– Как к самим себе? – переспросил он.
– Если я буду относиться к вам не как к своему любимому сыну, но как к самостоятельному, обособленному существу, которого из уважения требуется понять, а не просто навязывать ему свою волю, значит, я отождествлю себя с вами.
Александр улыбнулся, и Себастьян вдруг почувствовал, как трудно ему будет бороться со своей привязанностью к этому юноше, столь щедро одаренному природой, но при этом начисто лишенному рисовки и бахвальства, свойственных его сверстникам.
– Вам легче это сделать, отец, поскольку из нас двоих именно вы располагаете авторитетом. Не припомню, чтобы я когда-нибудь навязывал вам свою волю.
– Верно, вы подчинялись моей. Но однажды вы взбунтуетесь под предлогом, будто с годами я повредился в рассудке. И тогда вы будете испытывать ко мне только жалость, втайне мечтая, чтобы небо укоротило мою старость.
Александра сотряс беззвучный смех.
– Подобным же образом, – продолжил Себастьян, – полагая, что я – это вы, я не буду пытаться навязывать вам свою волю, когда сочту, будто вы совершаете ошибку. Я просто укажу вам на нее, как это делают с самим собой, или как я сделал бы это для друга.
Александр задумался.
– Вы хотите стать мной? – спросил он недоверчиво.
– И чтобы вы стали мной.
– А как мне это сделать? Я уже больше года живу с вами, но почти ничего о вас не знаю.
– Потому что вы были кем-то другим, – ответил Себастьян с нажимом. – Вы лишь в четырнадцать лет открыли для себя отца, которого никогда не видели. Я был для вас тайной.
– Вы и сейчас тайна.
– Вот видите.
Оба помолчали.
– Я восхищаюсь вами, – заговорил снова Александр. – Неужели теперь надо перестать? Если я – это вы, то мне придется подавить свое восхищение, а это наполнит меня тщеславием.
– Почему вы мной восхищаетесь?
– Ваша непринужденность, ваша таинственная способность разгадывать людей и ситуации, ваша отстраненность от них…
– Я приобрел это ценой страдания.
– Другие нет. И вы продолжаете меня удивлять.
– Отождествив себя со мной, вы тоже приобретете все это.
Молодой человек задумался над явно неожиданными для него словами.
– А вы восхищаетесь мной? – спросил он.
Вопрос был несколько провокационный.
– Да.
– Почему?
– Ваша мать прекрасно вас воспитала. Вы человек прямой, но способный на уловку. Волевой, но интуитивный. Ваша духовная утонченность проявляется в том, как вы держите себя. Все эти качества особенно заметны, когда я вижу вас в седле. Всадник сразу обнаруживает свою натуру: трус он или храбрец, простак или плут.
Похвала вызвала улыбку Александра.
– Воздайте за это честь и моей двоюродной бабушке, княгине, – сказал он. – Она была для меня второй матерью.
Юноша помолчал, потом добавил:
– Старая княгиня часто жалела, что вы уехали. Это она внушила мне желание узнать вас. Она говорила, что вы похожи на дикого коня.
– На дикого коня? – удивился Себастьян.
Александр кивнул головой.
– Она говорила, что вы, должно быть, много страдали, потому и остерегаетесь других людей.
Его взгляд стал настойчивым.
– Вы не хотите рассказать мне об этих страданиях, отец?
– Когда-нибудь. Сейчас скажу только, что их причинило рабство. Когда я был в вашем возрасте, со мной обращались как с домашним животным.
– И при этом наверняка считали, что любят вас?
Себастьян улыбнулся:
– Наверняка.
– Отсюда ваше недоверие к любви.
Себастьян кивнул: интуиция не подвела юношу.
– И вы считаете, что моя мать не сумела бы приручить дикого скакуна? – спросил Александр.
– Вот именно. Но она бы не поняла своей ошибки и однажды испытала бы разочарование.
– И так со всеми женщинами?
– Не могу поручиться за всех женщин, я их знал довольно мало. Но могу сказать, что чем они честнее, тем больше склонны смотреть на любовь как на обмен.
– Обмен?
– Да. Отдают тебе свое тело в обмен на всего тебя. Притворяются, будто считают мужчину своим господином, но на самом деле сами становятся его госпожами. Не случайно по-французски любовница и госпожа обозначаются одним словом – maitresse.
Александр встал.
– Видите ли, отец, прежде чем мы станем друг другом, позвольте мне сказать вам, что вы меня все-таки восхищаете. Я вот думаю, слышал ли когда-нибудь сын от своего отца столь удивительные речи. И столь же лестные.
– Уступаю вам свое рабочее место, – сказал Себастьян, также вставая. – Завтра отдадим наши письма управляющему. Мне осталось написать еще одно, Соломону.
Сказав это, Себастьян застыл от удивления. Кинжал, который он вытащил из ножен, чтобы отполировать и убрать следы влаги, лежал на одном из сундуков. И в блестящем клинке отражалась часть инкрустации на крышке – маленький перламутровый месяц.
Он вспомнил о другом кинжале, стиснутом рукой одного из мертвых убийц там, в Пушапуре, – в нем тоже отражалась луна, только настоящая.
Неужели существует какая-то связь между кинжалами и Луной?
38. ИСПОЛНЕННЫЕ МОЛЬБЫ
Ускользающий взгляд, краснеющие без причины щеки. Александр только что вернулся с прогулки. Себастьян рассмеялся.
Молодой человек обернулся к отцу.
– Что вас рассмешило, отец?
– Вы.
Александр глубоко вздохнул и поднял брови.
– Надеюсь, опыт был приятным, – сказал Себастьян добродушно.
– Это написано у меня на лбу?
– Почти, – ответил Себастьян. – Ваши сапоги запачканы, и от вас исходит незнакомый запах, в котором я, кажется, различаю сандал. Вы отводите свой взгляд и краснеете под моим. Я не Господь Бог. Но думаю, что могу назвать Еву: это маленькая танцовщица Индра, которая уже несколько вечеров бросает на вас томные взоры.
– Вы опасный человек!
– Нет, просто внимательный. Простите, что спрашиваю, но у вас это впервые?
– Да.
– Вам уже больше пятнадцати лет, самое время. Вы влюблены?
– Она тоже опасна, как и вы, но по-другому. Вы возбуждаете ум изощренными пытками. Она делает то же самое с телом. Я на седьмом небе.
– Значит, вы влюблены.
Александр сел и стянул с себя сапоги. Казалось, он чем-то огорчен.
– Хотел бы.
– Значит, не влюблены. Что же вам мешает?
– Я надеялся, что вы мне это скажете.
Себастьян разрезал яблоко и предложил половинку сыну.
– Даже если бы и знал, то не сказал бы. В подобных случаях прок бывает только от тех объяснений, которые дают самому себе. Я их не знаю.
– Вы же сами ратуете за тождественность наших личностей. Раз я – это вы, то и скажите мне.
– А раз вы – это я, то должны понимать, что я не могу догадаться о том, чего вы сами не знаете.
– Тогда помогите мне!
– Я это и делаю, слушая вас. Иначе бы у меня возникло впечатление, будто я диктую вам, что вы должны думать о ваших собственных чувствах.
Александр вздохнул.
– Ладно. Это всегда так бывает? Время течет так быстро, что три часа кажутся всего четвертью. Но от наслаждения остается только чувство пресыщения и запах. А потом, когда приходишь в себя, все уже превратилось в воспоминания.
Себастьян удержался от улыбки.
– То же самое можно сказать и обо всем, что мы переживаем. Когда яблоко съедено, через миг от него остается лишь воспоминание.
– Значит, настоящее не существует?
– Нет. Нет другого настоящего, кроме самой жизни, Александр. Мы сотканы из надежд и воспоминаний. Если не из страхов и сожалений. Или угрызений совести.
– Но вы меня любите, и я вас люблю, а это не надежда, не воспоминание.
– Это потому что между нами не было борьбы за обладание. Но между вами и вашей любовницей дело обстоит иначе. Она вас соблазнила, и вы стали ее добычей. В свою очередь и вы ее соблазнили, и она стала вашей добычей. Впрочем, это идеальный поединок, где бойцы одновременно наносят друг другу одну и ту же рану.
– Значит, победа обречена? – воскликнул Александр тоном, в котором сквозила безнадежность.
Себастьян встал, закурил трубку, затянулся несколько раз и прошелся в одну сторону, потом в другую.
– Одна испанская святая, Тереза Авильская, сказала фразу, которая стоит того, чтобы вы над ней задумались применительно к этим обстоятельствам: «Мы проливаем больше слез над исполненными мольбами, чем над теми, что остались без ответа».
Казалось, эти слова сразили Александра.
– Значит, победа обречена, – повторил он, но на этот раз шепотом.
И вдруг:
– Почему?
– Потому что мы отказываемся от нее.
– Почему?
– Потому что низменная часть нашей души подобна стервятнику. Наши мечты вылеплены из воспоминаний, то есть из трупов прошлого. Наше желание сорвать следующее яблоко создано из воспоминаний о предыдущем. Однако будущее никогда не бывает тождественно прошлому. То, что мы хотим завоевать, не может быть тем, на что мы надеялись. И мы неизбежно разочаровываемся.
Александр выглядел удрученным.
– Значит, не надо желать?
Незнакомая боль пронзила Себастьяна. Он страдал за своего сына.
– Александр, вы могли заметить, что я никогда не говорю «надо» или «не надо». Я не доктор права – никакого права. Вы желали, и я себя с этим поздравляю. Вам остается лишь понять, желали ли вы некое существо или свое собственное желание.
За ответом опять последовало молчание.
– Как вам удается жить, зная все это? – спросил Александр голосом таким глухим, какого отец никогда у него не слышал.
– Я птица на ветке. Смотрю по сторонам. Иногда сгораю, словно феникс, и пытаюсь возродиться из собственного пепла. Иногда клюю червяков. И стараюсь никогда не оказаться в клетке.
– Хочу быть вами! – пылко воскликнул Александр.
– Кажется, мы об этом уже говорили, – ответил Себастьян с улыбкой.
– Что же мне делать с этой любовницей?
– Встречаться с ней, разумеется. Зачем вы обременяете себя сожалениями?
– А когда мы покинем Индаур, я причиню ей горе, как вы моей матери?
Себастьян отметил укол, но остался бесстрастен.
– Это одна из неприятных сторон в любовных отношениях. При некотором опыте можно научиться ставить в вину самим женщинам те горести, которые собираешься им причинить. Чтобы смягчить печаль Индры, вы могли бы откупиться.
– Откупиться?
– Да. Какая-нибудь драгоценность переведет ваши отношения в разряд материального обмена. Только следите, чтобы дар не был чрезмерным, это может внушить ей глубокие чувства. И не слишком скромным, это было бы знаком пренебрежения. Я отведу вас к моему ювелиру, сами что-нибудь выберете.
Александр задумался. На душе у него явно было неспокойно. Себастьян положил руку на плечо сыну:
– Ступайте отдохнуть. Потом мы приготовимся к ужину с нашим гостеприимцем Мальхаром Рао. Разве вам не лестно сидеть за одним столом с сыном козопаса?
Александр залился юношеским, почти детским смехом, встал и, не переставая смеяться, заключил отца в объятия.
Когда он вышел, Себастьян, как и все отцы, поздравил себя с тем, что дал своему сыну то, чего не получал сам. Грубость его собственного посвящения в сексуальные дела сделала его в пятнадцать лет столь же умудренным, каким бывают в шестьдесят, и то в лучшем случае.
Физическое наслаждение – меновая торговля. Все любовники, и мужчины, и женщины, подобны венецианскому купцу, упрямо требовавшему фунт плоти в счет погашения своего займа согласно уговору.
Отдавшись заботам слуги, который тер ему спину в бане, Себастьян процитировал слова Порции:
How little is the cost I have bestow'd
In purchasing the semblance of my soul
From out the state of hellish cruelty!..
Письмо от Банати пришло в феврале 1748 года.
«Англичане нам больше не враги. Возвращайтесь».
В припадке раздражения Себастьян бросил его в огонь. Какое ему дело до того, что вдохновило это послание? Во-первых, он не слуга. Во-вторых, ему совершенно плевать на прихоти политических заправил – европейских, русских, немецких, австрийских, французских и прочих. Несколько дней назад, в городе, он присутствовал на представлении театра теней, очаровавшего обывателей Индаура. Марионетки вовсю поносили друг друга и дрались между собой: вот она, западная дипломатия.
Воспоминание о решениях Общества друзей вызвало у него горечь. Эти люди сходились, расходились, воевали, обнимались и предавали друг друга с недели на неделю и по настоящим, и по воображаемым причинам, под воздействием внезапных страхов, из злопамятства, подогревающего первоначальное подозрение, из бредовых амбиций, выношенных в одиночку сильными мира сего, короче – из сплошной блажи. Поступая подобным образом, они разрушали города и села, приносили в жертву молодежь своих стран с величайшим презрением к человеческой жизни.
Александр, которого отец в течение нескольких недель посвящал в свои секреты, удивился его неожиданному бунту:
– Но в конце концов, почему вы тогда ведете дела с людьми, которых презираете? Вы же их знаете не первый год…
Несколько мгновений Себастьян подыскивал слова.
– Быть может, мне надо отомстить, – сказал он мрачно.
Настал черед Александра умолкнуть. Через какое-то время он спросил:
– Ваша жажда мести так велика?
Но не получил ответа.
– Это и есть ваша тайна?
– Вы угадали. Это часть моей тайны. Но я уже говорил, что открою ее вам, когда придет время. А пока мне надо следовать собственной цели. Я буду дурачить этих людей до тех пор, пока не сделаю их тем, чем они на самом деле являются, – паяцами, чтобы они были вынуждены признать свое поражение и понять, что у них нет другого выбора, кроме как возвысить свой дух или то, что им его заменяет. И у меня есть веский союзник, – сказал он, в упор посмотрев на своего сына. – Это вы. Сами увидите.
Накануне, наверняка узнав, что его гость получил послание из Европы, царь Холькар осведомился, как, по мнению Себастьяна, продвигается постройка русского флота. Себастьян ответил, что через несколько месяцев отправляется выяснить это. Отъезд был ему настоятельно необходим: Индаур становился таким же монотонным, как и Вена.
Беспокоясь о возможном рождении внука, что создало бы для него проблемы, Себастьян все же не хотел резко оборвать связь Александра с Индрой. Однако индусская танцовщица была, без сомнения, вполне опытна в искусстве избегать беременности, поскольку та положила бы конец ее карьере. Когда Себастьян спросил у Александра, не округляется ли его любовница, молодой человек ответил ему с комической гримасой:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53