– Отлично, господин полковник, – сказал он наконец, – действительно, просто отлично. – Гиммлер положил отчет. – Похоже, что все идет более чем удовлетворительно. От ирландца вести есть?
– Нет, только от миссис Грей, как договорились. У Девлина прекрасный радиотелефон. Мы его взяли из запасов, сброшенных английским штабом специальных операций, он позволит ему держать связь с торпедным катером, когда тот подойдет. В отношении связи он ответствен только за эту часть операции.
– Адмирал ничего не подозревает? До него не дошли намеки на то, что происходит? Вы уверены?
– Абсолютно, господин рейхсфюрер. Мои поездки во Францию и Голландию я совмещаю с заданиями абвера в Париже, Антверпене и Роттердаме. Как известно рейхсфюреру, адмирал всегда предоставляет мне широкую свободу действий в рамках моих обязанностей как начальника отдела.
– А когда вы едете в Ландсвоорт снова?
– В конце следующей недели. Так счастливо сложилось, что адмирал едет в Италию первого или второго ноября. Это значит, что я могу позволить себе находиться в Ландсвоорте в последние критические дни, и конечно же в период самой операции.
– Никакой случайности в том, что адмирал едет в Италию нет, уверяю вас, – Гиммлер слегка улыбнулся. – Я предложил это фюреру точно в подходящий момент. Через пять минут он решил, что это его собственная мысль. – Гиммлер взялся за перо.
– Итак, дело идет, Радл. Через две недели все будет кончено. Держите меня в курсе.
Он склонился над бумагами. Радл облизал сухие губы и не мог сказать:
– Господин рейхсфюрер...
Гиммлер тяжело вздохнул:
– Я действительно очень занят, Радл. Что еще?
– Генерал Штайнер, господин рейхсфюрер, он... здоров?
– Конечно, – спокойно ответил Гиммлер. – А почему вы спрашиваете?
– Полковник Штайнер, – начал объяснять Радл, и в животе у него все как бы перевернулось, – очень беспокоится...
– Нет нужды беспокоиться, – торжественно заверил Гиммлер, – я же дал вам свои личные гарантии, не так ли?
– Так точно, – сказал Радл, пятясь к двери. – Благодарю вас еще раз, – он повернулся и вышел как можно быстрее.
Гиммлер раздраженно покачал головой и занялся работой.
* * *
Когда Девлин вошел в церковь, месса уже почти кончилась. Он проскользнул направо от прохода и сел на скамейку. Молли стояла на коленях возле матери, одетая в точности так же, как и в предыдущее воскресенье. На платье не было заметно следов грубого обращения с ним Артура Сеймура. Артур тоже был в церкви, на своем обычном месте, и сразу увидел Девлина. Не выказывая никаких эмоций, встал и проскользнул в тени прохода на улицу.
Девлин ждал, наблюдая, как Молли молится: как будто сама невинность преклонила колени при свете свечей. Через некоторое время она открыла глаза и очень медленно повернулась, физически почувствовав его присутствие. Глаза ее расширились, она посмотрела на него долгим взглядом и отвернулась.
Незадолго до конца службы Девлин вышел из церкви. Он был уже у своего мотоцикла, когда в дверях появился первый прихожанин. Шел мелкий дождик. Девлин поднял воротник плаща, сел на мотоцикл и стал ждать. Мимо по дорожке прошли Молли с матерью, сделав вид, что не видят его. Они сели в двуколку, мать взяла вожжи, и они уехали.
– А, ладно, – сказал про себя Девлин, – кто ее осудит?
Он завел мотор и услышал свое имя. Джоанна Грей, подойдя к нему, тихо сказала:
– Сегодня днем у меня два часа сидел Филипп Верекер. Он хотел жаловаться на вас сэру Генри.
– И я его не виню.
Она спросила:
– Вы можете когда-нибудь сохранить серьезность больше двух минут подряд?
– Слишком надо напрягаться, – ответил он. Приближение семейства Уиллафби помешало им продолжить разговор.
Сэр Генри был в форме:
– Ну, Девлин, как дела?
– Прекрасно, сэр, – Девлин усилил ирландский акцент. – Не могу достаточно поблагодарить вас за эту прекрасную возможность творить добро.
Он увидел, как Джоанна Грей отпрянула назад, сжав губы, но сэру Генри его слова понравились:
– Молодец, Девлин. Получаю отличные отзывы о твоей работе. Отличные. Продолжай так же хорошо работать.
Он повернулся к Джоанне Грей, чтобы поговорить. Воспользовавшись этим обстоятельством, Девлин уехал.
К тому времени, когда он доехал до дома, дождь лил вовсю. Девлин поставил мотоцикл в сарай, надел болотные сапоги и непромокаемый плащ, взял двустволку и отправился на болото. В такой сильный дождь необходимо было проверить шлюзы дамб, и вообще хождение в такую погоду отвлекало его от всяких мыслей. Но на сей раз не помогало. Девлин не мог выбросить из головы Молли Прайор. В уме его непрерывно вставала картина: Молли медленно опускается в молитве на колени, и платье скользит вверх по бедру.
– Святая Мария и все святые, – тихо сказал Девлин, – если это то, что называют любовью, то Лайам, мой мальчик, долгонько же ты шел к этому открытию.
Когда он шел обратно к дому по главной дамбе, то почувствовал сильный запах дыма в сыром воздухе. Окно светилось в вечерней темноте, свет проникал сквозь малюсенькую щелочку между шторами затемнения. Открыв дверь, Девлин уловил запах еды. Он поставил ружье в угол, повесил плащ сушиться и вошел в гостиную. Молли стояла на одном колене у очага, подкладывая полено. Она серьезно посмотрела на него через плечо:
– Ты небось промок насквозь.
– Полчаса у этого огня и пара рюмок виски – и я буду в порядке.
Она подошла к буфету, вынула бутылку виски и стакан.
– Не выливай его на пол, – сказала она. – Постарайся на этот раз выпить.
– Значит, ты уже знаешь?
– Здесь ничего не скроешь, все становится известно. На огне ирландское рагу. Хорошо?
– Прекрасно.
– Еще полчасика, – она подошла к раковине и достала стеклянное блюдо. – В чем дело, Лайам? Почему ты не захотел со мной встретиться?
Он сел в старое кресло, широко расставив ноги перед огнем, и от его штанов пошел пар.
– Сначала я подумал, что так будет лучше.
– Почему?
– У меня есть свои причины.
– А что не задалось сегодня?
– Воскресенье, проклятое воскресенье. Ты знаешь, как это бывает.
– Будь прокляты твои глаза. – Молли пересекла комнату, вытирая на ходу руки о передник, и посмотрела на пар, поднимающийся от штанов Девлина. – Ты умрешь, если не переоденешься. Ну уж ревматизм тебе обеспечен.
– Не стоит беспокоиться, – сказал он. – Я скоро лягу спать. Я устал.
Она нерешительно протянула руку и дотронулась до его волос:
– Я люблю тебя. Ты знаешь об этом?
Внутри ее как бы зажегся свет. Она светилась, казалось, что она растекается и приобретает новые очертания.
– Ну, слава богу за это. Я, по крайней мере, могу теперь лечь спать с чистой совестью. Я не стою тебя, девочка, дело это пустое. Предупреждаю тебя, у нас нет будущего. Над дверью этой спальни должно быть объявление: «Оставь надежду, всяк сюда входящий».
– Это мы еще посмотрим, – сказала она. – Я принесу тебе рагу. – И пошла к плите.
Позже, лежа на старой бронзовой кровати и обняв ее одной рукой, он наблюдал за отблесками огня на потолке и чувствовал себя более удовлетворенным, в большем согласии с собой, чем на протяжении многих лет.
На столике с ее стороны кровати стояло радио. Она включила его, затем прижалась животом к его бедру и вздохнула с закрытыми глазами:
– Как чудесно было. Можно, мы когда-нибудь еще это повторим?
– Ты дашь парню время перевести дух?
Она улыбнулась и погладила его по животу:
– Бедный старикан. Послушай-ка.
По радио передавали песню:
Когда этот человек умрет...
В один прекрасный день пронесется весть,
Что под лужайкой
Лежит сатана с усиками.
– Я буду рада, когда это произойдет, – сонно сказала Молли.
– Что? – спросил Девлин.
– Сатана с усиками, спящий вечным сном под лужайкой, – Гитлер. Думаю, тогда все кончится, а? – она прижалась к нему теснее. – Что с нами будет, Лайам? Когда кончится война?
– Бог знает.
Он лежал, глядя на огонь. Через некоторое время дыхание ее выровнялось, и она уснула. После того, как кончится война. Какая война? Он был на баррикадах то с одной стороны, то с другой вот уже двенадцать лет. Как ей это рассказать? У них славная маленькая ферма, и им нужен мужчина. Господи, до чего жалко! Он прижал ее к себе, а ветер выл вокруг старого дома тряся окна.
* * *
А в Берлине на Принц-Альбрехтштрассе Гиммлер все еще сидел за столом, методично изучая десятки донесений, статистических данных, в основном относящихся к экспериментальным подразделениям, которые в захваченных странах Восточной Европы и в России ликвидировали евреев, цыган, душевно и физически неполноценных и всех тех, кто не вписывался в план Великой Европы фюрера.
Раздался вежливый стук в дверь, и вошел Карл Россман. Гиммлер поднял голову:
– Успехи есть?
– Простите, господин рейхсфюрер, он не раскалывается, а мы уже перебрали все. Я начинаю думать, может, он действительно не виновен?
– Этого не может быть, – Гиммлер протянул листок бумаги: – Я получил этот документ сегодня вечером. Подписанное признание сержанта артиллерии, который два года был его вестовым и все эти два года по приказу генерал-майора Карла Штайнера занимался деятельностью, наносящей ущерб безопасности государства.
– Что же теперь, господин рейхсфюрер?
– Мне бы все-таки хотелось иметь подписанное лично генералом Штайнером признание. Оно сделает весь материал гораздо убедительнее. – Гиммлер слегка нахмурился. – Давайте пустим в ход психологию. Помойте его, пришлите к нему эсэсовского доктора, хорошенько кормите. Вы знаете, как это делается. Скажите, что все это было ошибкой, что мы просим прощения, но не можем пока выпустить его, надо еще выяснить несколько моментов.
– А затем?
– После, скажем, десяти дней такой жизни примитесь за него снова. Внезапно. Без предупреждения. Шок сможет помочь нам.
– Сделаю, как вы сказали, господин рейхсфюрер, – сказал Россман.
Глава 11
В четыре часа дня в четверг, 28 октября, Джоанна Грей въехала во двор коттеджа и нашла Девлина в сарае, где он возился с мотоциклом.
– Я пыталась поймать вас всю неделю, – сказала она. – Где вы были?
– В разных местах, – весело ответил он, вытирая старой тряпкой руки, испачканные смазкой, – то тут, то там. Я же говорил вам, что мне нечего делать до встречи с Гарвальдом, вот и осматривал окрестности.
– Об этом я слышала, – угрюмо сказала она. – Катались везде на мотоцикле с Молли Прайор на заднем сиденье. Вас видели в Холте на танцах во вторник вечером.
– Очень стоящее дело, – сказал он. – Крылья победы. И ваш друг Верекер оказался там и произнес страстную речь о том, что бог поможет нам сокрушить проклятых гансов. Мне это показалось иронией, потому что, куда бы я ни пошел в Германии, всюду видел плакаты «С нами бог».
– Я ведь велела вам оставить ее в покое.
– Я пытался, но не получилось. А вообще, что вам нужно? Я занят. У меня что-то барахлит магнето, а мне нужно, чтобы эта штука работала безотказно для поездки в Питерборо сегодня вечером.
– В Мелтам Хауз вошли войска, – сказала она. – Они прибыли во вторник ночью.
Он нахмурился:
– Мелтам Хауз – это то место, где тренируются специальные подразделения?
– Правильно. Милях в восьми по прибрежной дороге от района Стадли.
– Что за войска?
– Американские рейнджеры.
– Понятно. Их пребывание здесь что-либо меняет?
– Не думаю. Обычно они далеко не отходят от базы. Там густой лес, соленое болото и песчаный берег. Просто этот факт надо принять во внимание.
Девлин кивнул:
– Правильно. Сообщите об этом Радлу в следующий сеанс связи, и вы выполните свой долг. А теперь я должен продолжить работу.
Она повернулась, чтобы идти к машине, но заколебалась:
– Мне не нравится этот Гарвальд.
– И мне тоже, но не беспокойтесь, любовь моя. Свои когти он выпустит не сегодня, а завтра.
Она уехала, а он склонился над мотоциклом. Двадцать минут спустя со стороны болота появилась Молли верхом на лошади. К седлу была привязана корзинка. Молли соскользнула на землю и привязала лошадь к кольцу над корытом.
– Я привезла тебе пастуший пирог.
– Твой или мамин?
Молли швырнула в Девлина палку, но он ловко увернулся.
– Ему придется подождать. Сегодня я должен съездить в одно место. Поставь пирог на плиту, я разогрею его, когда вернусь.
– Можно мне с тобой поехать?
– Ни в коем случае. Слишком далеко. И кроме того, это деловая поездка. – Он шлепнул ее. – Чашечка чая, вот о чем я мечтаю, хозяюшка, а то и две, поэтому иди, ставь чайник.
Он снова протянул к ней руку, но Молли схватила корзинку и побежала в дом. Войдя в гостиную, она поставила корзинку на стол. На другой стороне его стоял саквояж, и когда она повернулась, чтобы подойти к плите, то зацепила его. Саквояж упал на пол, раскрылся, и из него высыпались пачки денег и части пистолета «стен». Молли опустилась на колени. Окаменев на мгновение, она похолодела от мысли, что с этого момента все пойдет по-другому. За ее спиной раздались шаги, и Девлин спокойно сказал:
– Пожалуйста, будь хорошей девочкой и положи все на место.
Она подняла голову, побледнев, и яростно спросила:
– Что это? Что это значит?
– Ничего для маленьких девочек, – сказал он.
– А деньги?
Она подняла пачку пятерок. Девлин взял у нее саквояж, запихал обратно деньги и оружие и вставил дно. Затем открыл шкафчик под окном, вынул из него большой конверт и бросил ей.
– Десятый размер. Я не ошибся?
Она открыла конверт, заглянула внутрь, и по липу ее разлилось благоговение:
– Шелковые чулки. Настоящий шелк, две пары. Где, скажи на милость, ты их достал?
– У человека, которого я встретил в пабе в Факенхеме. Если знать, к кому обращаться, достать можно что угодно.
– Черный рынок, – сказала она, – вот чем ты занимаешься, да?
В глазах ее отразилось некоторое облегчение, и он усмехнулся:
– Что-то в этом роде. Теперь, может, ты поторопишься приготовить чай? Мне надо к шести уехать, а с мотоциклом еще придется повозиться.
Она колебалась, сжимая в руках чулки, и подошла ближе.
– Лайам, тут ведь ничего плохого нет?
– А почему должно быть? – Он нежно поцеловал ее, повернулся и вышел, проклиная себя за глупость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46