– Хорошо, я сделаю все, только это напрасная трата денег.
Я рассказала обо всем Джимми и Филипу; мы с Джимми решили съездить в Медоуз, а Филип останется, так как он никогда не видел ни Эмили, ни Шарлотту, поэтому это его мало волновало.
Миссис Бостон обещала заботиться о Ферн и Кристи в мое отсутствие.
– Надеюсь, что мисс Америка будет хорошо себя вести, – сказала она, подмигивая мне.
Я улыбнулась ее шутке и погрузилась в воспоминания. Всю поездку они владели моими мыслями, и до возвращения домой я больше уже не улыбалась.
Бабушка Катлер отправила меня в Медоуз рожать Кристи, там хозяйничала ее сестра Эмили, женщина средних лет, но не это было самым важным: она оказалась религиозной фанатичкой и устраивала мне разнообразные пытки, дабы я искупила свои грехи. До сих пор меня мучили кошмары, главным героем которых являлась мисс Эмили, ее серые стальные глаза, тонкие губы. Она снова и снова читала мне нотации, угрожая Божьей карой и проклиная на разные лады. Я не могла забыть маленькую холодную комнатку без окон, в которую она меня поселила, длинные молитвы, которые заставляла меня учить, омерзительную ванну, которую приходилось принимать раз в неделю, наполненную той же водой, в которой предварительно мылись она и Шарлотта, лекарства, которыми она пыталась стимулировать выкидыш.
Бабушка Катлер прекрасно знала, куда меня посылает и что там будут со мной делать, она же приняла решение отдать Кристи другим родителям. Так бы все и вышло, не появись там Джимми; если бы не он, я наложила бы на себя руки. Теперь мы снова ехали на старую плантацию, тенью лежавшую на моем прошлом.
Мы планировали, что поездка будет недолгой. Но у меня все еще не хватало решимости поехать туда. Только воспоминание о Шарлотте заставило двинуться в путь, в моем сердце она осталась не только девочкой-старушкой, но и добрым, нежным человеком. Ей приходилось быть служанкой Эмили.
В аэропорту мы наняли машину. Я удивилась, насколько хорошо помню дорогу, должно быть, это навсегда зафиксировалось в моем мозгу.
Мы свернули к Медоуз. На горизонте показался дом.
Ничего не изменилось: все те же разрушающиеся мраморные фонтаны, все те же обложенные камнем дорожки, поросшие травой; темные тени, падающие от колонн. Серая крыша, окна выглядели как пустые глазницы. Это был прежний холодный дом.
Взойдя на крыльцо, мы постучали. Нам открыла Шарлотта. Она была в старой одежде, аккуратно причесанная, седая; казалось, Шарлотта совсем не изменилась с того дня, когда я покинула этот дом.
– Ты помнишь меня?
Она кивнула.
– Эмили умерла, – объявила она, – отправилась на небо за новой метлой, как сказал Лютер.
– Метлой? – спросил Джимми.
Я засмеялась.
– Лютер знает что говорит. Доктор приходил, Шарлотта?
– Да.
– А где Лютер?
– На семейном кладбище, копает могилу; он сказал, что эта работа доставляет ему удовольствие.
– Нам можно войти?
– Да, конечно, – она пропустила нас внутрь. – Не хотите ли чая?
– Чай – это замечательно.
Мы вошли в колыбель ужаса. Я даже вздрогнула; воспоминания нахлынули как черная волна. Каким чудовищным был этот темный, маленький холл, какими знакомыми были все предметы здесь – портреты женщин в темных одеждах и мужчин, черствых, как прошлогодние сухари. Наверняка, что Эмили знала судьбы этих людей.
– Эмили все еще наверху, – сказала Шарлотта, – в своей постели.
– Лютер позвонил гробовщикам? – Я посмотрела на Джимми, он тоже волновался. – Я поднимусь наверх, взгляну на нее.
По пути мы договорились, что в Медоуз я буду заниматься исключительно документами.
– Встретимся в кабинете Эмили.
– Можно, я пойду тоже, а потом мы попьем чай? – воскликнула Шарлотта.
– Ты покажешь мне дорогу? – спросил Джимми.
Шарлотта побежала вперед, она ходила так же, как и много лет назад, опустив голову.
Когда я вошла в кабинет, раздался бой дедовских часов; то ли они приветствовали меня, то ли прогоняли из этого темного места.
Я зажгла керосиновую лампу и осветила громадный портрет мистера Буша, висевший над столом; обнаружив еще одну керосиновую лампу, зажгла и ее, если бы здесь были и другие керосиновые лампы, я зажгла бы их все в знак того, что Эмили умерла и никто, никто на свете больше не будет заставлять нас жить в темноте.
Подойдя к столу, я стала перебирать бумаги; большинство из Них касалось имущества, находившегося в доме.
– Если ищешь завещание, то ты его не найдешь, – предупредил Лютер, неожиданно появившийся в дверях.
Он совершенно не изменился. Время в этом месте как будто замерзло. Грязными клоками торчали волосы, еще много лет назад ему не мешало бы сходить в баню, прежним осталось бледное лицо.
Он вытер грязные руки о пиджак и сказал:
– Всякий раз, когда разговор касался этого, она говорила, что ее не волнует отсутствие завещания и как распределится наследство после ее смерти.
– Понимаю, придется над этим сильно потрудиться. Ты уже звонил гробовщикам?
– Нет, – его глаза сощурились, – мне не хотелось бы тратить на нее лишние деньги.
– Присаживайся, Лютер, – предложила я.
Он посмотрел на стул около стола, словно я приглашаю его сесть в капкан.
– Пожалуйста, я хочу поговорить с тобой, мы не должны опасаться друг друга, особенно теперь, когда мисс Эмили умерла.
Он присел.
– Если ты так ненавидел Эмили, почему же стал таким же скупым, как она?
– Я говорил тебе однажды об этом. Я живу в этом месте очень давно, так давно, что и не помню, как здесь появился; она думала, что является владелицей Медоуз, но не могла понять, что это не так.
Ведь для того чтобы владеть им, нужно работать, вкладывая в него труд и деньги.
– Она сделала тебя своим рабом после того, как ты сделал ребенка Шарлотте. Не так ли?
Когда-то Шарлотта рассказала мне об этом.
– Да, она тыкала мне этим в нос, как красной тряпкой. Мне нечего стыдиться, – сказал он, высоко поднимая голову. – Эмили вела себя так, словно была посланником Бога на земле. Все Буши, включая миссис Буш, считали, что они лучше всех. Да, они сделали из меня раба, при этом сами частенько грешили, и я знал их грехи, – он улыбнулся. – Еще моя мать рассказывала мне все, что тут происходило.
– А что тут происходило?
Я удивилась его необычной разговорчивости, должно быть, из-за того, что тень Эмили Буш покинула этот дом.
– Мистер Буш был мужчиной уже в годах, хороший фермер, но большой любитель дам. Он частенько их навещал, – рассказывал Лютер.
– Навещал?
– Он пил свой хороший бренди как воду, – продолжал он. – Миссис Буш была хорошей женщиной, я всегда ее любил, она дарила мне вещи, пока никто не видел. Добрая, но болезненная и слабая. Мама говорила, что мистер Буш выпивает все соки из миссис Буш, портит ей жизнь. Она умерла сразу же после того, как...
– Как родила Шарлотту, правда? – я вспомнила рассказ Эмили.
Он откинулся на спинку стула с самодовольной улыбкой на лице.
– Она никогда не рожала Шарлотту, только делала вид, что это так, но мои родители знали правду. Маме приходилось заботиться о ней и о Лилиан.
– Лилиан? Бабушка Катлер?
В дверях появился Джимми и так и застыл на месте, чтобы не прерывать беседу.
– Это она родила Шарлотту, – продолжал Лютер, – в той маленькой комнатке, где потом жила и ты.
– Значит, Шарлотта никогда не была ее сестрой?
– Да.
– Я не понимаю, – сказала я, обращаясь к Джимми.
Он медленно подошел к столу.
– Отец Лилиан...
Лютер остановил свой взгляд на Джимми и замолчал.
– Был отцом Шарлотты, – закончила я эту ужасную фразу.
– Да, так говорила моя мать, а моя мать никогда не клеветала на богатых людей, никогда. Они сами рассказывали ей о себе, они делали вид, что миссис Буш беременна, чтобы скрыть позор. После того как Шарлотта родилась, они обращались с ней как с животным, – он произнес эту фразу с особой злостью, которую до этого момента никак не проявлял. – Она часто приходила ко мне, жаловалась и показывала свои ссадины и синяки; я приносил ей еду, когда они морили ее голодом.
Я догадывалась, что Лютер любил Шарлотту и, возможно, все еще любит. Но это все-таки отвратительно. Это действительно дом ужасов. Учитывая возраст Шарлотты, бабушке Катлер должно было быть около четырнадцати, когда она ее родила.
Мы с Джимми переглянулись: неудивительно, что Лилиан Катлер стала такой жестокой.
У Эмили никогда не было друзей, мы даже не знали, кого извещать о смерти. Лютер дал мне телефон священника, и мы с Джимми отправились звонить ему. Его звали Картер. Священник назначил время отпевания и пообещал обязательно приехать.
Лютер уложил тело в гроб и заколотил его; по всему дому раздавался стук его молотка, эти старые стены давно уже не слышали такого грохота. Они с Джимми спустили гроб вниз и оставили возле порога.
Я взглянула на Шарлотту. Мне было очень жаль ее: на улице очень холодно, а она совсем раздета. Я вошла в дом и, разыскав в комнате Эмили меховую шубу, отдала ее Шарлотте. Сначала она боялась взять ее, тогда я объяснила, что все вещи Эмили теперь принадлежат ей, что Эмили ей оставила их. Тогда только она надела ее.
Приехал Картер с женой – маленькой, похожей на птичку. Оба они были одеты в черное, жена выглядела как профессиональная плакальщица, казалось, что на ее лице не бывает улыбки, а глаза стеклянные, как пузырьки с водой. На семейном кладбище, куда нас привел Лютер, все было очень чинно и упорядоченно, на памятниках – даты начала девятнадцатого столетия. Взглянув на могилу, я поняла, что Лютер выкопал ее значительно глубже, чем полагалось, как будто он хотел убедиться, что у Эмили не будет возможности выйти наружу. Священник прочитал заупокойную молитву. Лютер и Джимми опустили гроб в могилу.
На губах Шарлотты играла ангельская улыбка.
Священник сказал несколько слов о покойной и о том, что теперь она, должно быть, будет счастлива настолько, насколько заслужила, и мы разошлись, оставив Лютера закапывать могилу. Он отказался от помощи в этом деле. Обернувшись, я увидела, что он пребывал в полнейшей эйфории, прыгал от счастья, утрамбовывая землю. Его можно было понять, ведь с Эмили он закапывал боли, страдания и обиды, накопившиеся в его душе за долгие годы.
Я расплатилась со священником и отправилась в дом, на кухню, к Шарлотте, там мы наконец-то все вместе выпили чаю. Наблюдая за Шарлоттой, я отмечала, насколько она отличалась от того образа, Который мне пыталась навязать Эмили. Видимо, в последние годы покойная давила на Шарлотту все сильнее, и той приходилось выполнять все больше работы.
– Чем ты думаешь заняться, Шарлотта?
– Нужно закончить уборку, – она взялась за рукоделие.
– Она вышивает такие прекрасные вещи, – сказала я Джимми.
Дверь тихонько скрипнула, и вошел Лютер.
– Я поставил крест, – сообщил он.
– А надгробную плиту? – спросил Джимми.
– Уже все сделано.
Он вымыл руки и уселся за стол.
– Я работал над ними годами.
Джимми улыбнулся.
– Что ты собираешься делать теперь?
– Что делать?
– Да, ты собираешься остаться здесь?
– Да. До тех пор, пока меня отсюда не прогонят. Мне больше некуда идти, и кому-нибудь нужно же присматривать за мисс Шарлоттой.
Я кивнула и улыбнулась.
– По возвращении на побережье я поговорю со своим адвокатом относительно владельца этого поместья, а пока не вижу смысла забирать отсюда Шарлотту, конечно же если ты сможешь о ней заботиться.
Он очень серьезно и пристально посмотрел на меня и ответил:
– Так или иначе я всегда заботился о ней, сколько себя помню.
– Я понимаю, Лютер.
– А вот и чай, – объявила Шарлотта, расставляя на столе чашки.
Искренняя радость светилась в ее глазах. Не знаю, доводилось ли ей когда-нибудь угощать столько гостей сразу; пока была жива Эмили, сюда никто не приезжал.
– Спасибо, Шарлотта, – произнес Лютер.
Она нежно улыбнулась ему.
– Я так счастлива, – она всплеснула руками, – ведь завтра мой день рождения.
Я испугалась, вспомнив, что раньше Шарлотта говорила об этом каждый день, но Лютер развеял мои страхи:
– Она права, это действительно так.

ЭПИЛОГ
Когда мы уезжали из Медоуз, я думала о том, как это замечательно, что два человека, так долго страдавшие вместе, теперь могут быть счастливыми. Нет сомнения, что мисс Эмили унесла с собой в могилу и все воспоминания о себе, все тени, которые она оберегала от света керосиновых ламп.
Приехав в отель Катлеров, я договорилась о встрече с мистером Апдайком, чтобы обговорить вопросы, связанные с наследованием плантации Медоуз.
В результате мы решили, что будет лучше, если владельцами Медоуз останутся Лютер и Шарлотта.
Я рассказала Филипу о поездке. Он обрадовался, что все улажено и больше нет необходимости что-либо делать и куда-то ехать.
– Я был там всего два раза, и больше мне не хочется. Тетя Эмили измывалась надо мной.
Я была довольна результатами этой поездки; действительно, радостно было видеть Лютера и Шарлотту счастливыми и убедиться, что эта страшная женщина навсегда ушла из мира живых. Эта поездка также положила конец моим ночным кошмарам.
Все замечательно; у меня было еще столько дел и забот: нужно поднять на ноги Кристи и дать ей музыкальное образование; необходимо кое-что подремонтировать в нашем доме и, конечно же, работа в отеле.
Мы с Джимми решили завершить великолепный летний сезон поездкой в Кейп-Код, чтобы все-таки закончить наш медовый месяц. Это была самая прекрасная неделя в нашей семейной жизни, мы снова и снова признавались друг другу в любви. Встречали рассвет и бродили, держась за руки, по пляжу, сидели на берегу обнявшись. Что бы мы ни делали, нас окружала любовь.
Вернувшись домой, мы обнаружили, что нас ожидает приглашение от Бронсона на День благодарения в Белла Вуд, так как маме будет очень приятно, по его мнению, провести этот день в кругу своей семьи. Мы все собрались там: Филип и Бэтти Энн, близнецы, Кристи и Ферн, Джимми и я.
Мать сидела, погруженная в раздумья, весь вечер; когда я и Кристи сыграли пьесу для двух фортепиано, я ожидала увидеть на ее лице улыбку, а обнаружила слезы. Перед сном она позволила всем детям поцеловать себя.
Бронсон был счастлив, он уже больше никогда не выглядел таким красивым, как сегодня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41