Услышал его Сущий, так?.. И осознал вдруг: а ведь он верит в Него, раз просит!..
Но не успел ни удивиться этой внезапной мысли, ни ужаснуться, ни восхититься. Ничего не успел. Вдруг наткнулся на что-то плотное, мокрое и холодное. И в этом плотном, мокром, холодном опять – как и совсем недавно на ночной безлюдной улице Джексонвилля – полетел, как с горы, как в детстве, как зимой после уроков: слетая к чёртовой матери с самодельных деревянных санок и кубарем, вверх тормашками, зарываясь в снег.
Глава десятая
СПИЧКА
Очень странным оказался этот снежный «сладкий взрыв»… Количество испытанных «взрывов» за всё время, что Чернов знаком с этим, с позволения сказать, явлением, таково, что он может даже вести статистику, внедрять методологию (для кого, правда?..) и сравнивать один «взрыв» с другим. Этот – ну очень странный. Во-первых, холодно. Никакого всепоглощающего тепла, которое окатывало волной всякий раз, как наступал этот эрзац-оргазм! Во-вторых, темно. В смысле – не видно ничегошеньки. Обычно после «сладкого взрыва» мысли становились яснее, зрение острее, а слух… что?.. чутче?.. Корявое словечко… Ну да ладно, к глубинам лингвистики можно обратиться и впоследствии, сейчас не до них, тем более имеется ещё и «в-третьих», А вот в-третьих, Чернов, вопреки тенденциям, никуда не бежал с дивным, поражающим воображение ускорением, не летел над крышами по ночному небу, аки ангел полуночи, а, напротив, лежал лежмя, не в силах пошевелиться, придавленный… Чем? Детскими санками?.. Он попытался повертеть головой, открыл рот, сделал глубокий вдох… Гортань моментально забилась чем-то холодным, мокрым, тающим… Ну, конечно, первое впечатление от начинавшегося «взрыва» не обмануло! Это же именно снег! Чернов даже на момент возрадовался: при всей неприглядности положения налицо имеется явная победа человеческого интеллекта над загадкой коварной судьбы: что вокруг? Темно, холодно, мокро?.. Правильный ответ даёт олимпийский чемпион Игорь Чернов – снег, снег кругом, снизу, сверху, сбоку… Получен ответ, пусть и немалой ценой – чуть не задохнулся, вон до сих пор откашливается.
Теперь предстояло определить положение своего тела относительно горизонта, чтобы понять, что делать дальше. Дышать было тяжело, и на соображение Чернов отвёл себе минимум времени. Судя по тому, как интенсивно к голове приливала кровь, положение было не самым для бегуна естественным – вверх ногами, вниз, естественно, башкой. Немного высвободив руки, Чернов разгрёб снег перед лицом, устроив таким образом некую нишу для головы. Дышать стало легче. Освежившаяся сообразиловка выдала на-гора пугающий своей оригинальностью, но, кажется, самый подходящий вариант произошедшего: Чернов всё-таки откуда-то летел, как и казалось ему, откуда-то он сверзился по прихотливым и неописуемым законам «взрывов», и что-то могучее в итоге вбило его в снег. Первая мысль: накрыло лавиной. Уж больно сходные ощущения с однажды испытанными… В своё время, время неблизкое, студенческое, Чернов проводил каждые зимние каникулы в горах Приэльбрусья, осваивая горнолыжный спорт, но не как параллельный основному – бегу, а так, для развлечения и общего развития. Инструктор-кавказец, помимо спортивной премудрости, обучал Чернова также и поведению в нештатных ситуациях, в частности, рассказывал, что предпринимать, если накрыло лавиной. И вот – неприятное совпадение: теорию тогда пришлось проверять на практике едва ли не на следующий день. Неосторожно исчезнув из поля зрения инструктора, Чернов махнул поперёк широченного целинного поля, и, естественно, за эйфорией скорости не заметил, как подрезал лавину. Небольшую, но достаточную для того, чтобы накрыть бестолкового горнолыжника с головой. Тогда в мозгу всплыли дословно, добуквенно, все указания инструктора, и Чернов откопался самостоятельно – как раз к тому моменту, когда к нему, бледному и испуганному, подъехал не менее испуганный инструктор, оглашая щедрые на эхо горы ненормативной лексикой. Горам нравилось её повторять… Тогда Чернову удалось отделаться парой царапин и утраченными навеки лыжами – их Чернов, ясное дело, отстегнул, когда выбирался.
А сейчас… Сейчас, на удивление самому себе – мол, откуда ей взяться, лавине? – ресурсов любимой сообразиловки отпущено не было, и Чернов, особо не раздумывая, стал действовать так же, как и тогда. Остервенелые самовыкапывательные движения в течение нескольких минут не только разогрели начавшее было зябнуть черновское тело, но и худо-бедно поспособствовали обретению свободы из снежного погребения. Благо погребён Чернов оказался неглубоко.
Сидя на рыхлом снегу возле ямы, в которой он только что едва не нашёл свою смерть от холода и удушья, и тяжело дыша – видно, воздух сильно разрежён, – Чернов осматривался изо всех сил, стараясь не сильно охреневать от увиденного. Получалось плохо. Видимо, очередной переход в очередное пространство-время очередного мира был неточно рассчитан Головной Канцелярией, как всегда ответственной за подобные мероприятия, и Игорь Чернов, как он сам сейчас понимал, угодил прямёхонько, на вершину некоей горы – двухтысячника, не меньше, дыхание подсказывало, – а, многометровый слой вечного снега с охотой поглотил нежданного гостя и замуровал в своих, прямо сказать, прохладных объятьях. Так что мысль про лавину отпадает – Чернов просто утонул в снежной податливой целине.
Несмотря на то что в новом бытии Чернова стояла ночь (как, впрочем, и в предыдущем, если не считать временное пребывание в туманном «переходнике»), окружающий пейзаж был ясно различим, благодаря полной луне на небе и обилию девственного снега кругом. Оставленная в доме Кармеля козья шкура сейчас очень бы пригодилась. В очередной раз постиранные женщиной куртка, хлопчатобумажная фуфайка и спортивные штаны плюс намертво грязные кроссовки – не самая лучшая экипировка для альпиниста. Но кто знал, куда Путь приведёт!.. Одно хорошо – предстоит не восхождение, а спуск, хотя теплее от этого всё равно не становится…
Осторожно ступая, вглядываясь в синий ночной снег и посекундно проваливаясь в него же на разную глубину, Чернов двигался вниз. Он, разумеется, не знал дороги, но логика, незримо присутствовавшая во всех перемещениях Чернова по разным ПВ, должна была помочь ему и сейчас. Иначе следовало бы поставить под сомнение само её существование.
Больно она, логика то есть, расстроилась бы!
По мере спуска, который осуществлялся Черновым, так сказать, «с применением смешанной техники» – иногда пешком, иногда на пятой точке, а иногда и кубарем, становилось легче дышать и, что немаловажно, существенно теплело. Снега оставалось всё меньше и меньше. То там, то здесь на ровной синеве расплывались чёрные кляксы камней. Чернов даже обнаружил некую прихотливо извивающуюся козью тропу, ведущую вниз по склону. По пути попался родник – очень похожий на тот, который Чернов так часто представлял себе во сне, но лишь представлял, а не видел – шустрый журчащий ручеёк, бьющий откуда-то прямо из-под скалы. Вода была ледяная, обжигала холодом горло. Но Чернов всё равно напился – слишком много сил потрачено при спуске.
Дальнейший путь по тропе вниз был совсем лёгким, Чернов позволил себе пару раз даже перейти на бег. Достигнув подножия неведомой горы, он взглянул на заметно посветлевшее небо. Промёрзший до костей, Чернов с надеждой подумал о солнце. Ещё бы понять, какое здесь, в этом неведомом ПВ, время года, и вообще – какой климат? До сих пор везло: тёплые ПВ попадались… В поисках ответа он внимательнее разглядел местную необильную растительность: ничего не говорящие редкие ёлочки-сосёнки, какие-то низкие кусты без листьев (неужто везде – зима?), под ногами – ни намёка на траву. Соседние горы в смысле флоры побогаче, на некоторых склонах чернели леса, явно хвойного толка, но радующих глаз альпийских лугов не наблюдалось нигде.
Козья тропа переросла в неширокую дорогу без следов какого бы то ни было колёсного транспорта, да и вообще без каких либо следов. Бредя по освещённой неярким утренним светом – когда ещё солнце из-за гор выберется? – дороге, Чернов тщетно искал на ней оттиски копыт, следы обуви, колеи от телеги… Не было здесь ничего такого, будто и не ходил по этой дороге никто, будто и не построена она никем, а образовалась сама по себе, благодаря природным неведомым силам, лично для Чернова Игоря образовалась, который, заметим, оставлял в мягком песочно-глинисто-каменном покрытии явные, легко читаемые следы.
Ничья дорога шла по долине от одной горы к другой, вела Чернова туда же, дарила слуху усталого и замёрзшего путника однообразный хруст его собственных шагов и по-прежнему не выдавала ничьего присутствия – ни следом, ни знаком, ни хотя бы мусором. Постепенно у дороги появился уклон вверх, она явно шла к перевалу. Чернов оглянулся. Позади него высилась громада горы, с которой он час назад спустился, над ней нимбом висело долгожданное солнце, дыхнувшее теплом в лицо. Но тепло не было многообещающим, животворным, это было номинально вежливое тепло равнодушного зимнего светила, которое не способно никого толком согреть. Тем не менее Чернов, хотя и замёрз, как не замерзал, кажется, ещё никогда в жизни, отметил, что воздух прогрет градусов до десяти – пара от дыхания не было, а значит, есть надежда на то, что он попал в место с мягким климатом. С приятным удивлением Чернов заметил, что думает не только о своей грешной телесной оболочке, внутри которой уже, может быть, гнездится коварная пневмония, но и о нетеплых домах Вефиля, о самодельных очагах, о шкурах коз и овец, превращённых в подобия тулупов или шуб. Уж как ни назови – не Диор, не Фенди, не даже Юдашкин. Пока всё складывалось так, что ему не пришлось увидеть эти изделия местных кутюрье.
Пока не пришлось, а теперь – вот они. Торжественный караул выстроился у родных ворот родного – а какого ещё? – Города.
Жители Вефиля встречали Чернова именно в тёплых свитерах, связанных из козьей шерсти, и всё-таки телогрейках, если термин понимать буквально. Последние представляли собой сшитые вместе шкуры с дырой для головы посередине. Может служить как постелью, так и одеждой. Точно такую Чернов имел в доме Кармеля…
Едва фигурка бегуна-пешехода, сутулая от усталости, показалась из-за скалы, к нему стремглав понеслись мальчишки, неся в руках пресловутые свитера и покрывала. Благодарно кивая, Чернов укутался и остаток пути прошёл, поддерживаемый со всех сторон пацанами с озабоченными лицами. Как же – им доверили встречать Бегуна!
Первым к нему обратился Кармель:
– Здравствуй, Бегун, ты вернулся даже быстрее, чем мы ожидали.
В другое время Чернов непременно съязвил бы: мол, могу уйти погулять, если не ждали так рано, но сейчас сил не было, да и Кармель слова сказать не давал.
– Пойдём скорее домой, отогреешься, поешь, отдохнёшь. Женщины уже заканчивают делать отвар из трав, тебе надо будет выпить, чтоб не заболеть…
Будто отвечая на ещё не то что не заданный, но даже несформулированный вопрос Чернова: «Из каких трав? Откуда здесь травы?», Кармель произнёс грустно:
– У нас есть кое-какие запасы, я же говорил тебе… К сожалению, пришлось их использовать, здесь совсем голая земля, Бегун…
Чернов больше всего не хотел слышать в словах Кармеля упрёк, и, может быть, его там и не было, но внезапно увеличившаяся в размерах совесть, всю дорогу до Вефиля проедавшая ему мозг бессмысленной мыслью (да, да, именно так!): «Куда же ты, Чернов, угодил? Не стыдно тебе? Лысые камни, горы и холод… Как же вефильцы жить-то будут? Где скот пасти станут? А до этого? Аттракцион для сытых туристов, а позже – туманная взвесь без берегов, как результат дешёвого малодушия Бегуна…» – совесть эта, агрессивно настроенная, сама распознала упрёк Кармеля, и Чернов моментально почувствовал себя виноватым.
Но Кармель и здесь опередил Чернова:
– Не вини себя ни в чём, Бегун. Всё идёт, как должно идти. Путь – разный…
И это при том, что Чернов не произнёс ни слова. Нет, всё-таки Кармель умеет читать мысли. А может ли быть, что в Книге уже прописаны все эмоции и переживания Бегуна и Кармель просто знает о них заранее?.. Нет, думать, анализировать – это потом. Сейчас – согреться и поесть.
Заботливый Кармель и предусмотрительные жители Вефиля обеспечили Чернову исполнение его нехитрых желаний. Горячая еда, странный на вкус, но приятный напиток из трав, выставленный посреди комнаты очаг с трещащими поленьями – всё это превратило Чернова в человека за каких-то полтора часа. После еды его сморило. Засыпая, укрытый толстым шерстяным одеялом, он вяло думал о том, что сейчас по затихшему Вефилю носится весть: Бегун заснул! Тихо всем! Ну и пусть себе благоговеют, сквозь дрёму заключил Чернов. Это было его последней мыслью наяву.
А дальше был сон. Странный, необычный. То есть начинался-то он традиционно: дорога, впереди горы, очень хочется пить. Привычно принимается решение бежать дальше, искать родник. Но сон не оборвался на этом месте, как бывало раньше, теперь Чернов побежал, добрался до гор и в поисках родника стал забираться всё выше и выше, сначала по козьей тропе, затем просто по скалам, пока не достиг вечных снегов. Родника всё не было, и он полез дальше, цепляясь окоченевшими пальцами за холодные камни, утопая в снегу… И вот ещё один шаг – и он проваливается совсем глубоко, с головой, пытается откопаться, но тщетно, его засасывает ещё глубже, он смотрит наверх и видит, как клочок неба над ним становится всё меньше и меньше, грандиозное снежное чрево глотает его, и вот уже свет тускнеет и грудь сдавливает плотная снежная масса… последний глоток воздуха…
Сон почти точно повторял недавнюю явь.
И в него властно ворвалось постороннее:
– Бегун! Бегун, проснись!
Кармель тряс Чернова за плечо.
– Бегун, ты задыхался во сне… Я испугался, решил разбудить. С тобой всё в порядке? Плохой сон?
– Да… – Мысли ещё не пришли в порядок.
– Это бывает. Хочешь, расскажи мне его, я попробую истолковать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54