Потом он услышал шаги Тимо
хина и его приближающееся «ту-ту-ту-тру-ту-ту», и тотчас же ему сделалось
противно от вcе усиливающегося запаха наркоза. Но тем не менее он продолж
ал считать, хоть это было вовсе и не обязательно, теперь он считал только д
ля того, чтобы продержаться на некой поверхности, откуда его тянуло в быс
трую и верткую трясину. Еще какая-то мысль промчалась, он хотел схватитьс
я за эту мысль, но не успел и стал проваливаться в омут Ц все глубже и быст
рее, все быстрее и глубже, пока сознание не покинуло его.
"Тру-ту-ту-тру-ту-ту", Ц едва слышно, почти про себя напевал Тимохин, и никт
о не знал, что пел он так потому, что волновался. Знала об этом только его же
на, Таисья Григорьевна, но ее не было здесь, а то бы она дотронулась до его п
леча, и он сразу перестал бы напевать и сконфузился.
Ц Ну? Ц спросил Харламов тенорком.
Ц Да что ж, пожалуй, можно! Ц ответил Лукашевич, продолжая капать из капе
льницы на маску.
Нора Викентьевна смотрела сбоку на тонкую шею Харламова и на его плечи. П
о движениям шеи и плеч она всегда знала мгновение начала операции, и вот э
то мгновение наступило. Совершенно беззвучно и почти не глядя на столик,
на котором в раз навсегда установленном порядке лежали хирургические «
наборы», Харламов взял скальпель и сделал движение плечом и шеей. И Нора В
икентьевна тотчас же сделала свое движение, а Тимохин Ц свое, и умные рук
и всех троих стали работать как руки одного человека Ц с идеальной, молч
аливой и точной согласованностью.
Было очень тихо, только иногда сопел вдруг толстый Тимохин да слышалось
дыхание Левина Ц ровное, но тяжелое. Иногда он всхлипывал чуть-чуть, точн
о собираясь заплакать, порою шумно вздрагивал. Но пульс был ровный, хорош
его наполнения, и Ольге Ивановне теперь сделалось спокойно и не страшно.
А потом она сама не заметила, как залюбовалась всей этой работой Ц и удив
ительным ритмом, который царил среди работающих людей, и тем, как они все п
онимали друг друга без слов, и самим Харламовым, который теперь перестал
быть маленьким и тщедушным, а сделался словно бы крупнее и выше. И глаза Ха
рламова ей нравились, она верила этим глазам, этому спокойному свету, это
му упрямому и сильному выражению, делавшему ординарное лицо Алексея Але
ксеевича не похожим ни на кого из хирургов, которых она встречала.
Ц Ну? Ц спросил он тенорком.
Тимохин слегка наклонился и несколько секунд ничего не говорил, а только
сопел.
Ц Опухоль проросла в ободочную кишку, Ц сказал Харламов. Ц Видите, Сем
ен Иванович?
"Тук-тук… Ц бился пульс в руке у Ольги Ивановны, Ц тук-тук…"
Лукашевич два раза коротко вздохнул.
Ц Ну, вижу, Ц медленно и недовольно сказал Тимохин, Он точно бы не хотел с
огласиться с тем, что сказал Харламов, но соглашался вынужденно.
Ц Будем резецировать?
Сердце у Ольги Ивановны сжалось. "Тук-тук, Ц билось в запястье у Александ
ра Марковича, Ц тук-тук". Сейчас они скажут самое главное. И от того, что он
и скажут, будет зависеть все.
Была секунда, когда ей не хотелось слышать, но все-таки она услышала голос
Тимохина. Он пока еще не утверждал, а только спрашивал, но по тому, как он сп
рашивал, она поняла, каким может быть ответ.
Ц А это, вы думаете, не карциноматоз забрюшинных желез? Ц почти лениво и
очень медленно, как ей казалась, спросил Тимохин.
Харламов молчал.
"Может быть, еще нет…" Ц безнадежно подумала Ольга Ивановна.
Ц Да, Ц ответил Харламов. Ц Да, тут двух мнений быть не может, картина чр
езвычайно ясная.
Они еще помолчали. Потом Харламов сказал решительным, несомневающимся т
оном:
Ц Паллиативная операция слишком опасна, радикальная невозможна. Приде
тся зашивать.
"Вот и все! Ц подумала Ольга Ивановна. Ц Вот и все". И отвернулась.
Ц Под печень мы ввели тампон, Ц осторожно напомнила Нора Викентьевна, и
Харламов ответил вдруг с еле сдерживаемым бешенством:
Ц Знаю! Можно не напоминать по три раза!
Потом, моя руки, Харламов сказал, ни к кому не обращаясь, и голос его прозву
чал сурово, даже угрожающе.
Ц Я думаю, Ц сказал он, Ц подробности не станут известны Александру Ма
рковичу.
Вариант для него такой. такой: сделано желудочно-кишечное соустье. Впроч
ем, полковник Тимохин тут останется и доложит ему сам.
Нора Викентьевна подала Харламову полотенце. Тимохин все ходил и напева
л, сердито поглядывая по сторонам: "тру-ту-ту-тру-ту-ту!" А Лукашевич робко
попросил у Анжелики, наводившей порядок в своем хозяйстве:
Ц Будьте добры, сестрица, дайте мне тридцать граммов спирта с вишневым с
иропом.
Простыл я в самолете.
И для правдоподобия зябко поежился.
Уехал он вместе с Харламовым и Норой Викентьевной, а Тимохин остался, и бы
ло странно видеть, как сидит он в левинской ординаторской и пишет там что-
то в маленькой записной книжечке. Да и весь этот день был какой-то странны
й и печальный, не похожий на другие дни.
Под вечер Тимохин долго разговаривал с Барканом. И Баркан вышел от него р
асстроенным, тихим, с виоватым выражением лица.

22

На восьмой день Левину сняли швы, а на пятнадцатый он отправился в первый
поход по своему отделению. Ольга Ивановна шла рядом с ним, поглядывая на н
его с тревогой, а он говорил ей сердито-веселым голосом:
Ц Лежание пошло мне на пользу, я вчера покончил со своими заметками, надо
ели только гости. Вы видели, что делалось? Уж Мордвинов, человек как будто
занятой, и тот чуть не каждый день являлся. А Тимохин, знаете ли, милейшая л
ичность. Умен и много знает. Бурчит только иногда, как медведь, слов не раз
берешь. Лукашевич тоже милейший человек. Вообще, конечно, все это было дов
ольно трогательно, особенно если бы времени побольше. Ну а тут полон рот х
лопот, чувствуешь себя отлично и изволь Ц лежи. Да, а вы говорите Ц хирур
гия! Прооперировали Ц и значительно легче стало. Нет этого отвратительн
ого ощущения постороннего тела в животе. А до операции было похоже на ска
зку, помните, кто-то там съел бабушку, волк, что ли? Вот и у меня было соверше
нно такое чувство, как у волка. Ну, идите себе, мне на камбуз надо, я ругаться
иду, вам это слышать не следует.
И помахал ей рукою.
Он пошел вниз, а она стояла и смотрела ему вслед. Как странно: неужели ему в
самом деле легче? Вот пошел на камбуз ругаться. Вчера объявил выговор Ону
фрию. Два дня назад собрал у себя в палате летучку и при всех сказал, что об
ъявляет ей, Варварушкиной, благодарность.
Ольга Ивановна шла по коридору и думала.
Ц Доброе утро, товарищ доктор! Ц сказал ей майор Ватрушкин. Ц Помните м
еня?
Ц Помню, Ц сказала она. Ц Вы капитан Ватрушкин.
Ц А вот и нет! Ц сказал Ватрушкин. Ц Вот и майор. Меня, между прочим, опять
ранили.
Ц Да что вы говорите?
Ц И глупо ранили, Ц сказал Ватрушкин.-Ну, да, это вам все равно не понять. А
скажите, где сейчас подполковник Левин? Это правда, что его оперировали? И
, говорят, будто он никуда от нас не хотел ехать? Это все верно?
Ц Верно! Ц сказала Варварушкина, невольно улыбаясь. С Ватрушкиным нель
зя было говорить и не улыбаться.
Ц Ну, молодец старикан! Ц воскликнул Ватрушкин. Ц У него среди нашего б
рата большой авторитет. Не верите?
Ц Верю, Ц ответила Ольга Ивановна. Ц Только чего вы расхаживаете? Идит
е-ка в палату!
Ц Мне ходить и стоять здоровее, Ц сказал Ватрушкин. Ц Впрочем, я вас про
вожу. А вы слышали, что у меня сын родился?
Ц Нет, Ц сказала Варварушкина. Ц Где же нам слышать! Мы люди темные, газ
ет не читаем.
Ц Родился, Ц подтвердил Ватрушкин. Ц Ванькой назвали. Нынче самое ред
кое имя. Комичный парень. Да-а, а вы все думаете Ц капитан Ватрушкин. Нет, д
о Ватрушкина теперь рукой не достать.
И он так громко и весело захохотал, что Варварушкина на него зашикала.
Ц Извиняюсь, Ц испугался он, Ц забыл. Отвык от госпиталя. У нас офицеры
так однажды хохотали, что в землянке стена лопнула и песок посыпался. Не в
ерите?
Ц Не верю.
Ц И никто не верит. Такая землянка подобралась.
Ольга Ивановна ушла, а Ватрушкин остался дежурить в коридоре, чтобы еще с
кем-нибудь поболтать. В палате ему было скучно, там все сейчас почему-то с
пали.
"Вот Левин пойдет Ц его и поймаю, Ц решил Ватрушкин. Ц С ним потолковать
интересно. Про сына ему расскажу. И пусть, в самом деле, зашьет мне рану, что
ли!"
А Александр Маркович сидел в это время на кухне возле большого разделочн
ого стола и говорил руководящему Онуфрию Гавриловичу:
Ц Однако из тех же продуктов можно варить совершенно приличное горячее
. Вы убедились в этом сами. Но стоило мне на две недели оставить вас в покое,
как вы опять принялись варить несъедобную дрянь. В чем же дело, скажите на
милость?
Онуфрий посмотрел на него коротко и злобно. И Левин успел заметить этот в
згляд.
Ц Вы думали, что я никогда тут не появлюсь, Ц продолжал он, Ц а я появилс
я и постоянно буду появляться. Если же умру, то после каждого дурно сварен
ного вами обеда буду приходить и душить вас по ночам… Я буду являться как
привидение.
Руководящий осклабился. Гроза проходила стороною-Левин шутил. И Онуфрий
даже сразу не понял, когда Александр Маркович сказал:
Ц Я отстраняю вас на трое суток от работы на кухне. Вы будете теперь коло
ть дрова, выносить из кухни помои и делать другую работу, которую никогда
не делает повар. Понимаете? Таким способом я наказываю вас. Я наказываю ва
с за то, что вы кормите людей, проливших свою кровь за родину, невкусной, ду
рно проваренной, противной пищей. Вы поняли, за что я вас наказываю?
Ц Понял, Ц отвернувшись, сказал кок.
Ц Я не слышу, что вы там бурчите. Повернитесь ко мне и повторите.
Ц Понял!
Ц И не кричите, а то будете колоть дрова не трое суток, а пятеро. Ясно?
Ц Ясно.
Ц Варить будет ваш помощник Сахаров. Он не знает, что такое «дефуа-гра», н
о он варит лучше вас, потому что старается. Варить будете вы, слышите, Саха
ров?
Ц Есть! Ц выкрикнул Сахаров.
Ц А если по возвращении с дворовых работ вы, Онуфрий Гаврилович, не испра
витесь, я отдам вас под суд как злостного нарушителя трудовой дисциплины
. И вы будете сурово наказаны.
Ц На здоровье! Ц сказал руководящий и кинул черпак в котел с такой сило
й, что суп брызнул на плиту и на пол.
Ц Не безобразничайте! Ц сказал Левин. Ц Вы получили взыскание по засл
угам, и очень мягкое. Я не собираюсь вас перевоспитывать, вы дурной челове
к и дурной работник. Но так как мне некем вас заменить, то я принуждаю вас р
аботать честно и буду принуждать до тех пор, пока вы не станете нормальны
м работником.
Выходя в тамбур кухни, он услышал, как Онуфрий сказал Сахарову:
Ц Уж и ползать совершенно нисколько не может, а туда же, командует. Други
е люди об это время всех жалеют, а он как все равно собака накидывается.
Александр Маркович усмехнулся. Нет, он не будет всех жалеть. Всех жалеть о
твратительно. Пожалеть кока Ц это значит не выполнить свой долг по отно
шению к раненым. Нет, он не пожалеет Онуфрия. Всех жалеть Ц это значит ник
ого не любить. Пусть Онуфрий отправляется колоть дрова и носить помои. Не
надо разводить июни. Вот он разговаривал с Барканом всегда прямо и резко,
и теперь в Баркане что-то переменилось. Может быть, это ему кажется, может
быть, он еще ошибается, но Баркан уже не тот, каким был раньше. Он иначе разг
оваривает теперь и больше спрашивает, чем утверждает. Нет, извините, он не
будет прощать и жалеть. Вот, например, Розочкин Ц вялый человек. Что может
быть страшнее вялого человека? Ему, наверное, хочется лежать и перелисты
вать старый журнал, а вернее всего Ц ничего не хочется, и это тоже нельзя
прощать, потому что вялость Розочкина не только его внутреннее качество
, а качество и внешнее Ц касающееся всего госпиталяЦ вот как. Что ж, пожа
леть и Розочкнпа?
В халате, с палкой он пришел к Розочкину и поболтал с ним минут десять. Роз
очкин сообщил, что у него тридцать семь и шесть.
Ц Да, у вас, видимо, насморк, Ц сказал Левин. Ц Полощите нос соленой водо
й. Мне это помогало.
Розочкин посмотрел на пего жалостно своими красивыми, томными глазами.

Ц А ложиться вам нельзя, Ц сказал Левин, Ц нельзя, товарищ Розочкин, нел
ьзя, коллега.
Вы у нас один. Вы нам нужны. Да, вот так. До свидания, коллега.
И Розочкина он не пожалел. А Розочкину так хотелось полежать и почитать ж
урнал. Это ведь очень приятно Ц полежать с маленьким гриппом, совсем мал
еньким, чтобы тепло было, уютно, Ц и почитать. И совсем даже не почитать, а
полистать. И подремать.
Под лестницей его поймал майор Ватрушкин.
Ц А-а, Ц сказал Левин, Ц вот так встреча! Что вы тут делаете, старик? Поче
му вы в халате? Вас опять ранило?
Ц Подо мною снаряд разорвался, Ц сказал Ватрушкин и захохотал. Ц И лек
пом наш отказывается лечить. А полковник накричал и к вам наладил. Неудоб
но, честное слово.
Он взял под руку Левина и пошел с ним рядом. По дороге он рассказал про сын
а Ивана и про то, что в палате с ним лежат какие-то кошмарные типы. Словом не
с кем перекинуться.
Ц Они, знаете ли, тяжело ранены, Ц сказал Левин. Ц Я, между прочим, помню,
как вас однажды к нам привезли. Вы тоже тогда не хохотали и не шумели в гос
питале, не дай вам бог еще такую же историю.
Ц Это когда меня в грудь ударило?
Ц Нет, в живот. В грудь Ц это еще ничего. И потом Ц разве это вас ударило в
грудь?
Ц А не меня? Ц сказал, несколько обидевшись, Ватрушкин.
Ц Да, да, теперь вспоминаю, Ц сказал Левин. Ц Но это все вздор по сравнен
ию с животом. Так значит Ц Иван! Интересно, очень интересно! Ну что ж, пойде
мте в перевязочную, я вас посмотрю.
В перевязочной Ватрушкин разделся, и Александр Маркович обошел его круг
ом.
Ц "Стремим мы полет наших птиц…" Ц напевал Левин негромко. Ц Да, есть на
что посмотреть, Ц сказал он, Ц и все мои швы. Знаете, если вдуматься, то эт
о почти перелицованный костюм. Вы помните, как мы вам тут делали новую спи
нку? И недурная спинка, а?
Ц Недурная! Ц согласился Ватрушкин.
Ц А живот?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29