– У меня-то она есть, – весело сказал Чернов, – а твоя что-то не действует. Отдохни, Зрячий. Ты всё сказал и сделал, что смог. А большего, извини, Ноша тебе не позволяет. Давит, да?.. Ну, ничего, после смерти померяемся Ношами. Если умрём… – И, не желая слышать ответа – каким бы он ни был! – легко помчался по улицам, разбрызгивая грязную воду, наклонялся над каждым умершим или умирающим, над каждым, кого решил наказать Сущий – в назидание, видимо, ему, Бегуну. Чтоб, значит, Путь малиной не казался. Бежал и приказывал каждому, просто приказывал: – Встань и работай. Некогда лодыря гонять…
И вставали люди. И не помнили, что умерли. И орали от счастья и восторга живые. И дождь припустил сильнее, словно Сущий от бессильной злости решил разом залить вефильцев, коли Бегун не дал умертвить их страшной пестиленцией. И только билась где-то в подкорке поганая мыслишка: не твоя это сила, Бегун, и не твой выбор. Идёт игра, и Большой Шулер вновь позволил тебе вытащить десятку к тузу. Услышал вопрос позади:
– Как ты это делаешь, Бегун?
Обернулся на ходу: Зрячий. Поспешает за ним, не отстаёт, явно несёт на себе нелёгкий довесок к Ноше – зависть.
– Просто, Зрячий. Твоя Сила – от Сущего, моя – от людей. И ту и другую, правда, нам позволил иметь Сущий. Но, видимо, моя сильнее оказалась, поскольку умножена она многократно. И знаешь что ещё?
– Что, Бегун?
– Я, в отличие от тебя, никакой Ноши не ощущаю. Мне легче, чем тебе. А Сила – она ж любит тех, кто легко живёт. Кто сам по себе сильный. Кто родился таким. Знаешь слова: «Лишь тогда Бегун сможет преодолеть Путь, когда научится не замечать его тягот…»
И Зрячий вдруг прервал Чернова и легко продолжил цитату:
– «…и пойдёт по нему так, будто он прям и ровен, и люди, ведомые Бегуном, поверят своему ведущему и станут видеть лишь Цель впереди, лишь Свет этой Цели, который ничто и никто для них не затмят». Я подозревал, что рано или поздно ты вспомнишь слова Книги, хотя она сама утверждает иное: нет у Бегуна памяти Путей. Мне что-то нашёптывало это…
Чернов-то знал, что ничего он не вспоминал: что подсказал Суфлёр, то он и произнёс. Но спорить не стал. У Бегуна нет памяти? Да навалом её у него! Он весь – одна сплошная память, и спорить о том более нечего.
– Какую Книгу ты имеешь в виду, Зрячий?
– Она одна у нас: Книга Несущих Ношу, святая Книга для людей моего мира. Я уже произносил тебе слова из неё.
– Книга Несущих Ношу?.. Припоминаю… Знаешь, Зрячий, в разных мирах она носит разное имя, эта Книга, но ведь мы с тобой – Вечные, нам не важна форма, а предпочтителен лишь смысл того, что в ней заложено Сущим. А смысл – един, как един для любого времени и любого мира Тот, кто создаёт Книгу. А Он ведь и нас с тобой придумал, верно, Зрячий? И придумал так, что я – бегу и веду, а ты – знак для меня, что впереди Сдвиг. Ты должен рассказывать мне всё, что тебе позволено помнить, чтобы я в свою очередь вспомнил всё, что мне нужно в этом Пути. Сегодня ты – не скромный служка Дома Несущих Ношу, то есть смертный, а именно Зрячий – Вечный. Что ж тебя так корёжит, что ж тебя так затянула твоя смешная временная служба, что ты перестал исполнять свои вечные обязанности?
Бледное лицо Зрячего стало ещё бледнее, синевой пошло.
– Как ты смеешь обвинять меня в том, что я плохо служу Сущему? Ты, обыкновенный Бегун, не ведающий Сути!.. Он дал мне право даже в смертной жизни остаться Его слугой, а кто ты в смертной жизни, кто?
– Бегун, – ответил Чернов. – Представь себе, Зрячий, что доверие Сущего ко мне вообще безгранично. – И тут Чернов позволил себе малость приврать: – Он назвал меня Бегуном-на-все-времена, так что в каждой своей смертной жизни я – бегун. Другое дело, что, как видишь, я ведаю Суть и умею пользоваться Силой. А у тебя это скверно получается…
Бегун с прописной, бегун со строчной – не объяснять же лысому оппоненту славные игры правописания… А что соврал, так пусть Сущий его примерно накажет. Только Чернов почему-то был уверен, что Сущему абсолютно наплевать на те методы, к которым прибегают Его… как бы это помягче… служащие. Он и сам не стесняется использовать всё, что идёт на пользу Его высоким идеям. Уж каким таким идеям – этого Чернов знать не мог, а с приёмами и приёмчиками для их текущего воплощения знаком был близко и не всегда радостно.
А задаваться вопросом, почему Книга Путей стала здесь Книгой Несущих Ношу, – так он сам на него придумал ответ. Почему бы самому и не поверить?..
Но Зрячий, которого Чернов не преминул уесть, сдаваться не желал. Упёртым оказался.
– Но не о тебе сказано в Книге: «Дух Сущего на нём, ибо Сущий послал его исцелять больных, дарить свет слепым, возвращать жизнь умершим до срока». Не о тебе, Бегун!
Память – земная, естественно, – услужливо подсказала: очень похоже на текст книги пророка Исайи, что опять доказывает правоту ответа Чернова – про единство Книги во всех ПВ, и его, сокольническое, не исключение.
– А о ком тогда? – высокомерно вопросил он. Ох, зря я так, тут же трусливо подумал, ох, не на свою ношу замахиваюсь! И сам себя одёрнул: все методы хороши, сказано уже, да и ведь факт налицо – люди Вефиля живы и здоровы.
– О Спасителе! – крикнул Зрячий.
Их Книга куда ближе к Библии, здраво подумал Чернов. В Книге Пути никакой Спаситель пока не возникал, в отличие от Библии, где только о нём и речь. А о Бегуне в Книге Книг – ни намёка. Не Моисея же считать Бегуном, хотя и проскакивает у Чернова то и дело такая крамольная мыслишка…
Однако мнение Бегуна, считал Чернов, должно стать последним.
– Всё это – не более чем слова. У одних – одни, у иных – иные. Не станем мериться словами, Зрячий, у нас с тобой – общее дело. А делать его лучше молча… Хочешь реально помочь – бери лопату, копай глубже, кидай дальше. Работы на всех хватит. А коли считаешь, что твоя миссия, миссия Зрячего, завершена – счастливой дороги тебе. Пусть крепнет и славится Дом Несущих Ношу – и здесь, и сейчас, и во все времена.
Взял лопату из рук стоящего рядом вефильца и принялся яростно забрасывать мокрой грязью канаву, прорытую недавними смерчами. Дай Сущий, попадут они в очередное сухое ПВ – всё на улицах города подсохнет, выровняется, будет, как было.
А ведь по сути – врал он себе: ничего уже не будет, как было. И он, московский вольный бегун, правом Высшего Работодателя назначенный невольным Бегуном, и его народ, сорвавшийся за ним в Путь, полный неведомых дорожек и невиданных зверей, – все они уже не те, кто начинал, а доведётся дойти до финала – совсем другими дойдут. Те, кто дойдёт, естественно…
Поймал взглядом мальчишку Берела, приказал:
– Обеги улицы, загляни в дома: все ли живы?
Почему-то уверен был: на сей раз живы все. Коли Сущий позволил ему чудо спасения, то вряд ли Он посягнул на целостность этого чуда. Если уж чудо, так на все сто!.. Хотя… Чернову казалось, что он уже достаточно прилично понимает Сущего. Не Его цель, не Его дело, не Его идею, но – Его методы. Коварства и хитрости, очень часто – злой мальчишеской хитрости. Ему не занимать стать. Именно мальчишеской! Вождь краснокожих из рассказа О'Генри или из фильма Гайдая. Скорее из фильма. Так прямо и видится: конопатая хитрая рожица, рогатка в кулачке, сбитые коленки, непредсказуемая изобретательность… А итогом: ярмарочные радости Джексонвилля, смешные геометрические задачки ПВ четырёх Вефилей, весёлые смерчики, копающие канавки на улицах, полёты «во сне и наяву»… Ну кровь, конечно, ну смерть иной раз – кто это считает в Большой Игре?.. Так чего зря удивляться? Каков Сущий, таков и мир, им созданный. Вернее, миры…
Всякая высокая цель не исключает весёлого к ней отношения.
Зрячий всё ещё стоял рядом, странно смотрел на увлечённого работой Бегуна.
Сказал тоже странно:
– «И не будет покоя ему ни в этой жизни, ни в другой, ни во всех, какие даст ему Сущий от начала Света до прихода Тьмы»… – Помолчал, не ожидая ответа на явную цитату из какой-то Книги, добавил растерянно: – Ну, я тогда пошёл?..
– Привет, – бросил ему Чернов, не прерывая активные земляные работы, хотя и заложил в память услышанную цитатку. Или не цитатку, а собственное умозаключение Зрячего?.. – Даст Сущий, ещё увидимся…
И не смотрел, как уходил Зрячий – смиренный служитель местного культа Сущего, монах (или кто он там?) Дома Несущих Ношу. Единственный случай среди Зрячих, встреченных Черновым в Пути, когда суть вечной жизни… кого?.. ну, скажем, означенного фигуранта… подавлена сутью жизни смертной оного, и жёсткие догмы реального мира не позволяют ему взглянуть на обязанности Вечного так, как Вечному должно – легко и с добрым юмором. Вождь краснокожих прямо-таки обязан отметить, что товарищ не понимает правил Большой Игры, и сделать соответствующие оргвыводы.
Зрячий ушёл. Дождь моросил не переставая, и надежд на передышку не наблюдалось. Серый мокрый мир, не знающий солнца и чистого неба. Поистине нельзя назвать его жителей иначе, как Несущие Ношу. Ношу воды. Они дышат влагой, едят влажное, спят во влажном. Что хотел Сущий, придумывая такой мир?.. Риторический вопрос! Чернов уже утвердил, что, понимая и здраво оценивая (так он думал сам!) методику поступков Создателя Миров, он никогда – ни в Пути, ни в смертной передышке! – не узнает их причин. Он, повторимся, – функция, хотя всё более приобретающая знания и опыт. Но какая в том радость? Добежит, приведёт народ Гананский к месту жительства (опять временного?..) и – в Сокольники. И всё забыть! А когда-нибудь (в следующем воплощении) снова уйти в Путь, и вспоминать по крохам, и с нуля набираться знаний и опыта…
Белка в колесе… Но если колесо остановится, белка сдохнет: сердчишко её не выдержит покоя. Закон природы. Колесу – крутиться, белке – бежать.
Ну, вот и ещё одно определение Бегуна: белка. По-земному мыслишь, Чернов… И тут же поправил себя: а как ещё ему мыслить? Уйдя в Путь, он не потерял земной памяти, земных привычек, земных знаний, земной логики. Земное, временное остаётся с Вечным. Вечное, к сожалению, не дано сохранить земному. А значит, пора бежать. Жить в воде – этого Чернов воспринять не мог.
Он бросил лопату и поискал глазами Кармеля. Нашёл, махнул тому рукой: подойди, мол. Сказал:
– На всякий случай уведи людей по домам. Сегодня я совершил чудо, а про завтра ничего не знаю.
– Ты собрался бежать? – не скрывая радости, спросил Кармель.
Ему тоже не нравилась жизнь земноводных.
– Пора, – объяснил Чернов. – Вдруг да повезёт: попадём в хорошее сухое место.
– Или домой, – с робкой надеждой сказал Кармель.
– На это не стоит надеяться, – охолонил его Чернов.
Подозревал он, что Вождь краснокожих ещё не доиграл в игру под названием Путь, а Сущий ещё не всё позволил понять Бегуну. И если честно, то Чернов не хотел, чтобы Путь завершился. Он начал ловить, как ему представлялось, своеобразный кайф именно в постепенном, робком, тоже детском – шажок за шажком! – понимании устройства Большого Лабиринта Миров, который земные учёные наивно зовут Вселенной. Они, учёные, не умеют постигнуть нечеловеческую, бесконечную сложность её божественного устройства. Он же, человек, тем более – Вечный, имеет смешную возможность пусть не узнать точно, но предположить, что устроена она хоть и вправду сложно, но всё ж не без логики, понятной на первый взгляд. Или иначе, точнее: хотя бы на первый взгляд…
Осмотрел оставляемую на время и очень печальную на вид «картину быта народа Гананского на субботнике в плохую погоду», подтянул насквозь мокрые штаны и побежал прочь из города – на ту же расхлябанную грунтовку посреди хлябей земных и под небесными хлябями, на грунтовку, что привела его в настоящий Вефиль из сладкого мира головоломок. Ничуть не сомневался, что она не вернёт его обратно в сладкий мир с раздражающе ровным климатом, а перебросит в новый Сдвиг, в неизвестно какое ПВ, в неизвестно какое место с неизвестно какими Зрячими, пешими, конными… Да и Сущий с ними, с пешими и конными! Лишь бы там дождя не было.
Глава двадцать четвёртая
РЕКА
Возможно, это была Волга: очень широкая, полноводная, истинная красавица народная, если верить старой советской песне. Но возможно, и Днепр. Или если пересечь границы бывшего Союза, то легко вспомнить иные великие и полноводные. Но узнать-то реку можно не по воде, а по тому, что на берегах выросло, построено или обжито. Вот тут-то и выходила промашка. Ничего не видел Чернов на берегах могучей реки – ни гор, ни растений, ни жилья, ни людей, ни животных: всё скрыл туман.
Он стоял на пологом берегу и еле различал в туманной сизой дымке противоположный берег, который – как всё же различалось – был тоже плоским. Только это и различалось, а что там, на берегу, повторим, – один Сущий и знает. А берег, на коем пребывал только-только выпавший из Сдвига Бегун, виден был ему получше, хотя туман имел место и здесь – тёплый, приятно влажный, словно обволакивающий, пахнущий почему-то корицей и уж совсем непонятно как плывущий над землёй. Как будто Чернов смотрел сквозь иллюминатор самолёта, а за прозрачным стеклом плыли облака. Туманные. Они ведь тоже движутся иллюзорно медленно, хотя самолёт летит жутко реактивно.
Так вот, берег был более-менее виден, а на берегу этом ничего не наблюдалось. В пределах, в которые пускал туман, вестимо. Вообще ничего не наблюдалось: ровное пространство, покрытое, впрочем, травкой зелёненькой, словно вышеописанная река протекала прямо по кромке футбольного поля с добротным газоном.
И Чернов, не обращая внимания на мизерность визуальной информации, сделал тем не менее категорический вывод, который подсказывала ему прилично развившаяся в Пути интуиция: это – ничья река. Река – из Ниоткуда в Никуда. Вполне возможно, что Стикс. Или Лета, в которую ему, Чернову, теперь придётся кануть. Если местный Седой Паромщик не предписал ему иное. Не нужна была Бегуну дополнительная информация! И без неё всё ясно, несмотря на туман: Его умысел.
Одно волновало: где Вефиль? Какие очередные муки – не адские ли на сей раз? – предназначил Сущий несчастным вефильцам, страдающим по Его воле и по вине Бегуна?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54