Он подотчетен только мне. Весь персонал, военный и гражданский, без различия ранга должен помогать ему так, как он найдет нужным.
Адольф Гитлер".
Радл был потрясен. Это был самый невероятный документ, какой он когда-либо держал в руках. Таким ключом человек мог открыть любую дверь в стране, не получив ни в чем отказа. По телу его побежали мурашки и прошла странная дрожь.
– Как видите, всякий, кто пожелает подвергнуть этот документ сомнению, должен быть готов вступить в контакт с самим фюрером. – Гиммлер быстро потер руки. – Итак, все решено. Вы готовы взять на себя обязанность, которую фюрер на вас налагает?
И впрямь ничего не оставалось, кроме как сказать очевидное:
– Конечно, господин рейхсфюрер.
– Хорошо, – Гиммлер явно был доволен. – Тогда к делу. Вы правы, когда думаете о Штайнере. Самый подходящий человек для этого дела. Предлагаю вам без промедления поехать и познакомиться с ним.
– Мне кажется, – осторожно сказал Радл, – что в свете недавней истории он может не заинтересоваться таким назначением.
– Выбора у него не будет, – сказал Гиммлер. – Четыре дня назад арестован его отец по подозрению в государственной измене.
– Генерал Штайнер? – удивленно спросил Радл.
– Да, старый дурак, похоже, связался с совершенно неподходящими людьми. В данный момент его везут в Берлин.
– На... на Принц-Альбрехтштрассе?
– Ну конечно. Можете сказать Штайнеру, что послужить рейху любым способом в данный момент будет не только в его интересах. Такое проявление преданности может оказать благоприятное воздействие на решение дела его отца. – Радл искренне был в ужасе. Гиммлер продолжал: – Теперь несколько фактов. Мне хотелось бы, чтобы вы поподробнее остановились на вопросе о переодевании, который вы упоминаете в своем плане. Это меня интересует.
У Радла зародилось чувство полной нереальности. Никто не был в безопасности – никто. Он знал людей, целые семьи, исчезнувшие после визита гестапо. Он подумал о жене Труди, о трех любимых дочерях, и та же неистовая отвага, которая провела его сквозь Зимнюю кампанию, пронизала его снова. «Ради них, – подумал он, – я должен выжить, ради них. Что бы для этого ни потребовалось, все».
Он начал говорить, поражаясь спокойствию своего голоса:
– Как известно рейхсфюреру, у англичан много десантно-диверсионных полков, так называемых «коммандос», но, возможно, одной из самых успешных была часть, созданная английским офицером Стирлингом, которая действовала в тылу нашего фронта в Африке. Специальная воздушная служба.
– А, да, этого человека они называли призрачным майором. Тот самый, которого так высоко ценил Роммель.
– Его захватили в плен в январе этого года, господин рейхсфюрер. По-моему, он сейчас в Колдице, но дело, которое он начал, не только продолжается, но и расширяется. Судя по нашей последней информации, в Англию вскоре должны возвратиться Первый и Второй полки Специальных военно-воздушных сил, а также Третий и Четвертый французские парашютные батальоны. У них даже есть польская Независимая парашютная эскадрилья.
– К чему вы все это ведете?
– Армия мало знает об этих частях. Считается, что их задачи секретные, поэтому мало вероятности, что кто-либо будет к ним придираться.
– Вы хотите выдать наших людей за поляков из этой части?
– Так точно, господин рейхсфюрер.
– А форма?
– Большинство из них в боевых условиях носят маскировочные халаты и брюки, похожие на эсэсовские, и красный берет английских парашютистов с особым значком – кинжал с крыльями и надписью: «Кто дерзает – побеждает».
– Ах, как драматично, – сухо заметил Гиммлер.
– У абвера большой запас обмундирования, принадлежавшего пленным, захваченным во время операций СВС на греческих островах, в Югославии и Албании.
– А снаряжение?
– Без проблем. Английский штаб Специальных операций до сих пор не осознал, до какой степени мы просочились в голландское движение Сопротивления.
– Террористическое движение, – поправил его Гиммлер. – Но продолжайте.
– Почти каждую ночь сбрасываются новые партии оружия, снаряжения для саботажа, радио для использования в полевых условиях, даже деньги. Но в штабе до сих пор не поняли, что все радиограммы, которые они получают, идут от абвера.
– Господи, – сказал Гиммлер. – И мы все еще продолжаем проигрывать войну. – Он встал, подошел к камину и погрел руки. – Переодевание в форму врага – вопрос весьма деликатный, оно запрещено Женевской конвенцией. Расплата одна – расстрел.
– Точно, господин рейхсфюрер.
– Тут, мне кажется, надо идти на компромисс. На десантниках под английской маскировочной формой будет обычная форма немецких солдат. Таким образом, сражаться они будут как немецкие солдаты, а не как гангстеры. Перед самым боем они могли бы сбросить свой маскарад. Согласны?
Лично Радлу идея эта показалась самой худшей из всего, что он когда-либо слышал, но он понимал, что спорить бесполезно.
– Как прикажете, господин рейхсфюрер.
– Хорошо. Все остальное мне представляется делом организации. Люфтваффе и военные корабли для перевозки. Здесь все просто. Директива фюрера откроет вам все двери. Есть еще что-нибудь, о чем бы вы хотели со мной поговорить?
– В отношении самого Черчилля, – сказал Радл. – Его брать живым?
– Если удастся, – сказал Гиммлер. – Мертвым, если по-другому не получится.
– Понятно.
– Хорошо, значит, я могу спокойно оставить дело в ваших руках. Россман даст вам особый номер телефона. Я хочу ежедневно знать о ходе дела. – Он положил донесения и карту в портфель и придвинул его Радлу.
– Как прикажете, господин рейхсфюрер.
Радл сложил бесценное письмо, положил его обратно в конверт и сунул в карман мундира. Взял портфель, свое кожаное пальто и пошел к двери.
Гиммлер, который было снова стал писать, позвал:
– Полковник Радл.
Радл повернулся.
– Господин рейхсфюрер?
– Ваша присяга германского солдата фюреру и государству. Вы помните ее?
– Конечно, господин рейхсфюрер.
Гиммлер поднял голову. Лицо его было холодным и бесстрастным.
– Повторите ее сейчас.
– "Клянусь богом исполнять эту святую клятву. Я буду беспрекословно повиноваться фюреру германского рейха и народа Адольфу Гитлеру, Верховному главнокомандующему вооруженных сил, и готов как храбрый солдат в любой момент отдать свою жизнь за присягу".
Глазница его снова горела, отрезанная рука болела.
– Отлично, полковник Радл. И помните одно: неудача – это признак слабости.
Гиммлер наклонил голову и продолжал писать. Радл поскорее открыл дверь и нетвердым шагом вышел.
* * *
Он решил домой в квартиру не идти. Вместо этого попросил Россмана высадить его на Тирпиц-Уфер, пошел к себе в кабинет и лег на маленькую походную койку, которая имелась на случай таких непредвиденных обстоятельств. Спал он мало. Как только закрывал глаза, всплывало серебряное пенсне, холодные глаза, спокойный сухой голос, высказывающий чудовищные мысли.
В пять часов, когда в конце концов он сдался и потянулся за бутылкой коньяка, ему стало ясно, что он должен провести это дело, но не для себя, а для Труди и детей. Надзор гестапо – это для большинства людей очень плохо.
– Но не для меня, – сказал он, снова гася свет. – Мне надо, чтобы сам Гиммлер шел по моему следу.
Все-таки он уснул. Его разбудил в восемь часов Хофер, принеся кофе и горячие рогалики. Радл поднялся, подошел к окну, жуя на ходу рогалик. Утро было серое, шел сильный дождь.
– Бомбежка была сильная. Карл?
– Не слишком. Я слышал, что восемь «ланкастеров» сбито.
– Если вы заглянете во внутренний карман моего мундира, то увидите конверт, – сказал Радл. – Я хочу, чтобы вы прочли лежащее в нем письмо.
Он ждал, глядя на дождь. Хофер смотрел на письмо, и вид у него был потрясенный:
– Что это означает, господин полковник?
– Дело Черчилля, Карл. Оно продолжается. Так хочет фюрер. Мне этой ночью сказал сам Гиммлер.
– А адмирал, господин полковник?
– Не должен ничего знать.
Хофер уставился на него в искреннем замешательстве, держа в руке письмо. Радл взял его у него и поднял кверху:
– Мы маленькие люди – вы и я, – попавшие в очень большую паутину, и должны ступать осторожно. Эта директива – все, что нам надо. Приказ самого фюрера. Вы понимаете?
– Думаю, что да.
– Мне вы доверяете?
Хофер встал по стойке «смирно».
– Я никогда в вас не сомневался, господин полковник. Никогда.
Радл почувствовал, как в нем подымается волна признательности.
– Хорошо, тогда мы продолжим то, о чем я говорил в строжайшей тайне.
– Как прикажете, господин полковник.
– Хорошо, Карл, принесите мне все, что у нас есть, и мы еще раз все просмотрим.
Он подошел к окну, открыл его и глубоко вздохнул. От ночных пожаров в воздухе стоял едкий запах дыма. Часть города, видимая ему из окна, лежала в руинах. Странно, почему он так взволнован?
* * *
– Ей нужен мужчина, Карл.
– Господин полковник? – удивленно вымолвил Хофер.
Они склонились над столом, на котором были разложены донесения и карты.
– Миссис Грей, – объяснил Радл. – Ей нужен мужчина.
– А, теперь я понял, господин полковник, – сказал Хофер. – Человек с крепкими плечами. Тупой инструмент?
– Нет. – Радл нахмурился и взял из коробки на столе русскую папиросу. – И ум тоже, это важно.
Хофер поднес ему огонь:
– Трудное сочетание.
– Как всегда. Кто из тех, кто работает сейчас в Англии на первый отдел, мог бы помочь? Он должен быть абсолютно надежным.
– Есть семь-восемь агентов, которых можно было бы считать такими. Например, Белоснежка. Он два года работает в Военно-морском управлении в Портсмуте. От него мы получаем ценную регулярную информацию о североатлантических конвоях.
Радл нетерпеливо покачал головой:
– Нет, не такой нужен. Эта работа слишком важна, чтобы ее подставлять под удар. Господи, неужели нет других?
– Не меньше пятидесяти, – Хофер пожал плечами. – К сожалению, английская контрразведка удивительно хорошо поработала за последние восемнадцать месяцев.
Радл встал, подошел к окну и стоял там, нетерпеливо постукивая ногой. Он не сердился, скорее всего, он был обеспокоен. Джоанне Грей было шестьдесят восемь лет, и как бы преданна, как бы надежна она ни была, ей нужен был мужчина. Как сказал Хофер, тупой инструмент. Без него все предприятие могло потерпеть крах.
Левая рука болела – рука, которой не было, и это был явный признак стресса, голова раскалывалась. «Неудача – признак слабости, полковник». Гиммлер сказал это, глядя темными, холодными глазами. Радл задрожал, а когда вспомнил подвалы на Принц-Альбрехтштрассе, то от страха почувствовал позывы желудка.
Хофер неуверенно промолвил:
– Конечно, всегда остается Ирландский отдел, сэр. Ирландская республиканская армия.
– Абсолютно бесполезно, – сказал Радл, – связь с ИРА была прекращена давным-давно, и вы это знаете, после фиаско с Герцем и другими агентами. Полный провал всего этого предприятия.
– Не совсем, господин полковник.
Хофер открыл один из шкафов, быстро перебрал содержимое я вытащил папку из манильской бумаги, которую положил на стол. Радл сел и, нахмурясь, открыл ее.
– Ну конечно, и он еще здесь? В университете?
– Кажется. Когда нужно, он еще делает переводы.
– А как его теперь зовут?
– Девлин. Лайам Девлин.
– Вызовите его!
– Сейчас, господин полковник?
– Вы слышали, что я сказал? Я хочу, чтобы он был здесь не позже чем через час. Даже если для этого вам придется перевернуть Берлин вверх тормашками. Даже если вам придется привлечь гестапо.
Хофер щелкнул каблуками и поспешно вышел. Радл трясущимися пальцами зажег еще одну папиросу и начал читать досье.
Он не намного ошибся в том, что сказал насчет ИРА: действительно, все попытки немцев договориться с этой организацией с самого начала войны ни к чему не привели. Это была, пожалуй, самая скорбная повесть в анналах абвера.
Ни один из немецких агентов, засланных в Ирландию, не достиг ничего существенного.
На свободе некоторое время оставался только один, капитан Герц, которого сбросили с парашютом с «хейнкеля» над Митом в 1940 г. и который ухитрился пробыть на свободе девятнадцать бесполезных месяцев.
Герц обнаружил, что ИРА раздражающе дилетантская организация, не желающая слушать никаких советов. Как он говорил много лет спустя, члены ИРА знали, как умирать за Ирландию, но не как бороться за нее, и надежды немцев на регулярные нападения на английские военные объекты в Ольстере постепенно растаяли.
Радл все это знал. Интересовал его по-настоящему только один человек, который называл себя Лайамом Девлином. Девлина по поручению абвера сбрасывали с парашютом в Ирландии, и он не только остался жив, но и пробился в конце концов в Германию, что было редчайшим достижением.
Лайам Девлин родился в Лисморе, графстве Даун, на севере Ирландии в июле 1908 г. и был сыном мелкого арендатора, которого расстреляли в 1921 г. во время англо-ирландской войны за участие в летучем отряде ИРА. Мать мальчика пошла в экономки к брату, католическому священнику в районе Белфаста Фоллз Роуд, и дядя устроил его в иезуитский пансион на юге. Оттуда Девлин перешел в колледж Троицы в Дублине, который блестяще окончил по специальности «английская литература».
Он опубликовал несколько стихов, интересовался карьерой журналиста, возможно, стал бы процветающим писателем, если бы не случай, который полностью перевернул его жизнь. В 1931 г., находясь в гостях дома в Белфасте в период серьезных религиозных бунтов, он оказался свидетелем того, как толпа оранжистов разграбила церковь его дяди. Старого священника так сильно избили, что он потерял глаз. С этого момента Девлин полностью посвятил себя делу республики.
Во время нападения на банк в Дерри в 1932 г., предпринятого для пополнения казны движения, он был ранен в перестрелке с полицией и приговорен к десяти годам тюрьмы. В 1934 г. сбежал из тюрьмы и, находясь в бегах, в 1935 г. руководил обороной католических районов в Белфасте во время беспорядков.
Летом того же года его послали в Нью-Йорк убить доносчика, которого полиция ради его же блага посадила на пароход, идущий в Америку, после того как он продал информацию, приведшую к аресту и казни через повешение молодого добровольца ИРА по имени Майкл Рейлли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46