п.
большие прибыли были возможны. Исходя из этого, я как обвинитель и пытался
опереться на анализ соотношений динамики цен ваучеров и инфляции, чтобы
показать: организаторы такого "бизнеса" не могли не понимать, что своих
обязательств они выполнить не могут, но, тем не менее, обещали и, значит,
шли на обман по схеме "пирамиды".
Виновны не в прямом, так в косвенном умысле на обман. Я думаю, что
здесь по аналогии с другими преступлениями было бы уместным говорить о
наличии не только прямого, но и косвенного умысла на обман доверия. Решаясь
на рисковые операции и не имея запаса прочности, чтобы в любом случае
отдать
долги, такой заемщик средств на деле сознает, что может прогореть и не
отдать деньги. Хотя субъективно он может и не хотел бы так поступать, но
понимал такую вероятность, допускал возможность невыполнения своих
обязательств, следовательно, он виновен в косвенном умысле на обман доверия
(если, конечно, в условия договора займа прямо не оговорена возможность
невозврата занимаемых средств.)
Опасайтесь высоких процентов. Можно констатировать: вера людей в
чудодейственно высокую прибыльность честного бизнеса и сейчас не иссякла,
но
стала много осторожнее. В 1994 году присяжные были больше склонны винить
государство, которое "обманывает и мешает", веря предпринимателям почти
безусловно. Сегодня они не склонны доверять таким, как МММ и "Хопер", но
еще
верят, что "настоящий бизнес" способен дать высокую прибыль. Опасаюсь, что
и
такая вера даст возможность аферистам выстраивать новые иллюзионы с помощью
всяких "бизнес-планов", имитации бурной производственной деятельности и
т.п.
И только пройдя и этот род обманов, наши люди потеряют лишнюю доверчивость
и
вернутся к скучному правилу: "Опасайтесь высоких процентов - первого
признака финансовой пирамиды".
Аргументы и правда меньшинства. С другой стороны, обращает внимание
практическая неизменность аргументации присяжных, проголосовавших за
невиновность организаторов ваучерной пирамиды:
"недоказанность умысла подсудимых на обман",
"они хотели как лучше",
"главная, настоящая вина лежит
на государстве и самих вкладчиках".
Мысли остались прежними, только число их приверженцев уменьшилось, и
потому они уже не определяют ни итоговый вердикт в суде присяжных, ни
общественное мнение в стране в целом. Но, признавая справедливость
обвинительного вердикта большинства присяжных в этом суде, нельзя не
отметить, что и в аргументах оправдавшего их меньшинства есть правда.
И действительно, ну разве неверно, что в определенной мере виновны и мы
сами, пострадавшие? Разве не мы играли в "риск", не впадали в мечту
получения дармовых процентов по неожиданно доставшимся ваучерам? Мало того,
если бы и нам улыбнулась мошенническая удача, и мы бы попали в число первых
вкладчиков, которым "пирамида" успела вернуть вклад с обещанными лихими
процентами, разве мы ей не радовались бы, отгоняя мысли, что на деле такие
проценты могли нарасти только из невозвращенных вкладов тех, кто пришел
позже? Разве в этом случае не надо было нам вернуть обманутым коллегам эти
проценты?
В такой ситуации первые вкладчики должны считаться вольными или
невольными корыстными соучастниками аферистов, и потому этот тезис
меньшинства становится верным, на мой взгляд, не только с нравственной, но
и
с юридической точки зрения.
Еще больше правды в обвинении государства, создавшего такую инфляцию и
такую безнаказанность, в условиях которых рассчитывать на прибыль можно
только путем разных махинаций или даже откровенного мошенничества.
Однако, признавая истину в резонах меньшинства, осуждая себя и свое
государство, нельзя согласиться, что этим можно оправдать М. и С. в
организации "пирамиды". Хотя атмосфера общей вины и общей соблазненности
должна быть учтена в их деле как смягчающее вину обстоятельство.
Народ остается противником ГУЛАГа. Относительная справедливость
обвинений в адрес потерпевших вкладчиков и государства, видимо, ощущалась
также и теми из присяжных, кто признал организаторов фонда виновными в
мошенничестве, но не согласился с применением к ним такой суровой меры
наказания, как лишение свободы. Таких оказалось шестеро. Вот их резоны:
"в зоне они станут не лучше, а может, хуже",
"отвечать за свои дела надо, но не лишением свободы",
"мы и сами виноваты, что им верим",
"чем сидеть, пусть лучше работают и долги отдают".
За наказание создателей ваучерной пирамиды лишением свободы высказалось
только 5 из 15 присяжных заседателей. Кстати, среди пятерых двое свое
мнение
обосновывают не тяжестью преступления, а тем, что виновные не сделали даже
попыток рассчитаться с вкладчиками, и потому остается только сажать их, как
в старину сажали в "долговую яму". Думаю, что и этих присяжных надо отнести
к тем, кто хотел бы обойтись без лишения свободы молодых "комбинаторов",
если бы они старались рассчитаться с потерпевшими. А в целом нетрудно
видеть, что подавляющее большинство присяжных не хотело бы лишения свободы
предпринимателей, даже таких, как М. и С.
Мнение большинства: "Не сажать, а заставить платить". Как я уже
говорил, в наших исследовательских процессах вопрос о целесообразности
лишения свободы как меры наказания кроме прямого смысла имеет еще и важное
проверочное значение: насколько присяжные, признавшие подсудимых виновными,
считают их проступки серьезным преступлением.
Если следовать этому правилу, то итоговый вердикт присяжных по
последнему суду надо интерпретировать следующим образом. В отличие от
присяжных конца 1994 года, которые в организаторах ваучерной пирамиды
увидели разорившихся предпринимателей, а не мошенников, присяжные конца
1996
года, напротив, признали их виновными в мошенничестве, но не заслуживающими
лишения свободы.
Присяжные по-прежнему не считают предпринимательское мошенничество
тяжким преступлением. Наверное, потому что чувствуют, что в нашей стране
святых нет, и все могут оказаться столь же виноватыми. Такое мошенничество
должно наказываться, примерно, как и гражданские правонарушения: прежде
всего возвратом взятого имущества, возможно, со штрафами и пеней,
возмещением морального вреда и судебных издержек. Кстати, этого же
требовало
большинство присяжных и в 1994 г.
Получается, что внешне противоположные вердикты обоих судов присяжных
по делу о ваучерной пирамиде в своей глубинной сути одинаковы.
Как известно, у гражданского суда нет сегодня никаких возможностей
разыскать припрятанные средства и обратить иски вкладчиков на личное
имущество виновных.
Уголовный суд может арестовать не только пустой счет фирмы, но и
конфисковать личное имущество аферистов, но, как правило, не в пользу
потерпевших, а в собственность государства. В интересах же потерпевших
уголовные суды в приговорах оставляют запись об обязанности осужденных
возместить ущерб потерпевшим путем ежемесячных выплат с их официальной
мизерной зарплаты. Такой способ возвращения долгов больше похож на
вычерпывание моря ложкой.
Присяжные совершенно правы, выдвигая в качестве главной цели судебного
разбирательства эффективное возвращение долгов и возмещение иного ущерба
пострадавшим.
Но наши законодатели и судьи главным средством восстановления
справедливости считают увеличение сроков лишения свободы. В отличие от
уголовных законов дореволюционных и даже сталинских времен, в которых
наказания за мошенничество (злоупотребление доверием) и тем более за
присвоение вверенного имущества (растрата), т.е. за преступления,
пограничные с гражданскими правонарушениями, были небольшими (до 2 лет
лишения свободы), нынешний УК довел их до 10 лет лишения свободы, приравняв
к наказаниям за кражу (тайное хищение), т.е. к классической уголовщине. Но
от этого масштабы мошенничества и растрат в России только выросли до
размеров немыслимых.
Заочный спор с "олигархом"
Можно ли предотвратить рост мошенничества? В интервью "Известиям" от
22.04.1999 г. крупный российский предприниматель В. Потанин заявил:
"Государству бы надо почетче прописать правила поведения и для
предпринимателей, и для правоохранительных органов. Потому что реальная
жизнь у нас далеко оторвалась от экономического законодательства, а оно, в
свою очередь, еще больше от уголовного. Образуются правовые пустоты, и
когда
предприниматель в них попадает, это необязательно значит, что он хочет
совершить что-то ужасное. Надо все-таки исходить из презумпции
невиновности,
из того, что непроторенными путями люди идут не только, чтобы что-то
украсть, но и чтобы что-то новое создать, построить...
Как известно, Березовскому вменяют в вину присвоение прибыли Аэрофлота
через зарубежных посредников и, возможно, создание финансовой пирамиды
"Логоваза", Смоленского подозревают в попытке присвоения миллиардов через
фальшивые авизо, о Быкове же иначе как о бывшем уголовном авторитете и не
пишут. Однако, как можно понять, прочных доказательств против этих людей
почти нет, шансы на их осуждение невелики и потому прессе, да и всем нам не
следует спешить с осуждениями людей, уголовная вина которых не доказана.
Это
очевидно".
Конечно, я присоединяюсь к мнению В. Потанина о необходимости
соблюдения принципа презумпции невиновности по отношению к
предпринимателям,
но в то же время не могу полностью извинить использование ими так
называемых
"правовых пустот" (или "дыр в законе" - термин бывшего министра финансов РФ
А.Я. Лившица в его объяснениях с телезрителями). А в некоторых случаях
готов
даже голосовать за вердикт "виновен", если бы оказался присяжным на суде по
делу, например, организатора "финансовой пирамиды", хотя в Уголовном
кодексе
и не сказано, что пирамида - есть вид мошенничества.
В начале перестройки в прессе был популярен симпатичный и мне лозунг:
"Разрешено все, что не запрещено". В освобождающемся от диктата обществе он
звучал призывом к свободе от партийных запретов на частное
предпринимательство, на свободную торговлю и инициативу.
Однако, к сожалению, этот принцип довольно скоро стал пониматься как
свобода предпринимательских действий от совести, если не существует на них
прямого уголовного запрета. Сейчас же он претворился в "теорию
позволительности использования дыр в законе".
Обо всем в законе сказать невозможно. Так, в нашем Уголовном кодексе
всегда был (с дореволюционных времен) запрет на мошенничество во всех его
видах, старых и новых. Но советские судьи уже давно были отучены
самостоятельно решать, что является преступлением, а что нет, привыкнув
следовать лишь указаниям пленумов Верховных судов и стоящих за ними
партийных органов. Но вот их "стальной воли" не стало, прокуроры с судами
оказались "бездейственными", а мошенничество новых "хозяев жизни" -
безнаказанным. Большую роль играют и общие интересы.
Так и в описанной нами истории подмосковного ваучерного фонда даже
рядовым вкладчикам была очевидна повязанность молодых организаторов фонда с
почти столь же молодыми главой администрации города и местным прокурором.
Все они якобы демократы из бывших комсомольцев, все дружили дачами и
семьями
и, конечно, все были на деле соавторами такой "привлекательной идеи", как
обогащаение через ваучерный фонд и его банкротство. Так зачем им было себя
самих квалифицировать мошенниками и наказывать? Молодые власти и доказывали
всем и всюду, что никакого преступления тут нет, а есть лишь "разорение
несчастных предпринимателей". Они-то и воздействовали на правоприменителей
и
законодателей, чтобы эта "правовая дыра" не была закрыта, хотя, как уже
говорилось, никакой дыры на деле не было.
Отсутствовала лишь решимость властей использовать существовавший старый
закон по здравому смыслу и совести.
Я не хочу упрощать ситуацию, рисуя из "неудачливых предпринимателей"
лишь заведомых мошенников. Во многом их действия были запрограммированы
всем
предыдущим советским воспитанием и ориентацией, прежде всего на
однолинейный
материальный успех.
Так, еще в годы моей молодости власти пытались перейти от
народнохозяйственного плана как конкретизации достижение светлого
коммунистического будущего (хрущевский идеализм) к рекомендациям науки. А
именно - к оптимальному планированию, при котором целью ставилось
достижения
максимума прибыли (совокупного продукта) в масштабе страны, региона или
отрасли, конечно, при соблюдении ряда ограничений сырьевого, финансового,
социального и законодательного характера (эпоха брежневского прагматизма).
Как я уже пояснял, для решения таких задач был разработан так называемый
метод линейного программирования, по которому из всего множества возможных
планов самым лучшим считался самый пограничный, а именно тот, где
достигался
максимум прибыли, но еще не были нарушены официальные ограничения.
Фактически такой метод провоцировал ориентацию хозяйственников на действия,
близкие к преступлениям (пограничные с законом, совестью, иными запретами).
А в постперестроечное время частной конкуренции эта ориентация еще
усилилась. Ибо если в законе есть прибыльные "дыры", то в них надо
обязательно войти, иначе этим случаем воспользуется конкурент, и ты
проиграешь.
Так что понять причины успеха в постсоветской России такого рода
"прогрессивных и ученых" предпринимателей очень даже можно (а понять -
значит во многом если не оправдать, то простить). Как известно, Россия не
является протестантской страной с вековыми традициями самостоятельной
гражданской жизни и прочной пуританской морали, не позволяющей что-то
делать
против совести. Протестанты были, к сожалению, всегда явным меньшинством в
русском народе, который в основной массе был воспитан не столько
самостоятельной верой, сколько привычкой ловчить, ради выживания обманывать
самодержавную власть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95