— Вы заглянули в самые далекие тайники моего тела, моей души, не оставив ничего, что могло бы принадлежать мне, кроме разве что моей покорности.— Женщине в ошейнике и не позволяется иметь ничего своего, — ответил я.Она злобно взглянула на меня.— А тебя разве еще не пора заковывать в цепи на ночь? — спросил я.— Пора, — раздраженно ответила она. — Самое время!Я заметил в песке у ее ног длинную черную цепь от наручников.— Я позову кого-нибудь из матросов. Он позаботится о тебе ночью.— Я прикоснулась к вам сегодня вечером, а ваши глаза были такими чужими, такими холодными, — пробормотала Шира. Она перевела взгляд на черную цепь у своих ног, наполовину закрытую песком. — Ваши глаза были такими чужими, — едва слышно повторила она.— Я позову тебе кого-нибудь, — пообещал я.— Хозяин!Я был поражен. Шира впервые назвала меня так. Это слово слишком тяжело слетало с ее губ.Да, ошейник, с которым она не расставалась в течение нескольких последних дней, сделал свое дело. Думаю, в трюме «Терсефоры» я лишь помог ей понять значение этой стягивающей ее горло узкой полоски металла. Теперь понимание это все глубже проникало в ее сознание, пронизывало все ее существо.Как, должно быть, тяжело быть женщиной, подумалось мне.Гориане утверждают, что в каждой женщине уживаются одновременно два начала — свободной спутницы, гордой и прекрасной, стремящейся к возвышенным отношениям со своим избранником, и рабыни, ищущей себе хозяина. Но это лишь, так сказать, внешние проявления; в постели же, как утверждают те же знатоки, каждая женщина, будь то свободная или рабыня, жаждет обрести своего хозяина. Она страстно желает отдать себя мужчине полностью, без остатка, подчиниться ему так, как подчиняется рабыня. Но, поскольку лишь рабыня не только способна, но и обязана проявлять полнейшую покорность своему хозяину, как в редкие минуты слияния двух сердец, так и в течение всего остального времени, считается, что лишь ей суждено испытывать безграничную радость единения с мужчиной и даровать то же ощущение и ему — радость, которой лишена свободная женщина.Однако подобные размышления сейчас меня мало занимали.Я снова перевел взгляд на стоящую передо мной Ширу. Пусть она будет первой красавицей на Горе, но она — всего лишь рабыня.— Пожалуйста, хозяин, — пробормотала девушка, — посадите меня на цепь сами.— Как продвигаются твои занятия? — Я имел в виду уроки, которые ей давала Кара, обучая ее основам того, что должна уметь каждая рабыня.— Посадите меня на цепь своей рукой, — взмолилась она, словно не слыша моего вопроса.— Как твои занятия? Успехи есть? — спросил я, не обращая внимания на ее мольбы.— Есть. — Шира обреченно уронила голову, понимая, что я сознательно обхожу интересующую ее тему. — Но иногда я чувствую себя очень неуклюжей. Здесь зачастую требуется настоящее мастерство, умение, приобретенное с детства. Научиться этому в зрелом возрасте довольно трудно.— Трудно это или легко — научиться придется.— Да, хозяин, я знаю.— Учись.— Да, хозяин.Я отвернулся, собираясь уйти.— Пожалейте меня! — воскликнула она. — Останьтесь со мной на эту ночь!Я посмотрел на нее и медленно покачал головой.— Нет!Она бросилась ко мне, подняла кулачки. Я перехватил ее руки.— Ненавижу тебя! Ненавижу! — разрыдалась она.Я отпустил ее запястья. Шира поднесла руки к дрожащим губам; в глазах ее стояли слезы.— Ты поставил на мне рабское клеймо! Надел на меня ошейник! — срывающимся голосом бросала она мне в лицо. — Я ненавижу тебя! Ненавижу!— Успокойся, рабыня, — сказал я ей. — Хватит! И вдруг во всем ее облике появился какой-то дерзкий вызов. Она расправила плечи.— Посади меня на цепь сам!— Нет, — покачал я головой.— Используй меня или отдай меня своим матросам!Я внимательно посмотрел на нее. Она отступила на шаг, напуганная собственной дерзостью. Я шагнул к ней. Она продолжала смотреть мне в глаза, смотреть так, как смотрит горианский рабовладелец, покупая себе новую рабыню.Я резко ударил ее ладонью по губам, отбросив ей голову назад.Она на мгновение отшатнулась, то тут же снова с дерзким упрямством приблизилась ко мне. Глаза ее пылали, из разбитой губы сочилась кровь.Я сорвал с волос Ширы шерстяную ленту, и они широкой густой волной рассыпались у нее по плечам. Затем я толкнул ее перед собой и нагнулся за наручниками, соединенными длинной черной цепью, наполовину скрытой песком.— Нет! — закричала она.Я снова толкнул ее, уже сильнее, и она упала в темноту, под брезентовый навес, натянутый над кормой «Терсефоры». Здесь я рывком поставил ее на колени и надел на нее наручники.Она оставалась неподвижной.Я опустился на песок рядом с ней и, протянув руку, коснулся ее подбородка. В темноте мне не было видно ее глаз, но я почувствовал, как она повернулась ко мне, и оттуда, из темноты, послышались сдавленные всхлипы. Внезапно мокрые от слез раскрытые губы словно сами собой мягко коснулись моей ладони и оставили на ней легкий поцелуй. Я почувствовал струящиеся по моей руке волосы.— Будь добрым со мной, — прошептала она.Я рассмеялся, стараясь, чтобы смех звучал не слишком резко.Она застонала; я услышал, как зазвенели ее цепи.— Пожалей меня!— Молчи, рабыня, — приказал я.— Да, хозяин, — прошептала она.Я прижал ее губы к своим. Провел ладонью по ее телу и почувствовал, как оно послушно, неудержимо подалось мне навстречу. Дыхание ее стало тяжелым и глубоким. Я осторожно, как это умеет делать только понимающий в рабынях толк горианский мужчина, притронулся к ее груди. Соски постепенно отвердели и напряглись от приливающей к ним крови. Я легко коснулся их губами и, почувствовав дрожь, пробежавшую по податливому телу девушки, нежно поцеловал их.— Из тебя получится отличная рабыня, — сказал я, — сильная и чувственная.Она не ответила и резко отвернулась. До меня донеслись с трудом сдерживаемые рыдания.Я снова пробежал ладонью по ее телу, с невыразимым удовольствием ощущая свою власть над ним, чувствуя себя ее хозяином.Волной дрожи отвечающее на каждое мое прикосновение, это распростертое тело не принадлежало больше ни некогда гордой лесной разбойнице, ни униженно ищущей моего внимания рабыне, с ошейником, с клеймом на теле, — оно принадлежало только мне, ее истинному господину.Я услышал, как заворочался Турнок, а за ним и остальные матросы.Начинался новый день.Кара уже разводила огонь.Шира лежала рядом со мной; голова ее покоилась у меня на груди. Она все еще была в цепях.— Тебе скоро вставать, — напомнил я. — Ты должна выполнять свои обязанности.— Да, хозяин, — прошептала она.Мягким жестом я отодвинул от себя ее лицо, коснувшееся моей щеки. Девушка покорно отодвинулась.— Не моя вина в том, что я не такая красивая, как другие, — едва слышно произнесла она.Я молчал.— Не моя вина в том, что грудь у меня слишком маленькая, а лодыжки и запястья слишком полные, — продолжала Шира.— Мне они нравятся, — успокоил я ее. Зазвенев цепями, она приподнялась на локте.— Разве может такая девушка доставить удовольствие мужчине?— Конечно, — ответил я, — и немалое.— Но ведь я не красавица.— Ты очень хорошенькая.— Правда?— Правда. Ты очень красивая женщина. — Я был абсолютно серьезен.Она радостно рассмеялась.Душой я не кривил. Она действительно красива. Я сжал ее в объятиях и снова легонько толкнул спиной на песок. Она не сводила с меня счастливых глаз.— И как каждая по-настоящему красивая женщина, — наставительным тоном заявил я, — ты должна быть рабыней.Шира рассмеялась.— А я и есть рабыня. Твоя рабыня.Она потянулась ко мне губами. Я поцеловал ее.— Сегодня Римм идет в Лаурис, чтобы привести оттуда нескольких пага-рабынь для моих матросов. А ближе к полудню мы отправляемся в лес.— Значит, пока что мой хозяин свободен? Я перевернулся на спину.— Пока свободен.— Если ты снимешь меня с цепи, я смогу вернуться к своим обязанностям.— Тина и Кара сами управятся.— Вот как? — удивилась Шира.— Да, — заверил я ее.— А я что буду делать? — поинтересовалась она.— Турнок! — вместо ответа позвал я своего заместителя.— Да, капитан! — отозвался он с наружной стороны нашего убежища, занавешенного брезентом.— Принимай на себя команду над лагерем прямо сегодня, — сказал я.Турнок издал короткий смешок, разбудив, вероятно, тех, кто не был еще на ногах.— Хорошо, капитан! — ответил он. — Пищу вам подавать прямо сюда, в ваше убежище?— Да, время от времени.Громоподобный смех Турнока затих в глубине лагеря. Шира с любопытством посмотрела на меня. Глаза ее смеялись.— А я? У меня на сегодня есть какие-нибудь обязанности? — спросила она.— Непременно, — ответил я. Она залилась счастливым смехом.Я снова заключил ее в свои объятия. 7ГРЕННА
Настороженно оглядываясь по сторонам, держа наготове длинный лук из гибкой желтой древесины ка-ла-на, я пробирался сквозь густые ветви кустов и плотную стену деревьев. На бедре у меня висел колчан с двадцатью стрелами из прочной черной тем-древесины, с зазубренными металлическими наконечниками и оперением из крыла воскской чайки.На мне было защитного цвета одеяние, разрисованное пятнами в тон листвы и сухой земли. Когда я не двигался, оно полностью сливалось с зеленью деревьев и кустов и делало меня неразличимым уже на расстоянии нескольких ярдов.Движение подвергает тебя опасности, но двигаться необходимо: ты должен идти вперед, ты охотник и, значит, обязан идти по следу.Краем глаза я заметил скользнувшего вдоль толстой ветви древесного урта. Странно, обычно до наступления темноты они встречаются не так часто. Хорошо еще, что едины и пантеры охотятся только ночью, хотя последние, когда голодны, могут выйти на поиск добычи и при свете дня.Над головой раздавался щебет птиц, очевидно не слишком напуганных присутствием человека. Среди разноголосого гомона мне удалось различить и тонкие переливчатые трели рогатого гимма, звучавшие на удивление громко для издававшей их крохотной птички.День выдался безветренным. Под густыми, развесистыми кронами деревьев стояла духота. Приходилось постоянно отмахиваться от назойливой мошкары.Я шел далеко впереди своих людей, разведывая для них дорогу. Второй день мы с десятью матросами, включая Римма, кружили по лесу, якобы охотясь на слина. Турнок оставался в лагере, взяв на себя командование на время моего отсутствия.Мы удалились на северо-восток, стараясь не приближаться ни к лагерю Вьерны, ни к ведущей к нему тропе, обозначенной отметинами на стволах деревьев.Я не мог быть уверен в том, что Талену держат в самом лагере Вьерны. Но даже если ее прячут в другом месте, Вьерна и разбойницы доподлинно знают, где она находится.Идущие следом за мной матросы несли на плечах сети для поимки слина, как будто они в самом деле были настоящими охотниками. Их ноша не была столь уж бесполезна: в случае необходимости эти же сети можно использовать и для поимки двуногой добычи.Я дал Вьерне и ее разбойницам шанс. Они его отвергли.Это их право. Они сделали свой выбор.Я снова смахнул с лица мошкару.Приятно было сознавать, что я скоро освобожу Талену.— Прошу тебя, хозяин, не заходи в леса, — вспомнились мне прощальные слова Ширы. — Это очень опасно!Меня тогда это разозлило.— Кара, забери эту рабыню и проследи, чтобы она как следует исполняла свои обязанности, — распорядился я и, обращаясь к Шире, добавил: — Когда мы снова будем в Лидиусе, я оставлю тебя там, на невольничьем рынке.Помню, каким ужасом наполнились ее глаза. К тому времени она уже в полной мере осознавала себя рабыней.Я отвернулся.Сейчас я мог думать только о Талене, только она занимала мои мысли. Мы восстановим наши отношения свободных спутников. Она снова будет рядом. Из нас получится отличная пара: она — красавица Талена, дочь самого убара Ара, и я — великий Боск, адмирал Порт-Кара, жемчужины блистательной Тассы.Кто знает, каких еще высот мне удастся достичь?Я медленно пробирался среди кустов, а неугомонные птицы кружились и щебетали над самой моей головой. Они совсем расхрабрились. Когда я только начинал углубляться в лес, они не вели себя со столь дерзкой беззаботностью. Они и сейчас еще замирали, когда я делал резкое движение или начинал идти после длительного осмотра местности, но в остальное время они, казалось, совершенно не обращали на меня внимания и были заняты лишь своими делами.Я решил пощекотать им нервы и поднес руку к лицу, заодно смахивая надоедливую мошкару. Хор безмятежных голосов мгновенно стих, и пернатые певцы настороженно замерли на ветвях, но затем снова принялись самозабвенно щебетать с каким-то даже подчеркнутым пренебрежением к моему присутствию.В зрителях они явно не нуждались.Я усмехнулся и двинулся дальше.Римм вернулся из Лауриса в тот же день вечером, накануне нашего выступления из лагеря. Вместе с ним пришел отыскавший его в Лаурисе Арн и еще четверо его людей. Как я рассчитывал, он прослышал о моем приобретении этой маленькой воровки, Тины, и очень хотел выкупить ее. Арн не забыл, как в одной из таверн Лидиуса, еще будучи свободной женщиной, она искусно разыграла перед ним сцену страсти и затем, опоив его наркотиками, обобрала дочиста.Арн и четверо его людей тоже присоединились к моей поисковой партии. Они были не прочь заполучить нескольких женщин-пантер. Думаю, их помощь могла оказаться для меня вовсе не лишней. Что же касается продажи Тины — а именно за этим Арн и пришел в мой лагерь, — я дал разбойнику весьма неопределенный, уклончивый ответ. Дело не в том, что у меня были какие-то существенные возражения против продажи ему Тины; возражать против этого могла бы скорее сама Тина, но пожелания рабыни, конечно, не принимались нами во внимание. Нет, просто я знал, что она не оставила равнодушным к себе одного из моих матросов, Туруса, того самого парня с браслетом на руке. Чувствовалось, что молодой матрос вызывает у нее ответное расположение, и, хотя симпатии и антипатии рабыни едва ли когда-нибудь способны были повлиять на решение ее хозяина, отношения к ней самого Туруса я не мог не заметить. Он один из моих людей, член моей команды. Посмотрим, как сложатся обстоятельства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49