И для латиницы годится, и кириллице не чуждо. Но опять же хорошо – не арабская вязь, а знакомый алфавит. Так, по крупицам того и гляди поймёшь, на каком языке здесь говорят.
– Надо бы привал сделать, Бегун, – сказал Асав, – мы уже долго едем.
– Привал так привал. – Чернов согласился с ролью начальника экспедиции.
Интересно, а если бы не позволил, тогда что? Съехали с дороги, привязали ослов к попавшейся к месту ржавой железяке, разложили свою простецкую еду. Ощущение постоянного ожидания грозы – низкое небо, туман и сумерки – уже стало привычным, – Чернов, похоже, научился быстро свыкаться с особенностями новых ПВ. Удивление, особенно долгое, – вообще штука непрактичная. Оно зачастую только мешает. Попал в ситуацию, оценил, принял решение, начал действовать – вот законы жизни ПВ-путешественника. А удивляться можно потом, когда мемуары писать придётся. Чернов тихо усмехнулся: придумал же! ПВ-путешественник. ПВ-бегун. ПВ-марафонец, ёлки-палки!
– Бегун, смотри. – Керим указывал пальцем на дорогу в том направлении, откуда они пришли.
Где-то далеко от места привала цепочка фонарей вновь отрабатывала свои перемигивания – по дороге кто-то ехал. Судя по скорости перемещения световых точек, к ним приближался явно не ишак и не пешеход, а машина, причём довольно быстрая. Предположение Чернова подтвердилось: меньше чем за десять минут из тумана показался автомобиль, при ближайшем рассмотрении – микроавтобус, опять же незнакомой марки. Чернов и вефильцы расположились недалеко от дороги, а потому были хорошо заметны. Раз заметны – значит их заметили. Автобус резко остановился, из него вышли трое в длинных чёрных одеждах. Блестящие плащи до пят, на головах противогазы, на руках перчатки. Видок, прямо сказать, неприветливый. Быстрым шагом эти трое направились к недвижно сидящим путникам. Чернов уже пожалел, что не догадался отъехать от дороги подальше, в туман, который бы их скрыл, но задним умом все сильны… Люди в чёрном подошли совсем близко, было слышно, как они сипят, дыша через свои маски. За плечами у них, оказывается, висели ружья. Остановившись в трёх-четырёх метрах от места привала, они сняли с плечей оружие и навели его на Чернова и ребят.
Опять приключения, пронеслось в голове у Чернова, из огня да в полымя! Только от одних вояк смылись, как на тебе! И неожиданное: а на каком же языке они говорят, узнает он, наконец, или нет?
На этот мысленный вопрос ответ нашёлся быстро.
– Вы кто такие? И какого хрена здесь делаете?
Этот язык Чернову был знаком хорошо. Слово «хрен», пожалуй, только в одном языке мира употреблялось настолько часто и настолько не по своему ботаническому назначению. Люди в чёрном говорили по-русски.
Глава пятнадцатая
ЗОНА
– Привал у нас. Закусываем помаленьку. – Чернов отреагировал спокойно, будто на него каждый день по многу раз наставляют ружья.
– Приятного аппетита. А документы у вас имеются? – довольно доброжелательно спросил один из «противогазов».
– Нет, к сожалению. А мы разве что-то нарушили?
– Нет, не нарушили. Но каждый должен иметь при себе документ, удостоверяющий личность. Потрудитесь объяснить, почему у вас их нет.
– А вы потрудитесь представиться. – Чернов говорил вежливо, в тон резиновой маске.
– Служба контроля заражённых территорий, сержант Осадчий.
– Очень приятно. Игорь Чернов, бегун. А чем заражены территории, которые вы контролируете, позвольте поинтересоваться?
– Ну, хватит ломать комедию, – вступила в разговор ещё одна маска, – чем заражены, чем заражены… Нет документов – значит с нами поедете, на проверку. Выясним, кто вы такие. Михаиле, пакуй их!
Неприятный поворот сюжета. Чернову не мечталось быть опять «упакованным» – в какой уже раз за всё время блуждания по разным ПВ. Однако Михаиле мечты Чернова не волновали. Фигура в плаще и противогазе, носившая это имя закинула ружьё на плечо и, подойдя к Чернову, легко заломила ему руки за спину. Чернов непроизвольно вскрикнул. В ту секунду они вместе с Михаиле повалились наземь, сбитые с ног прыгнувшим на них Асавом. Падая, Чернов заметил краем глаза, что Керим и Медан тоже вступили в схватку с двумя остальными «чёрными плащами». Через пару минут, в течение которых раздавались сдавленное мычание и кряхтенье дерущихся людей, прозвучал выстрел. Кто и в кого стрелял, было непонятно. Копошение и катание по земле на миг замерло, но тотчас же началось снова. Чернов, понимая, что это не совсем правильно с точки зрения дружбы и добрососедских отношений, от драки попытался устраниться – закровоточили, заныли раны. Он отполз от Асава, сидящего на поверженном Михаиле и молотящего его по резиновой голове подвернувшимся под руку камнем, подобрал обронённое кем-то ружьё, оценил обстановку и коротким, но сильным ударом приклада решил исход схватки между сержантом Осадчим и Керимом. В пользу Керима, естественно. Медан тоже разобрался с доставшимся ему «плащом» – противник лежал, скукожившись калачиком, и тихо постанывал.
Всё это Чернову не нравилось. Не то чтобы он был по жизни пацифистом и никогда не дрался – нет, имелось и в его биографии несколько подобных сцен, – но сейчас он почему-то совсем не хотел, чтобы всё решалось подобным образом. Предчувствие, что ли… Да ещё выстрел этот…
– Кто… – хотел спросить Чернов, но вспомнил, что в лексиконе вефильцев по определению отсутствует слово «стрелять».
Сделал проще. Внимательно осмотрел тяжело дышащих Асава, Керима и Медана, не нашёл на них никаких опасных для жизни следов, затем перевернул ногой стонущего «плаща» и увидел, что тот держится за живот, а между пальцев сочится кровь.
– Я пытался отнять у него эту штуку, – стал оправдываться Медан, – а она как бахнет!
– Как бахнет! – сердито повторил Чернов. – У него теперь дырка в животе, он умереть может.
– Ну и пусть умирает, – сказал Асав, – не жалко. Они хотели причинить нам зло, но мы победили, всё справедливо.
– Да что ты знаешь о справедливости? – сорвался Чернов. – Нельзя убивать людей только потому, что они хватают тебя за руки. Он нам не враг, понимаешь?
Вефильцы стояли молча. Хмуро смотрели на злящегося Бегуна, который в явной растерянности нервно ходил взад-вперёд между лежащими на земле «чёрными плащами».
– Делаем следующее. – Чернов силой заставил себя успокоиться и начать мыслить конструктивно, в его голове зрел некий план. – Помогите мне раздеть этого, – показал на Михаиле, – а этого свяжите и приведите в чувство.
– Как?
– Ну, полейте его водой, что ли.
На распластанного Осадчего было вылито полбурдюка воды, прежде чем вефильцы догадались снять с него резиновую маску. Морщась от головной боли и тупо мигая, оживший сержант захотел было подняться, но сразу же был крепко зафиксирован Асавом и Керимом, а Медан ловко завязал ему руки за спиной. Теперь он лежал на боку и молча взирал на то, как, что-то бормоча на чужом языке, странные варвары ворочают и раздевают бесчувственного Михаиле.
Оказавшись в одном белье, Михаиле тоже начал проявлять признаки жизни – постанывать и материться. Ему тоже завязали руки и полили на лицо водой, чтобы побыстрее в себя приходил, не валялся без сознания: время шло быстро, кто знал – не появится ли здесь ещё пара «противогазов»…
Чернов примерил на себя трофейную одежду – всё оказалось впору. Повертев в руках противогаз, он спросил у связанного Осадчего:
– А это вам зачем?
– Воздух заражён, – спокойно, безо всякой злобы, ответил тот.
Мыслил по-солдатски; проиграл – не дёргайся зря.
– Чем?
– Чем только не заражён. А ты правда не знаешь? Кто же ты тогда такой?
– Придёт время – узнаешь. Значит, так, – перешёл на древнееврейский, – этих двоих отведёте в Вефиль и запрёте где-нибудь ненадёжнее. Руки не развязывать, глаз с них не спускать. Вернусь – подумаем, что с ними делать. А раненого погрузите… туда, – указал на автобус, названия которому тоже не было в скудном языке древнего народа.
Вефильцы послушно потащили подстреленного в машину.
– Осадчий, как его зовут?
– Алексей.
– А фамилия, звание?
– Ефрейтор Алексей Стеценко. Он ранен?
– Да. По нечаянности. Сам виноват. Я хочу отвезти его в больницу или куда-нибудь, где ему помогут. Подскажешь – поможешь другу.
– Подскажу. Поедешь по дороге, откуда мы приехали, через пару километров будет блокпост. Тебя пропустят, проедешь ещё километров пять, въедешь в город… Там, правда, ты сам не разберёшься. Мне бы надо с тобой поехать…
– Не надо, разберусь.
– Кто же ты такой, странный человек? Ты явно не враг и не чернь. Я не встречал здесь таких, как ты. Уже давно не встречал. – Осадчий смотрел на Чернова с достоинством вперемешку с интересом – так, будто у него и не были связаны руки, а разговор проходил на равных.
– Не знаю, что такое чернь, но я точно не враг. Я хочу, чтобы ты знал это. Просто, похоже, мы сейчас играем в разных командах, но это ненадолго. Скоро я уйду, и смысл конфликта будет исчерпан. А пока мои друзья присмотрят за то бой. Ты как бы в плену. Понял?
– Спасибо, догадался, – усмехнулся Осадчий.
– Тогда полежи малёк, а я поехал. Где ключи от этого драндулета?
– В замке. Удачи тебе, бегун… Да, кстати, бегун – это у тебя профессиональное?
– И ещё как! Профессиональнее не бывает… А за пожелание удачи – спасибо.
– Чернов улыбнулся.
Ему чем-то понравился этот Осадчий, может, тем, что не потерял достоинства в откровенно унизительной ситуации.
Как и было обещано, вскорости Чернов, сопровождаемый световым пятном, подъехал к блокпосту. Небольшой домик, возле которого прохаживался одетый в такой же, как и у тех двух, чёрный плащ человек. На голове противогаз. Дорогу преграждал полосатый шлагбаум.
Чернов остановил автобус, но выходить не стал, внутренне напрягся, приготовился к тому, чтобы газануть в степь и объехать блокпост: догонять его им вроде не на чём…
«Плащ» подошёл к машине с явным намерением пообщаться. Чернов, вздохнув, опустил стекло.
– Ну что, выяснили, почему фонари загорались? – Под резиновой образиной, по-видимому, имело место простое рабоче-крестьянское лицо с добродушной улыбкой – когда твой собеседник прячется за уродливой маской, невольно начнёшь представлять его физиономию и мимику по голосу и тону.
– Выяснили, – кивнул Чернов.
Он был, как и, похоже, все тут, в противогазе и не опасался, что охранник на посту что-то заподозрит. Но беседовать с охранником не хотелось.
– И почему? – не унимался «плащ», видно, совсем ему тут скучно.
– Техника, – неопределённо махнул рукой Чернов.
– Понимаю, – серьёзно ответил «плащ», – ну, езжай, коли так.
– Спасибо.
Автобус изрыгнул облако сизого дыма и проехал под поднятым шлагбаумом. По дороге Чернов размышлял о вопросе «плаща»: «Почему фонари загорались?» Значит, все перемещения по дороге контролируются, если из-за несанкционированного включения фонарей на место была выслана специальная бригада. Третья часть этой бригады лежала на полу автобуса и стонала.
– Эй, Леха! Алексей! Ты меня слышишь?
– М-м… – отозвался Леха.
– Говорить можешь?
– Могу.
– Я везу тебя в больницу, но не знаю, где она. Подскажи дорогу, это в твоих же интересах…
– В город…
– Что «в город»?
– В город въехали?
– Нет пока. Скоро въедем.
– У большого жёлтого здания… повернёшь направо. Там будет…
– Что?
– Пост. Сдашь меня там.
Сдать-то тебя я сдам, подумал Чернов, но под каким соусом? Что сказать? Выехали втроём, приехали вдвоём, один раненый, другой вообще непонятно кто. Да и придётся же снять противогаз когда-нибудь? Тогда что?
Ответить себе на этот вопрос Чернов не успел. Возник город.
Именно возник. Как мираж в пустыне. Вроде бы на этом месте ещё недавно ничего не было, отвёл взгляд на минутку и – бац! – смена декораций произошла. Из тумана на Чернова надвигался мрачный монолит плотно стоящих зданий, окружённых забором из колючей проволоки. Куда она уходила – направо и налево, было не видно – туман. Но для дороги в заборе имелся проём, в который Чернов и въехал.
Представшая его взору картина показалась чем-то знакомой. Порывшись в памяти, Чернов понял, что сейчас он видит собирательный образ, сотканный из того, что было читано в книгах и видено в кино, – разрушенный войной город. Именно такими он себе и представлял те города, которые прихотливая фантазия прозаиков и сценаристов сделала жертвами ядерных войн, химических атак и артиллерийских обстрелов. Руины, пепелища, стекло, арматура, покорёженный асфальт… Вкупе с низким небом мышиного цвета зрелище производило гнетущее впечатление. Чернов чувствовал себя главным героем одного из тех фильмов или книг. Он ехал медленно, внимательно рассматривая окружающую действительность, замечал бредущих вдоль дороги людей – многие в таких же или похожих плащах, кое-кто без плащей, в простой одёжке, женщины в длинных серых платьях, дети в замызганных пальтишках, и все, – абсолютно все, поголовно – в противогазах.
Автобус Службы контроля заражённых территорий ехал по улице странного города с черепашьей скоростью. Сквозь окуляры противогаза и стёкла машины Чернов вглядывался в жизнь этого ПВ, и каждая новая замеченная деталь заставляла его буквально холодеть. Раньше он считал, что мурашки, бегущие по спине, – не более чем фигура речи. Оказалось, что никакая не фигура. Руины дома – куча строительного мусора, какие-то тряпки, верёвки или тросы, – и посередине воткнута табличка: «Осторожно! Радиация». Канализационные люки крест-накрест заварены арматурными прутьями, помечены красным и снабжены надписями: «Химическая опасность». Большой щит, который в родном черновском ПВ использовался бы как рекламный, здесь нёс информацию такого рода: «Товарищ! Не пренебрегай средствами индивидуальной защиты! Противогаз, защитный плащ и сапоги могут спасти твою жизнь!» Рядом был изображён несознательный «товарищ» без названых средств зашиты, и по его зелёному лицу было ясно, что жить ему осталось всего ничего. Ещё несколько подобных плакатов в духе соцагитации встретилось Чернову по пути к зданию, о котором говорил раненый Леха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54