в причастности к делу проституток Бренды Аллен. Она читала материалы большого жюри и знала, что муж пользовался услугами девочек в КПЗ голливудского участка полиции — причина, по которой Найлз Хотел убить Микки. В записной книжке обнаружил имена и телефоны четырех главных подручных Джека Драгны и еще трех его «сборщиков подати» — городских копов, знакомых по службе, и, наконец, непонятная запись «Карен Хилтшер, управление шерифа 3. Голливуд» с четырьмя красными восклицательными знаками. И без этой загадки было ясно, что Найлз давно ненавидит Микки, и все говорило о неумело спланированном покушении, подготовленном одиночкой. Неудача со взрывом в доме Микки заставила Найлза предпринять новую попытку.
Базз погасил свет, а на выходе тщательно обтер ручки двери. Он вышел на угол Сансет и Вермонт-стрит, бросил ключи от машины и квартиры Найлза в люк водостока и стал хохотать, громко, без удержу, до колик в боках. Он ненароком спас жизнь самого опасного для себя и вместе с тем самого щедрого по отношению к себе человека, каких он знал в жизни. При этом никакая сила в мире не позволит ему в этом открыться. Хохот перешел в стоны, и Базз присел, согнувшись, на скамейку автобусной остановки. Он все хохотал и хохотал, пока неожиданная мысль не ударила в голову и не заставила его остановиться.
Дэнни Апшо избил Джина Найлза. Городские копы терпеть не могут копов округа. Когда хватятся Найлза, полиция города начнет копать под зеленого юнца, который и так уже по колено в дерьме.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Дэнни пытался подловить Феликса Гордина, когда тот будет один.
Караулить его начал на автостоянке у «Шато Мармон»; Гордин расстроил его планы, отправившись в свой офис в сопровождении красавчика Кристофера. Все три часа, что он сидел, не спуская глаз с дверей агентства, лил проливной дождь. Никто к офису не подъезжал. Вся улица была затоплена, и Дэнни остановился под знаком «Парковка запрещена». Свое полицейское удостоверение, жетон и револьвер он оставил дома — Теду Кругману все это ни к чему. Лобовое стекло у него было с трещиной, в машину заливалась вода, но кожанка Теда и санкция Консидайна его согревали. Дэнни решил: если до 13:00 Гордин не появится, он прижмет его прямо в офисе.
В 12:35 дверь агентства открылась, вышел Гордин, открыл зонтик и быстро пересек улицу. Дэнни включил дворники и увидел, как он вошел в ресторан «Сирано», где швейцар встретил его с таким почтением, будто это был самый важный клиент заведения. Дэнни дал ему полминуты, чтобы усесться, и, подняв воротник куртки, побежал к ресторану, прыгая через лужи. Швейцар посмотрел на него с подозрением, но пропустил. Дэнни отер с лица воду, увидел позолоту и красный бархат стен, длинную дубовую стойку бара и Феликса Гордина, потягивающего мартини за столиком у стены. Дэнни прошел мимо группы бизнесменов и сел напротив Гордина. Тот едва не проглотил зубочистку, которую держал во рту.
— Мне нужно знать все, что знаете вы, — начал Дэнни. — Вы должны рассказать мне обо всех привлеченных вами людях и сообщить имена всех ваших заказчиков и клиентов. И прошу это сделать прямо сейчас.
Гордин покрутил пальцами зубочистку.
— Попросите лейтенанта Мэттьюза позвонить мне. Может быть, нам с ним удастся найти компромисс.
— К черту лейтенанта Мэттьюза! Мне нужно, чтобы вы все рассказали. И немедленно!
— Ничего я вам не скажу. Дэнни улыбнулся.
— Даю вам 48 часов, чтобы изменить свое решение.
—Или?
— Или все, что я о вас знаю, передам прессе.
Гордин щелкнул пальцами, к нему подошел официант. Дэнни встал и вышел из ресторана под дождь. Вспомнил, что обещал позвонить Шортеллу, высмотрел телефонную будку напротив агентства, набрал номер дежурки голливудского участка и услышал «Да»: трубку снял чем-то озабоченный Джек.
— Это Апшо, Джек. Что у вас там…
— Еще один труп. Его ночью обнаружили на реке городские. Сейчас с ним работает доктор Лейман…
Дэнни оставил трубку болтаться на проводе, голос Шортелла в трубке кричал: «Апшо! Апшо!» Сам Дэнни уже мчался в центр. Остановился у приемной городского морга, на бегу едва не споткнулся о труп на носилках. Шортелл был уже тут — вспотевший, с приколотым поверх плаща жетоном. Увидел Дэнни и преградил ему путь во владения Леймана:
— Спокойно, спокойно.
— Кто он?
— Это Оджи Луис Дуарте, один из твоего списка. «Синие» установили его личность по водительскому удостоверению. Обнаружен в половине первого ночи городскими патрульными, которые даже не знали о нашей команде. Брюнинг был здесь и только что уехал. Шумел, что Дуарте ушел вчера вечером от «хвоста». Это вранье, Дэнни. Вчера вечером я тебя везде искал, хотел сообщить, что по угону машин и палкам зутеров ничего нет. Разговаривал с телефонисткой участка Уилшира, она сказала, что Брюнинг весь вечер был там с Дадли Смитом. Перезвонил позже — мне сказали, что они все еще там. Брюнинг говорил, что остальные трое остаются под наблюдением, но я ему не верю.
В голове Дэнни гудело, от зловония морга мутило, горело свежевыбритое лицо. Он направился к двери с табличкой «Доктор Нортон Лейман» и увидел лучшего в стране патологоанатома — он что-то писал. За ним на столе для вскрытий покоилось обнаженное тело. Доктор отступил на шаг, как бы говоря: «Ну-ка полюбуйся».
Оджи Дуарте, миловидный мексиканец, два дня назад выходивший из агентства Гордина, лежал на столе из нержавеющей стали на спине. Труп был обескровлен, раны от укусов, обнажавшие кишки, нанесены узором и не перекрывали друг друга. Щеки были прорезаны до десен и челюстей. В самый глубокий разрез был вставлен отрезанный пенис: его головка торчала изо рта, и зубы зажимали крайнюю плоть: трупное окоченение сохранило кощунственную непристойность в застывшем виде.
— О господи, да как же это… — простонал Дэнни.
— Тело лежало под дождем, раны чистые. Я обнаружил четкий след зуба и сделал с него слепок. Это несомненно зуб животного. Послал ассистента со слепком к судебному ортодонту в Музей естествознания. Жду результатов с минуты на минуту.
Дэнни оторвал взгляд от трупа и вышел наружу, ища глазами Джека Шортелла. Его мутило от запаха формалина, легкие требовали свежего воздуха. Возле подъезда скорбно стояла группа мексиканцев. Один из них посмотрел на него тяжелым взглядом. Высматривая Шортелла, Дэнни почувствовал на плече руку. Это был Лейман.
— Я только что разговаривал с музеем. Им удалось определить происхождение укусов. Убийца носил зубы росомахи.
Дэнни сразу вспомнились кровавые Р на дешевых обоях. Р горели на лице Феликса Гордина. Буква виделась ему на всех «мокроспинниках», сгрудившихся в печали и перебирающих четки. Это видение не исчезало, пока Шортелл не подошел к нему и не взял за руку. Дэнни сказал ему, как в полусне:
— Свяжитесь с Брюнингом. Я за себя не ручаюсь.
Теперь ему мерещилась только кровь на стенах.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Выслеживание собственного сына.
Мал сидит на ступеньках суда по гражданским делам 32 округа Лос-Анджелеса. Со всех сторон стоят и курят адвокаты. В ожидании Стефана и Селесты с ее деловаром Мал сидит, отвернувшись от всех, и не слушает их болтовни. Когда они подъедут, у них со Стефаном состоится короткий разговор в мужском туалете: не верь гадостям, которые обо мне говорят; а когда мой адвокат будет говорить плохо о твоей матери, старайся не слушать.
Осталось десять минут, а их все нет и нет. За спиной Мал слышит оживленный обмен репликами:
— Знаете Чарли Хартшорна?
— Конечно. Славный парень, только любит либеральничать. Бесплатно защищал Сонную Лагуну.
— Так вот, он умер. Покончил с собой. Прошлой ночью повесился у себя дома. А дом у него прекрасный, рядом с Уилширом и Римпо. Я как-то был там на вечеринке.
— Бедный Чарли. Ну надо же!
Мал обернулся, но двое говоривших уже отошли. Микс упоминал, что Рейнольде Лофтис был связан с Хартшорном по делу об облаве в баре для голубых, но не говорил, что Хартшорн имеет отношение к Комитету защиты Сонной Лагуны. Хартшорн не упоминался ни в досье психиатра, ни в документах большого жюри. Базз говорил, что и в деле об убийствах, что ведет Апшо, он фигурирует, но лишь как «не состоящий на подозрении». Упоминание Хартшорна, да при таких обстоятельствах, было интригующим: как это воспримет Микс, который говорил, что во время допроса дал ему по мозгам.
Взглянув на улицу, он увидел Селесту, Стефана и молодого человека с портфелем, выходящими из такси. Мальчик взглянул в его сторону, оживился и побежал к нему.
Мал спустился к нему навстречу до середины лестницы, схватил его, смеясь, стал крутить и переворачивать в воздухе. Стефан визжал, Селеста и «портфель» пошли быстрее. Мал посадил мальчика на плечо, быстро вошел в помещение и сразу — в туалет. Запыхавшись, он опустил Стефана на пол и сказал:
— Твой папа теперь капитан. — Вынул из кармана знаки отличия, подаренные Миксом. — Ты теперь тоже капитан. Помни об этом. Помни, когда адвокат твоей матери будет говорить обо мне плохо.
Стефан сжал в руках серебряные лычки. У мальчика был такой удрученный вид, каким Мал видел его, когда Селеста пичкала его пресной чешской едой.
— Ну, как тебе живется? Как мать обращается с тобой?
Стефан говорит неуверенно — чувствовалось, что Селеста не теряла времени даром:
— Мама… хочет, чтобы мы уехали отсюда. Она говорит, что мы… что мы должны уехать, до того как она решит жениться на Ричарде.
Ричард.
— Я… я не люблю Ричарда. С мамой он хороший, но он плохо обращается со своей с-с-собакой.
Мал обнял мальчика:
— Я этого не допущу. Она сумасшедшая, и я не дам ей тебя увести.
— Малкольм…
— Папа, Стефан.
— Пап, пожалуйста, не надо больше, не бей маму. Пожалуйста.
Мал еще крепче обнял Стефана, стараясь не дать ему произнести плохие слова, чтобы вместо них он сказал: «Я тебя люблю». Мальчику было не по себе, словно он выдал тайну, которую должен был хранить.
— Тсс. Я больше никогда не ударю ее и никогда не дам ей увезти тебя отсюда. Тсс.
Позади Мала открылась дверь, и он услышал голос судебного исполнителя, который, казалось, вечно служил в 32 округе гражданского суда:
— Капитан Консидайн, мы начинаем. Я должен отвести мальчика в зал заседания.
Мал обнял Стефана на прощание:
— Теперь я капитан. Ступай с ним, увидимся в зале.
Стефан обнял его, тесно прижался.
Заседание суда началось с опозданием на десять минут. Мал с Келлерманом сели на скамью напротив судьи; Селесту с ее адвокатом и Стефана посадили на скамью, поставленную под углом к скамье свидетелей. Старый судебный исполнитель пропел:
— Заседание суда объявляется открытым, председательствует его честь Артур Ф. Хардести.
Мал поднялся. Джейк Келлерман прошептал:
— Как только старый хрыч попросит меня подойти, я предложу отсрочить суд на месяц, ссылаясь на ваши обязанности в большом жюри. Потом мы еще потребуем отсрочки, пока не соберется жюри, и тогда ваше дело в шляпе. А там уже будет не Хардести, а Гринберг.
Мал сжал Келлерману локоть:
— Джейк, постарайтесь это сделать. Келлерман шепнул чуть слышно:
— Не волнуйтесь. Только молитесь, чтобы слухи, которые до меня дошли, оказались ложью.
Судья Артур Ф. Хардести стукнул молотком:
— Прошу адвокатов сторон подойти.
Джейк Келлерман и адвокат Селесты подошли к кафедре и нагнулись к судье. Мал пытается уловить их разговор, но доносятся только обрывки фраз — Джейк с жаром что-то доказывает. Стук судейского молотка закончил тайное совещание. Келлерман вернулся вне себя от ярости.
Хардести сказал:
— Мистер Консидайн, просьба вашего адвоката о месячной отсрочке отклонена. Несмотря на ваши полицейские обязанности, вы, наверное, найдете время проконсультироваться с мистером Келлерманом. Стороны соберутся в этом зале через десять дней, в понедельник 22 января. Обе тяжущиеся стороны должны приготовить свои показания. Мистер Келлерман, мистер Каслбери, позаботьтесь, чтобы ваши свидетели знали об этой дате и представили все необходимые документы в качестве доказательств. Предварительное слушание объявляю оконченным.
Судья еще раз стукнул молотком. Каслбери сразу увел Селесту и Стефана. Мальчик обернулся и помахал отцу. Мал вскинул руку с разведенными пальцами — символ победы, попытался улыбнуться и не смог. Миг — и сына уже не было.
— Я слышал, что Каслбери узнал о вашем повышении и распсиховался. Говорят еще, что он подсунул больничные снимки Селесты одному из клерков Хардести, а тот рассказал судье. Мал, я сожалею и страшно зол. Я рассказажу Эллису, что наделал Каслбери, и позабочусь, чтобы этого сопляка вздули.
Мал смотрел на то место, откуда сын помахал ему на прощание.
— Ее вздуйте, Джейк. Смешайте ее с дерьмом.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Осматривая гостиную Эллиса Лоу, Базз прикидывает шансы.
Двадцать против одного, что большое жюри вынесет обвинительное заключение многим уаесникам. Двадцать против одного — студии выпрут их по пункту об измене, и тимстеры в двадцать четыре часа подпишутся и займут их место. Если удастся уговорить Микки сделать ставку на жюри, он поставит больше и получит хорошую прибавку к деньгам Говарда. Потому что происходящее в маленьком командном пункте Лоу говорило, что красные покупают билеты в один конец.
Кроме столов и стульев для служащих, вся мебель из дома вынесена и составлена на заднем дворе. Ящики с показаниями дружественных свидетелей стоят на камине, пробковая доска для докладов четырех следователей команды — Консидайна, Дадли Смита, Микса и Апшо — прикреплена у окна. Пачка опросных листов, подготовленных капитаном, — вопросы для каждого левого, врученные с подтверждением судебными исполнителями, — толстенная. Стопка отчетов о допросах Дадли в пять раз толще, чем у остальных. Он превратил в пресмыкающихся доносчиков четырнадцать бывших противников, собрав компромат более чем на сотню стукачей.
Его собственные доклады занимают шесть страниц: Бенавидес драл свою сестру, Клэр де Хейвен — сидела на героиновой игле, и Рейнольде Лофтис — завсегдатай баров для гомиков, а остальное в его докладах просто приписки, чепуховина в сравнении с вкладом Мала и Дадли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65