В первую очередь это желание присоединиться к вашему созвездию, покуда вы здесь. Ведь оно было бы тройным, если бы я в свое время не поддался страху.
Даная посмотрела на него долгим взглядом. Что она передумала и перечувствовала за эти четырнадцать лет? Что была довольно легкомысленна, влюбившись в человека, на краткий миг заброшенного случаем к берегам Черного моря и столь же стремительно унесенного ветром в другие края? Что сама повинна в постигшем ее разочаровании? Что она никогда по-настоящему не знала отца своего ребенка? Что именно этому человеку обязана таким замечательным сыном? И о чем говорила ей покойная княгиня, ее тетка? Он догадывался: «Быть может, ты должна радоваться, что не связала себя с судьбой этого вечного странника». Да, он это чувствовал: только восточная мудрость старой княгини смягчила гнев и горе племянницы.
Внезапно он почувствовал себя усталым, как никогда. Что же за непрошеный гость преследует незнакомца в маске всякий раз, когда тот убегает от ответственности, напоминая ему о непостижимой реальности мира?
Себастьян позвонил в колокольчик.
– Княгиня, я велю приготовить покои вам и Александру.
Он встал. Даная протянула руку. Он поклонился и поцеловал ее долгим поцелуем.
– Мы увидимся за обедом, если хотите, – сказал Себастьян.
Александр встал.
– Значит, до скорого свидания, отец.
Отец. Опять это слово. Себастьян заметил, что ось его жизни пошатнулась.
На лестнице ему на глаза навернулись слезы. Поднявшись к себе, он отдал множество распоряжений: немедленно купить мебель, белье и все-все остальное, чтобы как следует разместить княгиню Маврокордато и ее сына.
По счастью, росписи стен и потолков были закончены и высохли, портьеры повешены, оконные стекла и хрусталь люстр промыты водой с уксусом, канделябры снабжены свечами, ковры выбиты и расстелены на полу. Не хватало только кресел, белья и прочих необходимых мелочей, таких, как кувшины для умывания и ночные горшки, вазы с цветами, дрова в каминах…
К полудню все было готово; Данаю с Александром проводили в новые покои, а слуги отправились к графу Банати за их багажом. Заодно доставили Банати записку, в которой помимо благодарности за гостеприимство Даная и ее сын сообщали, что поселились у графа де Сен-Жермена.
Стол для ужина был накрыт в библиотеке, полки которой уже частично заполнились книгами и всякими диковинами. Александр внимательно их рассматривал: куски породы с заключенными в них драгоценными камнями, природные кристаллы, раковины, чучела странных животных, китайские вещицы из слоновой кости…
Данаю же привлекло убранство комнаты, в частности полотно итальянского мастера в позолоченной раме, аллегорически изображавшее Астрономию: молодая женщина в синих одеждах возлагала руку на глобус в виде небесной сферы, обратив лицо к звездам. Потом взгляд гостьи изучил блюда, серебряные приборы и стоящий посреди стола высокий канделябр с восемью ветвями – свечи в нем горели над головами сотрапезников, чтобы свет не слепил глаза.
Но Александр все равно был ослеплен.
– Вы живете как принц, – сказала наконец Даная.
– Просто стараюсь как можно лучше вас принять, – ответил Себастьян, улыбаясь.
– Позвольте усомниться в этом. Сегодня утром вы не ждали ни меня, ни Александра. Нашли золотую жилу?
Он рассмеялся.
– Быть может, быть может.
– И она где-то неподалеку? – спросил Александр.
– Возможно, – ответил Себастьян, пригубив вино.
– Я знала вас как Ренненкампфа, а теперь вы Сен-Жермен, – продолжила Даная. – Какое же из этих имен настоящее?
– Ни то ни другое, быть может.
– Я могу понять, что вы окружаете себя тайной перед посторонними, – заметила она, – но сейчас рядом с вами мать вашего сына и он сам. Не кажется ли вам, что мы заслуживаем большего доверия?
– Я всецело доверяю вам обоим, княгиня, причем с нежностью, какую не испытывал ни к кому другому. Но я познакомился с Александром всего несколько часов назад, а вас не видел четырнадцать лет. И потому не знаю, каковы ваши чувства ко мне. Ведь вы сразу же объявили, что причина вашего визита – лишь любопытство Александра. Вы великодушно сдержали ваши упреки, но они от этого стали лишь очевиднее. Какой бы ни была моя вина перед вами, неужели вы полагаете, что это наилучшие обстоятельства для откровений, которых требуете от меня?
После этой защитной речи наступило молчание. Тем временем слуги переменили блюда, подав десерт с апельсиновым мороженым.
– Я понимаю, что вы имеете в виду, – заговорила наконец Даная. – Но хочу, чтобы вы знали: эти несколько часов, о которых вы говорите, изменили мое отношение к вам и, думаю, отношение Александра. Хотя это он вам сам объяснит.
Она пристально посмотрела на Себастьяна.
– Да, правда, я приехала только по настояниям сына. Они вполне законны. Но подумайте, какие чувства могут быть у женщины, влюбившейся совсем юной девушкой в мужчину, явно к ней безразличного, который овладел ею на краткий миг и оставил беременной. Они горьки, – сказала она, пробуя первую ложечку десерта.
Себастьян вновь вспомнил тот миг безумия в садах княгини, там, в Констанце. Он вел себя как лис, укравший и задушивший курицу.
– Мы оба были неблагоразумны. Разумеется, я не знала про этот неотступно преследовавший вас ужас, который вы так ловко скрывали под напускной непринужденностью. Я приблизилась к вашему пламени и, хотя образ неверен, обожглась. Моим утешением стал этот ребенок. Князь был достаточно великодушен, чтобы не отнестись сурово к моей неосторожности, и женился на мне через два года. Ради соблюдения приличий Фанара Александр был представлен как его внучатый племянник, сын одной из сестер княгини, умершей за границей. Поскольку муж моей тетушки был последним из Полиболосов, княгиня, не желая угасания рода, постаралась, чтобы фамилия и титул перешли к Александру. Налейте мне вина, пожалуйста.
Себастьян был поражен: положение Александра оказалось ненамного законнее, чем его собственное.
– Я спросила о вашем настоящем имени, – сказала Даная, – потому что сочла бы справедливым, если бы когда-нибудь Александр взял его.
Себастьян кивнул и подумал про себя: «Только вот какое?» – а вслух спросил:
– Вы сказали, что ваше отношение ко мне изменилось за эти несколько часов?
– Когда я увидела вас обоих рядом, ваше сходство меня потрясло, – призналась Даная. – Вы созданы друг для друга. Мое злопамятство было бы недостойно сына. На дерево не плюют.
– Значит, вы меня простили.
– Это не совсем то слово, – возразила Даная задумчиво. – Нет. Я поступила как птица, которая не борется с волнами, а перелетает через них.
Вслед за этими словами опять последовало молчание.
Слуга спросил, подавать ли кофе. Никто из троих сотрапезников не отказался: вечер, похоже, обещал быть долгим.
Себастьян перевел взгляд на Александра, тот улыбнулся.
– Мои слова гораздо проще, отец. Если вас это не стеснит, я хочу остаться с вами.
Глаза Себастьяна вдруг увлажнились. Он не мог сдерживаться долее и, закрыв лицо ладонями, разрыдался. «Хочу остаться с вами». Как же он мечтал сказать когда-то эти слова собственному отцу, сожженному на костре!
– Отец! – воскликнул Александр встревоженно.
Юноша встал, подошел к Себастьяну. Тот стиснул сына в объятиях.
– Отец, я вас огорчил?
Руки молодого человека обняли его за плечи. Себастьян покачал головой и погладил Александра по волосам.
Никогда мальчишка, сбежавший переодетым из дворца вице-короля в Мехико, не думал, что переживет подобные мгновения.
Себастьян достал платок из кармана, вытер глаза, высморкался и посмотрел в пустоту перед собой. Пустота перестала быть пустой.
Даная растроганно смотрела на них.
Себастьян прочистил горло и велел подать кофе в музыкальную гостиную.
28. ПАМЯТНЫЙ ВЕЧЕР
Прибытие Александра в его дом снова подхлестнуло в Себастьяне воодушевление, прежде не раз угасавшее.
Он был богат и не имел таких потребностей, которые не мог бы удовлетворить. Те деньги, что велел выплачивать ему канцлер Бестужев-Рюмин, лишь в очень скромной степени способствовали поддержанию его образа жизни.
Служба неведомой державе, России, управлявшейся женщиной, о которой он тоже почти ничего не знал, сначала потакала его жажде власти, но затем расставила силки, о которых он раньше не подозревал: эти люди хотели знать его настоящее имя, происхождение его богатства, причины, по которым он не женат… Несмотря на любезную участливость Банати, заметно повлиявшего на определение его роли в обществе, годы ученичества оставили у него чувство, что он всего лишь винтик в каком-то грандиозном механизме. Стало быть, в перемене политики Бестужева-Рюмина он совершенно ни при чем.
Он согласился на последнюю игру, предложенную Банати – склонять австрийцев в пользу Франции, – только потому, что Вена его и самого прельщала, а также из осторожности: ведь если граф де Сен-Жермен внезапно ее покинет, могут заподозрить, что он перешел на службу к другой державе.
Присутствие Александра в его доме укрепило стремление Себастьяна к власти.
Даная уехала в Стамбул через месяц после того, как привезла сына. Их прощание было почти нежным.
– Я уверена, что не смогла бы оставить Александра в лучших руках, – сказала она. – Сожалею только, что время помешало нашему с вами союзу. Впрочем, не знаю, как долго я смогла бы выносить ваши тайны.
Даная поцеловала Себастьяна в щеку, вызвав у него головокружение.
Он вдруг осознал, что нельзя вечно жить только для себя.
За одну неделю было нанято пять преподавателей: греческого и латыни, итальянского, французского, естественных наук, философии. Александра записали также в лучшую фехтовальную школу города, в гимнастический зал и испанскую Академию верховой езды.
Для встреч с отцом у него оставалось только время за ужином. Но зато каждый вечер, даже когда Себастьян устраивал большие приемы в своем дворце. И порой, просыпаясь внезапно ночью, он думал о сыне и не мог снова заснуть, пока не подходил на цыпочках к его спальне, чтобы посмотреть, как он спит.
Он одаривал его всем тем, чего не получал сам, – старая история. Но и сам заново обрел в сыне смысл существования, уже начинавший блекнуть незадолго до его появления. И амбиции, и замыслы Себастьяна обрели новую силу.
– Вы щедро удовлетворяете даже те желания, которых у меня нет, – признался однажды вечером Александр. – Кроме одного.
– Какого же?
– Чтобы моя мать была с нами. Не протестуйте. Я знаю, как судьба разбила это кольцо. Но я хочу знать: сожалеете ли вы об этом?
– Теперь, когда я вас узнал, да. Я и представить не мог, какие чувства вы во мне пробудите. Я бы хотел носить вас на руках, видеть, как вы растете. И поддержка, которую я оказывал бы вашей матери, была бы для меня столь же важна, как и та, что она оказывала бы мне.
Александр бросил на отца вопрошающий взгляд.
– Знайте же, – продолжил Себастьян, – если вы этого еще не знали: искреннее всего отдают самого себя. Но умерьте ваши сожаления: ваша мать сказала мне перед отъездом, что не знает, смогла ли бы она вынести то, что называет моей тайной.
Александр некоторое время молчал, задумавшись.
– Порой я задаюсь вопросом, выносите ли вы эту тайну сами.
Мысль удивила Себастьяна: выходит, он забыл о проницательности юности.
– Неужели вы не испытываете потребности в спутнице, подруге? – спросил юноша.
– Если и испытываю, то утешаюсь, думая, что не знал женщины, которая бы мне ответила так же, как ваша мать.
– Забота о сохранении вашей тайны значит для вас больше, чем любовь?
Вопрос жестокий, как и сама юность.
– То, что вы называете тайной, Александр, это моя жизнь. Если она рассеется, я исчезну вместе с ней. Когда-нибудь я вам объясню.
Но после этого разговора Себастьян упрекнул себя за то, что оказал сыну меньше доверия, чем Соломону Бриджмену.
Чтобы осуществить один из своих честолюбивых планов, Себастьян замыслил небывалое представление. Большой торжественный ужин. Событие отметило бы его переход к другой роли, в которой он способен привлечь к себе гораздо больше внимания, причем не только высших кругов Вены, но и соседних дворов, благодаря присутствию иностранных послов, которые разнесут слухи о нем.
Об этом ужине он думал давно и положил себе три недели, чтобы его организовать. Он пригласил князя Фердинанда фон Лобковица, князя Фердинанда фон Хоэнберга, князя Максимилиана фон Виндишгреца (разумеется, поскольку тот уступил ему дворец на выгодных условиях), далее: послов России, Англии, Голландии, Пруссии и Франции, а также чрезвычайного посланника короля Людовика XV маршала де Бель-Иля, с которым Себастьяна познакомил князь фон Лобковиц, и еще вдовствующую графиню фон Хильдебрандт, про которую говорили, что к ней прислушиваются при дворе…
11 марта 1746 года двадцать шесть гостей, мужчин и женщин, расселись за столом в большом бальном зале, пышно подновленном при ремонте и сверкающем всем тем, от чего Вена, да и другие города, была без ума, – позолотой, серебром и хрусталем. Прислуживало пятнадцать лакеев, по одному на двух гостей, плюс дворецкий и распорядитель винного погреба.
К удивлению своего повара и двоих его поварят, Себастьян неоднократно вторгался на кухню, чтобы лично проследить за приготовлением блюд. Еще немного, он бы и сам вооружился разделочным ножом и вилкой. Во всяком случае, перепробовал все блюда.
Гости сразу же были восхищены четырьмя бульонами, поданными в серебряных чашках, крышки которых украшали драгоценные камни – для каждого бульона свой: огненный опал, аквамарин, топаз и изумруд. Восхищение было так велико, что некоторые даже забывали о содержимом – консоме из птицы с морковью.
Заливное из форели с густым соусом из сельдерея порадовало их, тем более что у многих приглашенных имелись не все зубы.
Тринадцать откормленных перепелов тоже не разочаровали гостей, поскольку оказались нежнейшими.
Салат из вареных яиц и картофеля с трюфелями заставил всех потерять голову, ибо многие из высоких гостей никогда прежде не пробовали трюфелей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53