Я смотрел на аппаратуру.Его лицо потемнело.— Не смей меня судить — только попробуй, будь ты проклят! Здесь идет лечение. Ты нарушил его конфиденциальность.Я не ответил.— Да есть ли у тебя хоть малейшее представление, о чем я говорю?— Сексуальное рекондиционирование. Психологическая обработка с использованием условных рефлексов, — ответил я. — Вы пытаетесь изменить сексуальную ориентацию вашей жены.— Изумительно, — издевательски произнес он. — Просто гениально. Ты умеешь описать то, что видишь. Психфак, первый курс, вторая половина первого семестра.Он смотрел на меня, постукивая обутой в сапог ногой.— Я что-то пропустил?— Пропустил? — Он сухо засмеялся. — Да все целиком. Самую суть, весь смысл, все клиническое обоснование, черт возьми!— Обоснование состоит в том, что вы помогаете ей стать нормальной.— И по-твоему, это пустая трата времени?Прежде чем я успел ответить, он затряс головой и выругался, потом рука, державшая шоковый пульт, напряглась. Мои глаза рефлекторно перескочили на серую пластмассовую коробку. Я почувствовал, что весь покрылся потом. В ожидании пронзительного воя и боли, которая должна была за этим последовать.Усмехнувшись, Гэбни опустил руку.— Эмпатическое кондиционирование. И такая быстрая реакция. Нежное сердце — жалость к пациентам. — Усмешка растворилась в выражении презрения. — Мне в высшей степени наплевать на твое мнение.Не спуская с меня глаз, он приблизился к Урсуле. Приподняв ей халат с помощью черного пульта, он обнажил ее бедра и сказал:— Они безупречны.— Если не считать кровоподтеков.— Ничего непоправимого — все заживет. Иногда творческий подход этого требует.— Творческий подход? — переспросил я. — Любопытное название для пыток.Он встал прям о передо мной, но так, чтобы я не мог его достать. Его пальцы слегка пробежались по кнопкам, вызвав высокочастотное чириканье и мелкое судорожное подергивание тел обеих женщин.— Нарочно притворяешься тупицей? — спросил он.Я пожал плечами.— Пытка предполагает намерение причинить вред. Я же применяю отрицательные стимулы для того, чтобы ускорить обучение. Отрицательные стимулы — это могучие маленькие шельмы, и только сентиментальный слюнтяй может сомневаться в их пользе. Это пытка не в большей мере, чем вакцинация или неотложное хирургическое вмешательство.Сквозь кляп Урсулы донесся такой звук, какой издает загнанная в угол мышь.— Просто ускоряете обычную кривую обучения, не так ли, профессор?Гэбни изучающе посмотрел на меня и, пару раз быстро ткнув в кнопки на сером пульте, вызвал конвульсии у обеих женщин.Я заставил себя сделать непринужденный вид.— Тебя что-то забавляет?— Вы тут болтаете о лечении, а сами все же то и дело применяете шок, чтобы дать выход своему раздражению. Разве это не рвет цепочку «стимул — ответ»? И если вы переучиваете Урсулу, то зачем наносите шоковые удары Джине? Она у вас играет роль стимула, не так ли?— Да заткнись ты, — проревел он.— Сексуальное рекондиционирование, — продолжал я. — Его испробовали давным-давно, еще в начале семидесятых, и нашли негодным.— Методологически топорная примитивщина. Хотя даже и из нее мог выйти какой-нибудь толк, если бы агитаторы за свободу сексуальных меньшинств не навязали всем свою точку зрения — вот тебе и свобода воли.Я снова пожал плечами.Он сказал:— Не думаю, что твой умишко способен открыться достаточно широко, чтобы уловить суть, но все равно, вот тебе несколько фактов! Я люблю свою жену. Она вызывает во мне любовь, и за это я буду всегда благодарен. Она выдающийся человек — первая в семье получила высшее образование. Я понял всю ее неординарность с первой же встречи. Это пламя у нее внутри — она, черт возьми, почти светилась, словно лампа накаливания. Поэтому ее... проблема меня не отпугнула. Напротив, это послужило вызовом для меня. И она согласилась и с моей оценкой ситуации, и с моим планом лечения. То, чего мы достигли совместными усилиями, — основывалось целиком на взаимном согласии.— Кастрация, — заметил я.— Не пытайся придать этому ветеринарное звучание, недоумок. Мы вместе работали над решением ее проблемы. Если уж это не лечение, то я не знаю, что можно так называть. И то, что получилось в результате нашей совместной работы, могло принести пользу миллионам женщин. Сам план был прост: позитивное подкрепление полового возбуждения, наступившего гетеросексуальным путем, и наказание за реакцию на гомоэротический материал. Но его практическое осуществление представляло колоссальную трудность — надо было приспособить всю систему к женской физиологии. У мужчины измерить степень полового возбуждения ничего не стоит. С помощью надеваемой на половой член плезмографической манжеты регистрируется степень набухания. У женщины строение более... скрытое. Вначале мы думали разработать что-то вроде мини-манжеты для клитора, но эта идея оказалась практически неосуществимой. Не стану вдаваться в подробности. Но именно она как раз и додумалась до интравагинального зонда влажности, который сейчас так хорошо ей подошел. Основываясь на надлежащем химическом анализе секреций, мы смогли соотнести биоэлектрические изменения с видимым сексуальным возбуждением.Потенциальные последствия просто фантастические. В сравнении с тем, что сделали мы, Мастерс и Джонсон рисуют на стенах пещеры.— Фантастика, — сказал я. — Жаль только, что это не сработало.— Нет, все работало как нужно. Много лет.— Но только не в случае с Айлин Уэгнер.Он еще раз погладил Урсулу и повернулся ко мне.— Да, это была ошибка — ошибка, которую сделала моя жена. Неверный выбор пациента. Уэгнер была жалка — глупая телка, сентиментальная благодетельница человечества. Психология и психиатрия буквально кишат такими.— Если вы были такого низкого мнения о ней, почему же приняли ее у себя в Гарварде как коллегу?Он покачал головой и засмеялся.— У меня она была ничем. Я бы ее отправил учиться на санитарку. С месяц она работала у моей жены. Обходы больных, дидактические сеансы и клинический надзор. Моя жена узнала о ее сексуальной патологии и пыталась ей помочь. По разработанной нами методике. Я с самого начала был против — чувствовал, что этой телке наша методика не подойдет — у нее нет достаточно сильной мотивации, никакой силы воли. Уже одна тучность делала ее непригодной — она была просто убогой. Но моя жена слишком добра. И я уступил.— Она была вашим первым подопытным объектом — после Урсулы?— Нашей первой пациенткой. К несчастью. И, как я и предсказывал, результаты были очень скудные. Что совсем не дискредитирует методику.Он бросил острый взгляд на жену. Мне показалось, что один из пальцев напрягся.— Да, я бы назвал самоубийство весьма скудным результатом, — заметил я.— Самоубийство? — Он усмехнулся медленной, почти ленивой улыбкой. Потом покачал головой. — Намотай себе на ус: эта телка была не способна ни на какой самостоятельный поступок.От Урсулы донеслись заглушенные кляпом звуки.Гэбни повернулся к ней.— Прости, милая, я тебе так и не сказал, верно?— В Гарварде считали, что это самоубийство, — сказал я. — Каким-то образом на медфаке стало известно, что за исследования вы вели, и вас оттуда попросили.— Каким-то образом, — повторил он, уже не усмехаясь. — Эта телка любила писать закапанные слезами «любовные» записки, которые она не отправляла, а складывала в ящик письменного стола. Отвратительная писанина.Снова подойдя к жене, он погладил ее по щеке. Поцеловал в один из выбритых квадратиков на голове. Ее глаза были крепко зажмурены; отвернуться она не пыталась.— Любовные записки, адресованные тебе, дорогая, — продолжал он. — Слезливые, бессвязные, которые вряд ли пригодились бы в качестве улик. Но в отделении у меня были враги, и они вцепились в меня. Я мог бы отбиться. Но в Гарварде мне больше нечего было делать — он действительно не так уж хорош, как о нем болтают. Нам явно пора было двигаться в другое место.— Калифорния, — сказал я. — Сан-Лабрадор. Это было предложение вашей жены, не так ли? Отправиться на ловлю новых клинических возможностей.Возможностей, которые выявились, когда Урсула наблюдала Айлин Уэгнер. Беседы за закрытыми дверями, превратившиеся в лечебные сеансы, как это часто случается. Айлин говорит о своем прошлом. О своих проблемах. О тех сексуальных конфликтах, которые заставили ее сменить педиатрию на психиатрию.Рассказывает о своих впечатлениях от встречи много лет назад с одной очаровательной богатой женщиной, которая страдала агорафобией. Принцесса с изувеченным лицом, укрывшаяся в персиковом замке, превращенная в калеку страхом, который в конце концов передался и ее дочери, такой чудесной девчушке — она сама, самостоятельно обратилась за помощью...Я вспомнил разговор, который был у меня одиннадцать лет назад. Айлин, в практичных туфлях и похожей на мужскую рубашку блузке, перекладывает свой кожаный саквояж из одной руки в другую. Она по-настоящему красива. И это несмотря на шрамы... Мила. В ней есть что-то ранимое. Похоже, вы немало узнали за столь краткий визит. На щеках Айлин проступает румянец. Приходится стараться. Ее смущение тогда озадачило меня. Теперь же все так ясно.Там был не только один этот краткий визит.Там было что-то гораздо большее, чем просто медицинские консультации.Мелисса интуитивно чувствовала что-то необычное, хотя и не понимала, в чем дело: она дружит с мамой... ей нравится мама... Джейкоб Датчи тоже знал — и постарался представить причину уклонения Джины от встречи со мной как ее страх перед врачами вообще.Я поставил это под сомнение. Однако она встречалась с доктором Уэгнер. Да, это вышло... неожиданно. Она не очень хорошо справляется с неожиданными ситуациями. Вы хотите сказать, что она как-то отрицательно отреагировала просто на то, чтобы встретиться с доктором Уэгнер? Скажем так: ей это было трудно. Ей было бы легче иметь дело с врачом женского пола? Нет! Это совершенно не так! Дело совсем не в этом. Джина и Айлин...Проснувшееся волнение... наклонности, которые и та и другая так долго пытались подавить. Желания, с которыми Джина справилась, выйдя замуж за человека с гротескной наружностью, сыгравшего роль отца. Для второго брака она выбрала бисексуала — старого друга, у которого была собственная тайна, с которым она могла найти избавление от одиночества, взаимную терпимость и создать видимость безмятежного супружеского счастья.Отдельные спальни.Айлин... пыталась преодолеть отвращение к самой себе, которое чувствовала после пережитого в Сассекс-Ноул, — оставила практику, уехала из города и стала путешествовать по миру, предлагая свои услуги в качестве врача и сиделки, не особенно заботясь о собственной защите. Посвятила себя спасению чужих жизней, перебарывая собственное страдание.Она проиграла слишком много сражений в этой войне и поэтому избрала другую стратегию; стратегию, к которой обращались очень многие другие способные неблагополучные люди, — занялась изучением Души. Детская психиатрия. Потому что надо вернуться к истокам всего.Гарвард. Потому что надо учиться у лучших специалистов.Гарвард и подруга сердца из «синих воротничков», электромонтер по профессии, не признающая никакого копания в душе.Потом работа у Урсулы. Озорные боги, должно быть, давились от смеха.Долгие беседы.Исповеди.Боль, и страсть, и смятение — и кто-то, кто выслушает все то, о чем Салли Этеридж не хотела и слышать.Урсула выслушивала. И переменилась сама.Скрывала это за игрой «в доктора».Поведенческий кошмар становится явью. Озорные боги надрывают животики от злорадного смеха.Лечение терпит неудачу. Такую, что хуже не бывает.Прощай, Бостон.Пора перебираться на новое место.В Калифорнию, на поиски принцессы...На поиски принцессы как идеи. То есть богатых людей, страдающих фобиями, которым Урсула определенно знала, как помочь.Игра в доктора.Гонорар за услуги. Крупный гонорар.Все идет прекрасно.Потом звонит ребенок. Опять...— Возможности, — услышал я снова голос Гэбни. — Да, в основном она именно так это и представила. Деловое решение. Я предпочел бы Флориду — жизнь там дешевле и воздух намного лучше. Но она настаивала на Калифорнии, и я, не зная ее истинных намерений, в конце концов уступил. А когда я уступаю, все идет вкось и вкривь.Он посмотрел на Джину с искаженным от ярости лицом — такая жгучая, грызущая душу ярость охватывает мужчину, когда ему не дают обладать тем, чем он жаждет обладать.По вине другой женщины.Самое большое оскорбление для мужчины — в его мужском естестве.Внезапно меня осенило: Джоэль Макклоски тоже был оскорблен. Его отвергли ради другой женщины.Грязная шутка.Злая шутка. Она ввинчивалась в его размягченный наркотиками мозг, словно спирохета.Отказ пульсировал у него внутри, как воспаленный гнойник. Его переполняла ненависть к гомосексуалистам...Свою проблему он решил путем уничтожения Джининой красоты — стер с ее лица преступную женственность.Он был слишком труслив, чтобы сделать это самому. Из-за трусости он молчал и о своих мотивах — боялся, что их раскрытие будет характеризовать его определенным образом.А Джина — поняла она или нет, из-за чего пострадала?Гэбни издал низкое, злобное ворчание. При этом он пристально смотрел на Джину. Потом перевел глаза на жену.— Я никогда ее не обманывал, а она предпочла изменить правила игры — они обе так решили.— Когда у вас возникли первые подозрения?— Вскоре после того, как началось лечение вот этой твари. Не было ничего конкретного — просто кое-какие нюансы. Еле уловимые отклонения, которые человек, не знающий всего, что знал я, или просто безразличный, мог бы вообще не заметить. Она тратила на нее больше времени, чем на всех других пациентов. Проводила дополнительные сеансы, в которых с клинической точки зрения не было нужды. Переводила разговор на другую тему и оказывала странное сопротивление, когда я высказывал свои сомнения относительно целесообразности всего этого. И совершенно перестала бывать на ранчо, хотя раньше приезжала сюда регулярно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69