Фокусируясь на вас, она избегает необходимости разбираться с собственными страхами.— Этот дом, — сказала она, разводя руки в стороны — Какой-то монстр, не правда ли? Артур коллекционировал вещи, вот и построил себе музей.Это прозвучало с намеком на горечь. И она сразу же попыталась замаскировать его.— Конечно, он это сделал не ради собственной персоны — не такой человек был Артур. Он поклонялся красоте. Украшал свой мир. И действительно обладал утонченным вкусом. У меня нет чутья на веши — я могу понять, что картина хорошая, если ее поставить передо мной, но никогда не смогла бы заниматься накопительством — это просто не в моем характере.— Вам никогда не приходила в голову мысль о переезде?Она слабо улыбнулась.— Мне приходит в голову множество мыслей, доктор Делавэр. Когда дверь открыта, то очень трудно не перешагнуть через порог. Но мы — доктор Каннингэм-Гэбни и я — работаем вместе, чтобы сдерживать мои порывы, не давать мне забегать вперед. Мне предстоит еще долгий путь. И даже если бы я была готова бросить все и отправиться бродить по миру, я никогда бы не поступила так с Мелиссой — не выбила бы всякую опору у нее из-под ног.Она потрогала фарфоровый чайник.— Остыл. Вы правда не хотите, чтобы нам снизу принесли свежего? Или что-нибудь перекусить — как насчет ленча?Я сказал:— Я правда ничего не хочу, но все равно спасибо.— Вы говорили, что, опекая меня, она уходит таким образом от собственных проблем. Если это так, то как же быть?— Она будет осознавать улучшение вашего состояния естественным путем, постепенно, по мере того, как вы будете продвигаться все дальше и дальше вперед. По правде говоря, вам, может быть, и не удастся уговорить ее поехать в Гарвард до истечения срока подачи заявлений.Она нахмурилась.Я продолжал:— Мне кажется, ситуацию осложняет и кое-что еще — ревность.— Да, я знаю, — сказала она. — Урсула говорила мне, как она ревнует.— У Мелиссы очень много причин для ревности, миссис Рэмп. За короткое время на нее обрушилась масса перемен, помимо вашего успешного лечения: смерть Джейкоба Датчи, ваше второе замужество. — Возвращение сумасшедшего, подумал я про себя. — Для нее ситуация усугубляется еще и тем, что она ставит себе в заслугу — или в вину — то, что инициатором большой части этих перемен была она сама. Она уговорила вас согласиться на лечение, она же познакомила вас с вашим мужем.— Я знаю, — согласилась она. — И это правда. Это она заставила меня лечиться. Пилила меня до тех пор пока не добилась своего, да благословит ее Бог. И лечение помогло мне проделать окошко у себя в камере — иногда я чувствую себя такой идиоткой, что не сделала этого раньше, упустила столько лет... — Неожиданно она изменила позу, повернувшись ко мне всем лицом. Как бы выставляя его напоказ.О своем втором замужестве она промолчала. Я не настаивал.Она вдруг встала, сжала кулак, поднесла его к лицу и уставилась на него.— Я должна как-то убедить ее, должна. — От напряжения изуродованная сторона ее лица побелела, опять стала похожей на мрамор, красные полосы на шее побледнели. — Я ведь ее мать, в конце концов!Молчание. Отдаленное жужжание пылесоса.Я сказал:— То, что вы говорите сейчас, звучит довольно убедительно. Почему бы вам не позвать се и не сказать ей этого?Она подумала. Опустила кулак, но не разжала его.— Да, — ответила она. — Хорошо. Я согласна. Давайте так и сделаем. * * * Она извинилась, открыла дверь в задней стене и скрылась в соседней комнате. Я услышал приглушенные шаги, звук ее голоса, встал и заглянул туда.Она сидела на краю кровати под пологом в огромной кремовой спальне, где потолок был украшен росписью. Роспись изображала куртизанок в Версале, наслаждающихся жизнью перед потопом.Она сидела, слегка согнувшись, больная сторона лица ничем не защищена, и прижимала к губам трубку белого с золотом телефона. Не ноги стояли на темно-фиолетовом ковре. Кровать была застлана стеганым атласным покрывалом, телефон помещался на ночном столике в китайском стиле. Высокие окна с двух сторон обрамляли кровать — прозрачное стекло под сборчатыми занавесками с золотой бахромой. Зеркала в золотых рамах, масса кружев, тюля и картин в радостных тонах. Столько старинных французских вещей, что сама Мария-Антуанетта могла бы чувствовать себя здесь как дома. Она кивнула, сказала что-то и положила трубку на рычаг Я вернулся на свое место. Через минуту она вышла со словами:— Она уже поднимается. Вы не возражаете, если мы поговорим здесь?— Если не возражает Мелисса.Она улыбнулась.— Нет, она не будет возражать. Она вас очень любит. Видит в вас своего союзника.Я сказал:— А я и есть ее союзник.— Конечно, — сказала она. — Мы все нуждаемся в союзниках, не правда ли? * * * Несколько минут спустя в коридоре послышались шаги. Джина встала, встретила Мелиссу в дверях, взяла ее за руку и втянула в комнату. Положив обе руки на плечи Мелиссы, она торжественно смотрела на нее, словно готовясь произнести благословение.— Я твоя мать, Мелисса Энн. Я делала ошибки и плохо выполняла свой материнский долг, но все это не меняет того факта, что я — твоя мать, а ты — мое дитя.Мелисса смотрела на нее вопросительно, потом резко повернула голову в мою сторону.Я улыбнулся ей улыбкой, которая, я надеялся, была ободряющей, и перевел взгляд на ее мать. Мелисса последовала моему примеру.Джина продолжала:— Я знаю, что моя слабость возложила на тебя тяжкое бремя, малышка. Но все это скоро изменится. Все будет совсем иначе.При слове «иначе» Мелисса напряглась.Джина заметила это, притянула ее ближе, прижала к себе. Мелисса не сопротивлялась, но и не откликнулась на ее порыв.— Я хочу, чтобы мы всегда были близки друг другу, малышка, но я так же хочу, чтобы каждая из нас жила и своей жизнью.— Мы и живем так, мама.— Нет, дорогая моя девочка, мы живем не так. Не совсем так. Мы любим друг друга и заботимся друг о друге. Ты самая лучшая дочь, какую любая мать может только пожелать себе. Но то, что нас с тобой связывает, слишком... запутанно. Нам надо это распутать. Развязать узлы.Мелисса немного отстранилась и пристально посмотрела на мать.— О чем ты говоришь?— О том, что поездка на восток — это твой золотой шанс. Твое яблоко. Ты заслужила его. Я так горжусь тобой — тебя ждет впереди прекрасное будущее, и у тебя есть и ум, и талант, чтобы добиться успеха. Так что используй этот шанс — я настаиваю на этом.Мелисса освободилась от объятий матери.— Ты настаиваешь?— Нет, я не пытаюсь... Я хочу сказать, малышка, что...— А что, если я не хочу его использовать?Это было сказано негромко, но неуступчиво. Обвинитель, готовящий почву для атаки.Джина сказала:— Просто я думаю, что ты должна поехать, Мелисса Энн. — Ее голос звучал уже не так убедительно.Мелисса улыбнулась.— Это замечательно, мама, но разве тебе не интересно, что думаю я? Джина снова привлекла ее к себе и прижала к груди. Лицо Мелиссы ничего не выражало.Джина сказала:— Что думаешь ты — это очень важно, девочка, но я хотела бы убедиться в том, что ты уверена, на самом деле думаешь, что твое решение принято не под влиянием беспокойства за меня. Потому что у меня все хорошо, и я собираюсь сделать так, чтобы и впредь все было хорошо.Мелисса снова посмотрела на нее снизу вверх. Ее широкая улыбка стала холодной. Джина отвела от нее глаза, не разжимая объятий.Я сказал:— Мелисса, твоя мама много думала над этим. Она уверена, что справится.— Уверена?— Да, уверена, — сказала Джина. Она повысила голос на пол-октавы. — И я ожидаю, что ты с уважением отнесешься к этому мнению.— Я уважаю все твои мнения, мама. Но это не значит, что я должна вокруг них строить и свою жизнь. Джина открыла и закрыла рот.Мелисса взялась за руки матери и отцепила их от себя. Отступив назад, она продела большие пальцы в петли для ремня на своих джинсах.Джина сказала:— Прошу тебя, малышка.— Я не малышка, мама. — Все еще с улыбкой.— Нет. Ты не малышка. Конечно, ты не малышка. Прости, что я тебя так называю, — от старых привычек трудно отделаться. Об этом как раз и идет речь — об изменениях. Я работаю над тем, чтобы измениться, — ты ведь знаешь, как много я работаю, Мелисса. Это означает другую жизнь. Для всех нас. Я хочу, чтобы ты поехала в Бостон.Мелисса с вызовом посмотрела на меня.Я сказал:— Говори с матерью, Мелисса.Мелисса переключила внимание снова на Джину, потом опять на меня. Ее глаза сузились.— Что здесь происходит?Джина сказала:— Ничего, ма... Ничего не происходит. Мы с доктором Делавэром очень хорошо побеседовали. Он помог мне еще лучше во всем разобраться. Я понимаю, почему он тебе нравится.— Понимаешь?Джина хотела ответить, но запнулась и остановилась.Я пояснил:— Мелисса, у вас в семье происходят очень важные изменения. Это трудно для всех. Твоя мама ищет правильный путь показать тебе, что у нее действительно все хорошо. Чтобы ты не чувствовала себя обязанной заботиться о ней.— Да, — сказала Джина. — Именно так. У меня правда все хорошо, дорогая. Поезжай и живи своей жизнью. Принадлежи себе самой.Мелисса не пошевельнулась. Ее улыбка исчезла. Она начала ломать руки.— Похоже, взрослые уже решили, что лучше всего подходит для такой малютки, как я.— Ну, что ты, дорогая, — сказала Джина. — Это совсем не так.Я возразил:— Никто ничего не решил. Самое важное — это чтобы вы обе продолжали разговаривать — держать каналы связи открытыми.Джина подхватила:— Конечно, мы так и сделаем. Мы это преодолеем, правда, девочка моя?Протягивая руки, она сделала несколько шагов к дочери.Мелисса попятилась от нее к двери и остановилась, ухватившись для опоры за дверную раму.— Это здорово, — сказала она. — Просто здорово.Ее глаза сверкали. Она показала на меня пальцем.— От вас я этого никак не ожидала.— Дорогая! — воскликнула Джина.Я поднялся.Мелисса затрясла головой и вытянула руки с выставленными вперед ладонями.Я сказал:— Мелисса...— Разговор окончен. Нам не о чем больше говорить! Она содрогнулась от ярости и бросилась вон из комнаты.Я высунул голову за дверь, увидел, как она бежит прочь по коридору — мелькают ноги, развеваются волосы.Я подумал, не побежать ли за ней, но решил не делать этого и повернулся снова к Джине, пытаясь изобрести какое-нибудь глубокое высказывание.Но она была не в состоянии меня слушать.Ее лицо стало пепельно-серым, рукой она схватилась за грудь. Открытый рот ловил воздух. Тело начала бить дрожь.Дрожь становилась все сильнее. Я кинулся к ней. Она попятилась от меня, спотыкаясь, качая головой, показывая, чтобы я не подходил ближе, в глазах у нее плескался ужас.Сунув руку в карман платья, она стала шарить в нем и спустя очень долгое, как мне показалось, время вынула небольшой ингалятор из белого пластика в виде буквы L. Взяв короткий конец в рот, она закрыла глаза и попыталась плотно охватить его губами. Но зубы стучали по пластику, и ей трудно было удерживать ингалятор во рту. Мы встретились глазами, но ее взгляд был остекленевший, и я понял, что она была где-то далеко отсюда. Наконец ей удалось зажать мундштук в зубах и вдохнуть, нажав металлическую кнопку, расположенную сверху длинного конца аппарата.Послышалось слабое шипение. Ее щеки оставались втянутыми. С изуродованной стороны больше. Она сжимала ингалятор одной рукой, а другой для устойчивости ухватилась за угол диванчика. Задержала дыхание на несколько секунд, потом вынула прибор изо рта и рухнула на сиденье.Ее грудь бурно поднималась и опускалась. Я стоял там и наблюдал, как ритм дыхания замедлился, потом сел рядом с ней. Ее все еще колотила дрожь — она передавалась мне через подушки диванчика. Она дышала ртом, стараясь замедлить ритм дыхания. Закрыла, потом открыла глаза. Увидела меня и снова их закрыла. Ее лицо блестело от выступившей на нем испарины. Я коснулся ее руки. Она ответила слабым пожатием. Ее рука была холодной и влажной.Мы сидели рядом, не двигаясь и не разговаривая. Она попыталась что-то сказать, но у нее ничего не вышло. Она откинула голову на спинку диванчика и стала смотреть в потолок. Ее глаза наполнились слезами.— Это был несильный приступ, — сказала она слабым голосом. — Я с ним справилась.— Да, я видел.Ингалятор все еще был у нее в руке. Она посмотрела на него, потом опустила его опять в карман. Наклонившись вперед, она взяла мою руку и снова сжала ее. Выдохнула. Вдохнула. Выдохнула длинную, прохладную, пахнущую мятой струю воздуха.Мы сидели так близко друг к другу, что мне было слышно, как бьется ее сердце. Но меня интересовали другие звуки — я прислушивался к шагам. Думал о Мелиссе — как она вернется и увидит нас в таком положении.Когда ее рука расслабилась, я убрал свою. Еще через несколько минут ее дыхание пришло в норму.Я спросил:— Позвать кого-нибудь?— Нет-нет, все в порядке. — Она похлопала себя по карману.— Чем заряжен ингалятор?— Мышечным релаксантом. Урсула и доктор Гэбни работали с ним. Он очень хорошо действует. Хотя и на короткий срок.Ее лицо блестело от пота, прядки челки прилипли ко лбу. Больная сторона выглядела как надувной пластик.Она выдохнула:— Уф!Я предложил:— Принести вам воды?— Нет-нет, я чувствую себя хорошо. Просто это выглядит страшнее, чем есть на самом деле. И приступ был слабый — впервые за... четыре недели... я...— Это был трудный разговор.Она приложила руку к губам.— Мелисса!Вскочив, она выбежала из комнаты.Я поспешил за ней, следуя за ее тонким силуэтом по одному из темных коридоров к винтовой лестнице в задней части дома. Стараясь не отставать, чтобы не потеряться в огромном доме. 11 Эта лестница кончалась у короткого коридора прямо перед буфетной размерами с мою гостиную. Мы прошли через нее и оказались в кухне, по величине не уступавшей банкетному залу; стены здесь были выкрашены в цвет заварного крема, а пол выложен белой шестиугольной керамической плиткой. Две стены занимали холодильники и морозильники, разделочные столы; с чугунных скоб на потолке свисало множество медных горшков и кастрюль.Никаких запахов готовящейся пищи. На одном из столов — блюдо с фруктами. Восьмиконфорочная плита промышленного вида была пуста.Джина Рэмп вела меня дальше, мимо второй кухни меньшего размера, мимо комнаты, где хранилось столовое серебро, и облицованного панелями обеденного зала, в котором можно было бы принять целый съезд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69