Ради своих спутников Йенсени надо было продержаться, и она понимала это. Даже не зная цели их путешествия на юг, она понимала, что прибыли они сюда осуществить некую судьбоносную миссию, а ее собственное включение в состав отряда явно снижает их шансы на успех. И девочка изо всех сил старалась не быть обузой. Но толпа! Но голоса! Узкие улицы, казалось, притягивали и впитывали солнечный свет, отражая и усиливая и его яркость, и присущий ему грохот, и все это было совершенно невыносимо. Иногда Йенсени просто-напросто переставали слушаться ноги, она застывала посредине улицы, ее начинало трясти, а толпа, подобно реке, обтекала ее, раздваиваясь направо и налево. Тогда к ней подходила Хессет и шептала ей что-нибудь на ухо, какие-то слова на родном наречье, которых девочка, разумеется, не понимала, а понимала она только то, что такими словами утешают детей, утешают маленьких ракхене, когда тем бывает грустно и одиноко. И эти слова утешали и ее самое. Иногда же, когда Сияние становилось особенно сильным, она останавливалась лишь затем, чтобы послушать эти слова, и даже не пыталась идти дальше, пока прикосновение деликатной руки священника не напоминало ей о необходимости продолжить путь. И даже тогда, даже после этого, слова Хессет оставались с нею, — и девочке казалось, будто это маленькие ракхи играют в высокой траве. И это уменьшало ее страх и смягчало одиночество. Если бы только она могла навсегда спрятаться в руках у Хессет, вот это было бы счастье! И чтобы та не умолкала… А города со всеми его ужасами, напротив, было бы и не видно и не слышно.В конце концов, дойдя до какого-то многоэтажного здания, путники по знаку Дэмьена остановились. Это был довольно старый дом, и, хотя его жильцы щеголяли в ярких праздничных нарядах, краска на стенах давно облупилась, ступени крыльца покосились, а колонны, казалось, были готовы рухнуть в любое мгновение. Девочка поплотнее прильнула к Хессет, стараясь не слышать голосов, которые переполняли дом.— Ты думаешь? — спросила ракханка.Священник уныло кивнул:— Местечко, конечно, малосимпатичное.Затем он поднял руку и быстро начертал пальцами в воздухе какой-то знак; Йенсени содрогнулась так, словно ей в тело впились одновременно тысячи иголок. Хессет встревоженно поглядела на девочку.— Болтать они не станут, — пробормотал Дэмьен, после чего вся компания все-таки вошла в дом.Большой холл, в котором они очутились, был столь же обшарпанным, как и фасад здания. На дорожки было больно ступить, но все же Йенсени пришлось пойти на это, лишь бы не отходить от Хессет ни на шаг. Нечаянно она наступила на полусмытое бурое пятно — и едва не задохнулась от мучительной боли в боку; лишь рука Хессет удержала ее от того, чтобы опуститься наземь. «Асст», — шепнула загадочное словечко ракханка, и Йенсени сразу же стало самую малость полегче. Но теперь она шагала медленно и настороженно. И когда ковровая дорожка закончилась, пол сразу же стал гораздо лучше — он не так сохранял человеческую боль, как толстая ткань. Девочка замерла, сдерживая дрожь, пока Дэмьен договаривался не то с хозяином, не то с приказчиком. Наконец сделка была заключена; священник расстался с пригоршней монет, получив взамен связку тяжелых ключей. Хозяин или приказчик уже собрался было уходить, но тут ему на плечо легла тяжелая рука священника.— И никаких вопросов, — невозмутимо приказал Дэмьен, и Йенсени почувствовала, как в ее тело вновь впились иголки. На мгновение что-то произошло и с хозяином, затем он утвердительно кивнул.«Творение, — подумала девочка. Пробуя на звук новое для себя выражение, пытаясь всесторонне понять его. — Он применил Творение».Они поднялись по лестнице.Коридоры здесь были мрачными, узкими и низкими, но для Йенсени они все равно обернулись радостной переменой к лучшему. Она застыла посреди коридора, пока Дэмьен возился с ключами, примеряя, к какой двери подходит какой. В конце концов все сработало, и он пригласил своих спутниц в номера.Хессет со вздохом сбросила с плеча тяжелую сумку.— Как же плохо без лошадей.— В самую точку, — согласился Дэмьен, повторив ее движение. — Но тут уж ничего не поделаешь.Йенсени посмотрела на него:— А вам самому разве не вредно управлять людьми подобным образом?На мгновение наступила тишина. Девочка услышала, как Дэмьен сделал глубокий, медленный вдох. После чего спросил:— А что ты, собственно говоря, имеешь в виду?Она тщетно попыталась найти слова. Но сама концепция его магического действия была ей совершенно чужда и, соответственно, не поддавалась определению.— Вы говорили, что ваш Бог не дозволяет использовать Фэа для подчинения людей… только для лечения и тому подобное. Но разве того человека внизу вы не взяли под свой контроль? — А поскольку священник ничего не ответил, она добавила: — Когда приказали ему: «Никаких вопросов».И вновь он ничего не ответил. Вслух. Но она услышала его слова столь же отчетливо, как если бы они и впрямь прозвучали. Они были у него в глазах, во всем теле, в дыхании.«Как ты об этом узнала?»Затем Дэмьен подошел к ней и присел на корточки, чтобы не подавлять своим ростом. Взгляд прямо в глаза был очень приятен. Да и сами глаза у него были хорошие — карие и теплые. Девочка прямо-таки почувствовала, как исходящее из них тепло овевает ей лицо.— Дело, которое мы должны здесь сделать, очень важно, — объяснил священник. Голос его был мягок и спокоен, он тщательно выбирал слова. — Если мы потерпим неудачу, пострадает множество людей. Подобно тому, как пострадал твой отец. Ты ведь не забыла?.. Мы прибыли сюда, чтобы прекратить и предотвратить такие дела. С тем, чтобы от них больше никто не пострадал. А иногда для достижения этой цели… иногда нам приходится идти на вещи, которые не нравятся нам самим. На вещи, которые мы в другом случае никогда не сделали бы.— Но это же все равно плохо? — спросила Йенсени.Несколько долгих мгновений он молчал. Девочка чувствовала, что Хессет смотрит сейчас на них обоих, длинные уши подались вперед, ловя неизбежный ответ. Или в самом ее вопросе заключалось нечто скверное? Но ей ведь всего-навсего хочется понять.— Моя Церковь полагает, что это плохо, — сказал священник в конце концов. — А я иногда и сам не знаю. — Он медленно поднялся, выпрямился во весь рост. — Во имя успеха нашей миссии, Йенсени, мы уже сделали много дурного, и я подозреваю, что предстоит еще больше. Так, знаешь ли, устроен мир. Иногда решение представляет собой всего лишь выбор из двух зол — меньшего и большего.— Таррант мог бы гордиться тобой, — фыркнула Хессет.Священник бросил на нее жгучий взгляд — и между ними разыгралось нечто, оставшееся вне разумения Йенсени, однако она хорошо ощутила остроту, ярость и боль этого столкновения.— Мог бы, — пробормотал священник. Потом отвернулся от них обеих. — Да и чей же я, по-твоему, ученик?Здесь они и решили ее оставить.Они не говорили ей этого. Да и не нужно было говорить. Уже в ходе путешествия стало ясно, что они не собираются брать ее с собой дальше, на юг, и, следовательно, оставят где-то здесь, в каком-нибудь городке. Так что никакого выбора у них не было. Да, конечно, они постараются обо всем позаботиться, может быть, даже попробуют найти дом, куда бы ее приняли… но в конечном итоге все сводилось к одному и тому же. Они оставят ее здесь. В этих городах. Переполненных голосами. Среди домов, кричащих от боли, среди людей, кричащих от боли, обреченной на жизнь, полную такого безраздельного страха, о существовании которого они, должно быть, даже не подозревают.И тогда исчезнут детеныши ракхов. И исчезнет Хессет. И исчезнет Дэмьен, а вместе с ним и последние кусочки того хрупкого Покоя, который она обрела в лесу. Покоя столь сладостного и согревающего, что она отдала бы жизнь за то, чтобы обрести его вновь. Какая-то часть этого Покоя по-прежнему оставалась в ней самой — и оставалась в нем. Она чувствовала это, когда он к ней прикасался. А если он уйдет… она лишится этого Покоя. Лишится навеки.И останется в полном одиночестве. А она ведь уже познала одиночество и слишком хорошо знает, как это больно. А потом эти люди спасли ее. Она все еще оплакивает отцовскую смерть, все еще просыпается ночью, сотрясаясь всем телом после ужасных кошмаров, но священнику и ракханке удалось как-то смягчить ее страдания, и обретенный Покой несколько приглушил ее горе. А теперь она всего этого лишится. И даже думать об этом ей было невыносимо.Иногда, вспоминая отца, она неожиданно впадала в ярость — и это ее пугало. «Почему, — спрашивала она у него. — Почему ты меня покинул? — Мысленно произнося эти слова, она стыдилась их, но обвинения вырывались из глубин сердца слишком страстно и слишком стремительно, чтобы этот поток можно было остановить. — Почему ты не сумел оберечь меня по-настоящему? Почему отправился на смерть, и умер, и оставил меня одну-одинешеньку? И что прикажешь мне делать теперь, когда я осталась совсем одна?» Девочка чувствовала, что обвиняя отца, она тем самым и предает его, но ее гнев был слишком искренен и слишком силен, чтобы она могла отказаться от обвинений. «Где ты? Где ты сейчас, когда я так нуждаюсь в тебе? Или ты не понимал, что все должно случиться именно так?»Слезы лились у нее по щекам, тело дрожало от стыда и от страха; Йенсени выглядывала в убогое окно, за которым сиял солнечный свет и слонялись по улице отвратительные люди, и отчаянно старалась не думать о будущем. 2 Церковь была маленькой, а полоска земли, на которой она стояла, — узкой, грязной и со всех сторон окруженной домами, так что небольшая лужайка вокруг церкви пребывала в постоянной тени. А раз так, то и в запустении. Не будь здесь чугунной ограды — скорее для видимости, через нее мог бы с легкостью перемахнуть любой непрошенный гость, — церковь ничем не отличалась бы от соседних домов этого бедного квартала, да и фасад ее, более чем обшарпанный, не мог скрасить общей картины.Наверняка в богатых районах города имелись церкви и покраше, а в центре, не исключено, даже кафедральный Собор. Может быть, и здесь, как в Мерсии, городская жизнь разворачивалась вокруг расположенного в самом центре Собора, где роскошные сады с цветочными орнаментами обрамляли высокое здание, на позолоченных арчатых вратах которого играло сияние Коры, и верующих туда тянуло как мух на мед. «Такой Собор — красивый и величественный — непременно должен был быть построен и здесь», — подумал Дэмьен. И здесь, как и в Мерсии, его наверняка самым тщательным образом охраняют.Когда он подошел к чугунным воротцам, по улице мимо него прогромыхала колымага, в которую были впряжены какие-то низкорослые коренастые животные, используемые в здешних местах как ездовые и тягловые. Справа послышался крик, а вслед за этим — звон разбитого стекла; очередная ссора жителей, мрачно подумал священник. Скученность здешней жизни его удручала. Но сейчас, в двойном свете — солнце еще только начинало садиться, а из Галактики над головой лила золотое сияние Кора, — он решил осмотреть Божий дом. Более чем скромная церковь, это уж несомненно, и к тому же она явно знавала лучшие времена. Окна дымчатого стекла были защищены от взлома колючей проволокой, а на проемах первого этажа имелись к тому же толстые решетки. Но вопреки непритязательному внешнему виду и обилию средств защиты эту церковь, судя по всему, посещали, причем посещали часто. Ступеньки крыльца были порядком стоптаны, обитые бронзой двери отполированы до зеркального блеска прикосновениями бессчетного количества рук. За те несколько минут, что Дэмьен простоял здесь, не менее десятка мужчин и женщин поднялись по ступеням — в одиночестве, парами или непринужденно переговаривающимися группками. Так что, естественно, их вера наложила свой отпечаток на здешнюю обитель. Молитвы многих тысяч, звучащие изо дня в день, впитались в старинный камень и в резьбу по дереву, запечатлевшись в стенах с такой же отчетливостью и очевидностью, как любая из решеток или тяжелых щеколд. Вера этих людей и все, за ней кроющееся. А это означало, что порча, наведенная Матерями, непременно должна была запечатлеться и тут. И тому, кто обладает даром Видения, вчитаться в нее будет крайне просто. По крайней мере, Дэмьен надеялся, что это будет просто.Он собрался для Творения… и в последний миг заколебался. Не то чтобы он боялся того, что его обнаружат и разоблачат. В эту окраинную церквушку он забрел именно потому, что пособники местной Матери, даже если они дожидаются его появления, скорее всего будут искать его в церквах побогаче или же в кафедральном Соборе. А на этих окраинных улочках ему обеспечена полная безвестность, что только подчеркивалось его кое-как залатанной и покрытой пылью странствий одеждой. Нет, никто не обратит здесь внимания на рядового путника. К тому же в этих краях, столь кардинальными и безжалостными мерами избавленных от колдовства, крайне маловероятно, что Матери или их приспешники смогут сфокусироваться на его творении и тем самым выявить, где он сейчас находится. Да, скорее всего, они даже не знают, как подступиться к решению подобной проблемы. Здесь ему была обеспечена безопасность в той же степени, как в любом другом месте этой перенаселенной и подверженной порче страны, и вовсе не мысль о возможной поимке заставила его сейчас затрепетать в унылой церковной тени. Во всяком случае, не совсем страх обнаружения. Нечто иное… Нечто, похожее на…«Я боюсь Познания, — подумал он. Страх и впрямь охватил холодными щупальцами его сердце. — Я боюсь Видения. Я боюсь распознать подлинный облик здешней порчи и понять, насколько далеко она зашла».Он и близко не подходил ни к одной из церквей с тех пор, как им пришлось бежать из Мерсии. А это означало, что до сих пор у него не было шанса собственными глазами Увидеть, какие превращения претерпели здешние жители, не было шанса проанализировать влияние и воздействие тайного владычества ракханских Матерей на веру этих людей. Еще не было. И вот, стоя у ворот этой скромной церквушки, пока местные жители, один за другим, проходили мимо него, Дэмьен осознал, что ему и не хочется ничего Видеть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43