Пора действовать - давно пора, ну, да поезд
ушел. Они решили перезимовать в доме у деда, но это не значило, что
погоня кончилась. Достаточно вспомнить, как он всякий раз поеживался
под колючими взглядами стариков, сидевших у печки. Его и Чарли загнали
в угол, и надо как-то выбираться.
И еще это чувство протеста: творится произвол, беззаконие. Свобод-
ный мир, нечего сказать, если можно ворваться в семью, убить жену, по-
хитить ребенка, а теперь отлавливать их, как кроликов в загоне.
Опять он возвращался к мысли - дать знать об этой истории како-
му-нибудь влиятельному лицу или лицам, с тем чтобы пошли круги по во-
де. Он молчал, поскольку никак не мог освободиться, во всяком случае
до конца, от странного гипноза - того самого гипноза, жертвой которого
стала Вики. Он не хотел, чтобы из дочери сделали уродца для дешевого
балагана. Он не хотел, чтобы на ней ставили опыты - для ее ли блага,
для блага ли страны. И тем не менее он продолжал себя обманывать. Даже
после того какого жену с кляпом во рту запихнули под гладильную доску,
он продолжал себя обманывать, убеждать в том, что рано или поздно их
оставят в покое. Сыграем понарошку, так это называлось в детстве. А
потом я тебе верну денежку.
Только сейчас они не дети и игра ведется не понарошку, так что по-
том ни ему, ни Чарли никто и ничего не вернет. Игра идет всерьез.
В тишине ему постепенно открывались горькие истины. В известном
смысле Чарли действительно была уродцем, вроде талидомидных детей шес-
тидесятых годов или девочек, чьи матери принимали диэтилстилбестрол по
рекомендации врачей, которым было невдомек, что через четырнад-
цать-шестнадцать лет у этих девочек разовьются вагинальные опухоли.
Чарли тоже неповинная жертва, но факт остается фактом. Только ее ина-
ковость, ее... уродство - скрытое. То, что она учинила на ферме Мэн-
дерсов, ужаснуло Энди, ужаснуло и потрясло, с тех пор его преследовала
мысль: как далеко простираются ее возможности, есть ли у них потолок?
За этот год, пока они по-заячьи заметали следы, Энди проштудировал
достаточно книг по парапсихологии, чтобы уяснить - и пирокинез и теле-
кинез связывают с работой каких-то малоизученных желез внутренней сек-
реции. Он также узнал, что оба дара взаимообусловлены и что чаще всего
ими бывали отмечены девочки немногим старше Чарли.
Из-за нее, семилетней, погибла ферма Мэндерсов. Сейчас ей восемь
лет. А что будет, когда ей исполнится двенадцать и она вступит в пору
отрочества? Может быть, ничего. А может быть... Она обещала никогда
больше не пускать в ход свое оружие - ну а если ее вынудят? Или оно
сработает непроизвольно? Что, если она во сне начнет все поджигать в
результате возрастных изменений организма? Что, если Контора отзовет
своих ищеек... а Чарли выкрадут другие, иностранные? Вопросы, вопросы.
Энди искал на них ответы во время своих лыжных переходов и поневоле
пришел к выводу, что Чарли, видимо, не избежать того или иного заточе-
ния - хотя бы для ее собственной безопасности. Видимо, придется с этим
примириться, как примиряется человек, страдающий дистрофией мышц, с
электростимулятором или талидомидные дети - с диковинными протезами
внутренних органов.
И был еще один вопрос - его собственное будущее. Немеющее лицо,
кровоизлияние в глаз... все это не сбросить со счетов. Кому охота ду-
мать, что его смертный приговор уже подписан и число проставлено, и
Энди в общем-то тоже так не думал, но он понимал: два-три по-настояще-
му сильных посыла могут его доконать, да и без них отпущенный ему
срок, вероятно, успел существенно сократиться. Надо позаботиться о бе-
зопасности Чарли.
Не передоверяя это Конторе.
Только не камера-одиночка. Этого он не допустит.
Он долго ломал себе голову и, наконец, принял выстраданное решение.
Энди написал шесть писем. Они мало чем отличались друг от друга.
Два письма были адресованы сенаторам от штата Огайо. Третье - женщине,
члену палаты представителей от округа, куда входил Гаррисон. Еще одно
предназначалось для "Нью-Йорк таймс". А также для чикагской "Трибюн".
И для толедской "Блэйд". Во всех шести письмах рассказывалось об их
злоключениях, начиная с эксперимента в Джейсон Гирни Холле и кончая их
вынужденным затворничеством на берегу Ташморского озера.
Поставив последнюю точку, он дал Чарли прочесть одно из писем. Поч-
ти час - медленно, слово за словом - она вникала в смысл. Впервые ей
открывались все перепитии этой истории.
- Ты их пошлешь почтой? - спросила она, дочитав.
- Да, - сказал он. - Завтра. Последний раз рискну перейти озеро.
Наконец-то повеяло весной. Лед был крепок, но уже потрескивал под
ногами, и кто знает, сколько он еще продержится.
- И что будет, папа?
Он пожал плечами:
- Трудно сказать. Может быть, если все попадет в газету, эти люди
угомонятся.
Чарли серьезно покивала головой:
- Надо было сразу написать.
- Пожалуй. - Он знал, о чем она сейчас думает: октябрь, бушующее
пламя на ферме Мэндерсов. - Даже наверняка. Но у меня, Чарли голова
была занята другим. Куда бежать. А когда бежишь, не соображаешь... во
всяком случае, плохо соображаешь. Я все надеялся, что они угомонятся и
оставят нас в покое. Непростительная ошибка с моей стороны.
- А они не заберут меня? - спросила Чарли. - От тебя? Правда, папа,
мы будем вместе?
- Правда, - сказал он, умалчивая о том, что как и она, смутно
представляет себе, чем эти письма обернутся для них обоих. Так далеко
он не заглядывал.
- Это самое главное. А поджигать я ничего больше не стану.
- Вот и умница. - Он провел по ее волосам. Внезапно горло перехва-
тило от предчувствия беды, и вдруг он вспомнил то, "что случилось не-
подалеку отсюда, о чем не вспоминал многие годы. Отец и дед взяли его
на охоту, Энди начал клянчить у деда ружье, и тот отдал ему свой дро-
бовик. Энди заприметил белку и уже собрался стрелять. Отец начал было
возмущаться, но дед как-то странно, с улыбкой глянул на него, и он
осекся.
Энди прицелился, как учил его Грэнтер, после чего не рванул спуск,
а плавно потянул на себя (опять же как его учили) - раздался выстрел.
Белка перекувырнулась, точно игрушечная, а Энди, весь дрожа от возбуж-
дения, сунул деду ружье и ринулся к добыче. То, что он увидел вблизи,
оглушило его. Вблизи белка перестала быть игрушечной. Он не убил ее.
Он ее подранил. Она умирала в лужице крови, и в ее черных глазах стоя-
ла невыразимая мука. Вокруг уже копошились насекомые, смекнувшие, к
чему идет дело.
В горле у Энди стал комок: в девять лет он впервые ощутил презрение
к себе, его тошнотворный привкус. Он смотрел и не мог оторваться от
окровавленного комочка, видя краем глаза еще две тени, спиной чувствуя
стоящих сзади отца и деда: три поколения Макти над трупом белки в ле-
сах Вермонта. Дед тихо произнес за его спиной: НУ ВОТ ТЫ И СДЕЛАЛ ЭТО,
ЭНДИ. ПОНРАВИЛОСЬ? В ответ хлынули слезы, обжигающие слезы, с которыми
прорвалось наружу потрясение от открытия - сделанного не воротишь. Он
стал повторять, что никогда больше не убьет живую тварь. Христом богом
поклялся.
А ПОДЖИГАТЬ Я НИЧЕГО БОЛЬШЕ НЕ СТАНУ, сказала Чарли, а у него в
ушах снова стояли дедушкины слова, произнесенные после того, как он,
Энди, убил белку и перед богом поклялся, что это не повторится. НИКОГ-
ДА ТАК НЕ ГОВОРИ, ЭНДИ. БОГ ЛЮБИТ, КОГДА ЧЕЛОВЕК НАРУШАЕТ КЛЯТВУ. ЭТО
СРАЗУ СТАВИТ ЕГО НА МЕСТО И ПОКАЗЫВАЕТ, ЧЕГО ОН СТОИТ. Примерно то же
Мэндерс сказал Чарли.
Энди бросил взгляд на Чарли, медленно, но верно одолевавшую серию
про мальчика Бемби, дитя джунглей, книжку за книжкой, которые она рас-
копала на чердаке. Над ней вились пылинки в луче света, а она безмя-
тежно сидела в стареньком кресле-качалке, на том самом месте, где си-
живала ее бабка, ставившая в ногах рабочую корзинку со штопкой, и он с
трудом поборол в себе желание сказать дочери: подави, подави в зароды-
ше свой дар, пока это в твоих силах, ты не готова к чудовищному иску-
шению... Если у тебя есть винтовка, рано или поздно ты из нее выстре-
лишь.
Бог любит, когда человек нарушает клятву.
Никто не видел, как Энди опустил письма в ящик, никто, кроме Чадли
Пейсона, человека пришлого, перебравшегося в Брэдфорд в ноябре прошло-
го года и с тех пор пытавшегося вдохнуть жизнь в захиревшую лавку "Га-
лантерейных новинок". Этот Пейсон, коротышка с печальными глазами,
как-то пытался зазвать Энди на рюмочку, когда тот в очередной раз на-
ведался в городок. Здесь все сходилось на том, что, если за лето дела
Пейсона не поправятся, к середине сентября в витрине "Галантерейных
новинок" появится табличка "ПРОДАЕТСЯ или "СДАЮ В АРЕНДУ". Жаль будет
человека, малый он вроде ничего, а угодил как кур в ощип. Золотые-дни
Брэдфорда миновали.
- Энди приближался к магазинчику - лыжи он воткнул в снег, одолев
подъем, что начинался сразу от берега. Старики не без интереса наблю-
дали за ним в окно. Об Энди за зиму успели почесать языки. По общему
мнению, он скрывался - то ли от кредиторов, то ли от алиментов. А мо-
жет, от гнева бывшей супруги, у которой он увел ребенка; а то зачем бы
ему детские вещи? Полагали также, что отец с ребенком самочинно заняли
один из домов по ту сторону озера, где и зимуют. Никто не спешил поде-
литься этими догадками с местным констеблем, который жил в Брэдфорде
без года неделю, каких-то двенадцать лет, а уже считал тут себя хозяи-
ну. Незнакомец поселился за озером, в штате Вермонт. А старик, гревши-
еся у печки в магазинчике Джейка Роули, не очень-то радовали вермонт-
ские порядки - этот подоходный налог или взять питейный закон... даль-
ше ехать некуда! Пусть вермонтцы сами в своих делах разбираются - та-
ково было единодушное, пусть и не высказанное всем миром заключение. -
Отходился он по льду-то, - заметил один из стариков. Он откусил от
конфеты суфле и заработал деснами.
- А он сюда на подводных крыльях, - отозвался другой, вызвав общий
смех.
- Он свои лыжи, поди, в другую сторону навострил, - веско сказал
Джейк, глядя на приближающуюся фигуру. Энди был в сидром пальто Грэн-
тера, на голове синяя трикотажная повязка, чтоб уши не мерзли, и вдруг
в памяти Джейка что-то забрезжило - наверное, уловил семейное сходс-
тво, - забрезжило и погасло. - Как таять начнет, так сразу слиняет. И
тот, кого он там прячет, с ним вместе.
Энди остановился на крыльце, снял рюкзак и вытащил оттуда несколько
писем. Потом он вошел в магазин. Посетители углубились в изучение сво-
их ногтей, часов, а также видавшей виды печки. Кто-то извлек из карма-
на дорожный носовой платок, этакую голубую простыню, и от души высмор-
кался. Энди огляделся.
- Доброе утро, джентльмены.
- И вам тоже, - ответил за всех Джейк Роули. - Чем могу служить?
- Вы марки продаете?
- Пока что правительство мне это доверяет.
- Тогда, пожалуйста, шесть пятнадцатицентовых. Джейк оторвал марки
от блока, лежавшего в числе прочих в потрепанном кляссере.
- Еще чего-нибудь?
Энди улыбнулся, думая о своем. Сегодня десятое марта. Не говоря ни
слова, он подошел к вертушке подле кофемолки и выбрал большую в зави-
тушках поздравительную открытку: ДОЧУРКЕ В ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ. Он распла-
тился.
- Благодарю, - сказал Джейк, повернув ручку кассы.
- Не за что, - ответил Энди и вышел из магазина. Все видели, как он
поправил на голове повязку, как наклеил марки на конверты. Из ноздрей
у него вырывался пар. Все видели, как он завернул за угол, где стоял
почтовый ящик, но ни один из них не присягнул бы на суде, что он опус-
тил письма. Когда он вновь оказался в поле зрения, он уже закидывал
рюкзак за спину.
- Пошел, - прокомментировал кто-то из стариков.
- Приличный человек, - сказал Джейк, и на этом тема себя исчерпала.
Переключились на другие.
Чарльз Пейсон стоял в дверях своей лавки, которая не принесла, ему
за год и трех сотен, и смотрел Энди вслед. Уж он-то, Пейсон, мог бы
присягнуть в суде, что письма были опущены: все это время он стоял на
пороге и своими глазами видел, как письма провалились в ящик.
Когда Энди скрылся из виду, Пейсон вошел внутрь, обогнул прилавок,
где лежали хлопушки вперемежку с грошовыми леденцами и пузырящейся
жвачкой, открыл вторую дверь и оказался в жилой комнате. Телефон у не-
го был со специальной глушилкой, что исключало подслушивание. Пейсон
набрал виргинский номер, чтобы запросить инструкции.
В Брэдфорде, штат Нью-Гэмпшир (как, между прочим, и в Ташморе, штат
Вермонт), нет своей почты: городки-то крошечные. Ближайшее к Брэдфорду
почтовое отделение находится в Теллере. В час пятнадцать того же дня,
десятого марта, к магазину Джейка Роули подкатил почтовый фургончик и
почтальон опорожнил ящик, соседствовавший до 1970 года с бензоколон-
кой. Вся корреспонденция состояла из шести писем Энди и открытки, ко-
торую пятидесятилетняя девица Шерли Дивайн адресовала своей сестре в
местечко Тампа во Флориде. Как раз в это время на том берегу озера Эн-
ди Макги отсыпался, а Чарли Макги лепила снеговика.
Почтальон Роберт Эверетт бросил мешок с корреспонденцией на заднее
сиденье бело-голубого фургона и отбыл в Уильяме, еще один городишко,
обслуживаемый телерским отделением связи. На середине улицы, Главного
проспекта, как ее в шутку называли жители Уильямса, он развернулся об-
ратно, на Теллер, где часа в три почту рассортируют и отправят дальше.
Проехав пять миль, он увидел, что дорогу перегородил бежевый "шевроле
каприс". Эверетт приткнулся к снежному бордюру и вылез из кабины, что-
бы предложить свои услуги.
Из машины вышли двое. Показав удостоверения, они объяснили, что им
от него нужно.
- Да вы что? - У Эверетта вырвался нервный смешок, как будто ему
предложили открыть сегодня пляжный сезон на Ташморском озере.
- Если вы думаете, что мы не те, за кого себя выдаем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49