– Джимми, помоги мне вернуть свой прежний облик, – взмолилась я.
К моему удивлению, Джимми быстро согласился провести вечер в доме Бронсона Алькота. Казалось, он ожидал этого.
– Я много слышал об этом доме, – сообщил он мне, – в основном от Бустера Мориса, который вхож туда, у них деловые контакты.
Я улыбнулась. Джимми стал очень популярен среди прислуги отеля, они постоянно обменивались друг с другом новостями. Он же не мог отвыкнуть от старой привычки к тяжелому труду и постоянно всем старался помочь.
– И что ты знаешь о Белла Вуде? – спросила я. Судьба улыбнулась мне, я всегда интересовалась мистером Алькотом не только как старым приятелем матери, но и как обладателем акций отеля, человеком, чьи голубые глаза таили опасность даже тогда, когда он улыбался.
Он был постоянной загадкой, о нем знали всё и одновременно ничего. Хорошо сложенный, важный, прекрасно образованный, он был презентабельной фигурой. Но от него постоянно веяло непонятным страхом, его мысли были тайной. И почему он никогда не пробовал жениться на моей матери?
– Бустер сказал, что дом несколько велик для одинокого мужчины, он подавляет. Там, естественно, великолепная мебель, но десять спален, гостиная, зал для банкетов, библиотека и кабинет, а кухня вдвое больше, чем в отеле. Владение – более чем тысяча акров, из окон открывается вид на море. И два теннисных корта. Бустер говорил, что его отец строил этот дом, когда вернулся с первой мировой войны, так называемый норманнский коттедж.
– Коттедж?
– Да, так он называет этот стиль. Он французский, но напоминает небольшой английский замок, – Джимми явно демонстрировал свое новое увлечение.
– Похоже, словно ты с Бустером долго обсуждал дом мистера Алькота.
– Наверное да. Меня интересуют дома, архитектура, я говорил тебе, – Джимми запнулся. – Я хочу как можно скорее построить для нас дом, недалеко от отеля на северо-востоке. Бустер сказал, что мой проект можно назвать законченным.
– Действительно? Джимми, это великолепно.
Он смутился.
– Перед этим мне очень бы хотелось увидеть Белла Вуд.
И вот четверг. Мы одеваемся, чтобы сопровождать маму, выходим и садимся в лимузин. Я не думаю, что действительно сильно изменилась с тех пор, как покинула Нью-Йорк и школу искусств имени Сары Бернар. По просьбе матери в понедельник я проехалась по магазинам и купила одежду к официальному обеду, элегантное черное платье и легкий шелковый шарф. Мать охватил экстаз, когда она увидела мой наряд.
– Все кончено, – повторяла она, крутясь перед зеркалом, – все кончено. Но ведь у нас один размер, давай поменяемся одеждой.
– Конечно, мама.
– Позволь мне помочь тебе сегодня одеться. Пожалуйста.
– Я знаю, у тебя великолепный вкус, мама, – в ответ она заулыбалась, – но мне хочется сегодня все сделать самой.
– Конечно, – она мечтательно закрыла глаза, – сегодня мы как настоящие мать и дочь вместе проведем такой ответственный вечер. Я не могу дождаться.
В ее словах была правда, еще с самого утра я начала готовиться к предстоящему обеду у мистера Алькота. Я выбрала стиль прически и макияжа, потом уложила волосы и нанесла вечерний грим, по мнению матери, прекрасный. Джимми все время вертелся позади меня и улыбался.
Мать дала мне предварительно такое количество ценных указаний, как уложить волосы, какие выбрать тени, каков должен быть цвет помады, что можно было подумать, предстоит самый ответственный вечер в ее жизни. Джимми тоже старался с советами, и я поняла, что он великолепно изучил немудреные представления мамы Лонгчэмп о женской красоте.
Я надела красивое модное платье и теперь, по словам Джимми, в отеле было две принцессы, я и мать. Но увидев наше внешнее сходство, я сама испугалась, не стану ли я когда-нибудь такой же эгоцентричной, как она. А может быть, мы, правда, станем ближе друг другу.
Потом я позвала Кристи. Мы сели перед зеркалом, и я преподнесла ей кое-какие секреты женского мастерства. Я мечтала, что смогу ей собственноручно помочь при ее первом выходе в свет. Я могла бы стать для нее такой матерью, какой у меня никогда не было.
– Ты только представь, – когда все уже было закончено в комнату вошла мать, – как ты прекрасна сейчас.
Я внимательно посмотрела на себя в зеркало и почувствовала себя повзрослевшей, но тут же обнаружила в себе и что-то новое и уже не могла оторвать взгляд от своего отражения.
– Спасибо, мама. Еще несколько штрихов, и я пойду посмотрю, как справился Джимми.
– Не беспокойся, лучше немножечко опоздать, а то Бронсон сказал, если я приду во время, министра может хватить удар.
Джимми замер, когда я вошла к нему в комнату.
– Ты великолепна.
– Просто достойна тебя.
На нем был темно-голубой спортивного покроя костюм. Я взяла Джимми за руку, мы подошли к зеркалу и долго не могли оторвать взгляд от своих отражений.
– И это та маленькая неловкая девочка, играющая в песочнице?
– А это тот длинноногий мальчишка, краснеющий от каждого прикосновения? – в тон Джимми ответила я.
– Ха, ты никогда не забудешь этого, ты была так притягательна. – Он рассмеялся.
– Краска заливала твое лицо. Я думала, ты умрешь от стеснения, ты даже не мог улыбаться при мне.
– Ты, кажется, тоже. Кровь так и пульсировала у меня в висках. Я был так счастлив, когда впервые обнял тебя.
– Но сколько нам было тогда, четыре, пять?
– Кажется, пять. Помнишь, как злился папа. Я потом долго не мог сидеть, нас разъединили, я вынужден был ездить с отцом на автомобиле, а ты сидела дома. Но потом мы снова могли быть вместе.
– Мы слишком долго думали о том времени и еще долго будем думать.
– Я знаю, ну и пусть. Мне кажется, думая о прошлом, я соображу, как помочь Ферн. А господин Апдайк, он что-нибудь сообразит?
– Вряд ли, Джимми, когда усыновление происходит подобным образом...
Открыть ему всю правду? Но он так счастлив...
Господин Апдайк в очень безрадостных тонах описывал все по телефону, но я помнила, как он помог мне, и в душе еще на что-то надеялась.
Во-первых, существует тайна усыновления, во-вторых, сложно найти причину, по которой усыновление признали бы недействительным...
– Я понимаю, – вздохнул Джимми. – Но мне только бы увидеть ее, посмотреть, как она выросла, на кого она стала похожа, и пока все. Ведь в ней что-то должно быть от мамы, правда?
– Возможно, ведь она унаследовала мамины темные волосы и карие глаза.
– Я уже готова, – раздался из коридора голос матери.
– Королева зовет, – улыбнулся Джимми, – пошли.
Мать продемонстрировала только что купленное мной платье, надела кулон в золотой короне. Белые перчатки затягивали ее руки почти до локтя, что придавало ей несколько богемный вид, который явно не одобрила бы бабушка Катлер. Все дополняло громоздкое ожерелье.
Мать по своему обыкновению несколько раз повернулась.
– Не прекрасна ли я?
– Необыкновенно, – уверил Джимми и неуклюже поклонился.
– Спасибо, Джимми. Ах да, Дон, ты тоже необыкновенна.
– Откуда, мама, у тебя это ожерелье?
– Эту вещь мне подарил бедный Рэндольф как раз перед своей кончиной.
– А оно случайно не бабушки Катлер?
– И что, если так? Она никогда не заботилась обо мне, никогда не давала то, что должна иметь любая нормальная женщина, а сама... Но ты только посмотри на ее туалеты, чего там только нет! А вспомни ее парфюм,– мама закатила глаза, – я не представляю более ужасных духов. А количество лилий у нее в кабинете!
– Просто я не могу поверить, что Рэндольф мог что-нибудь подарить из вещей своей матери. – Я не могла оторвать взгляд от ожерелья.
– Но он сделал это! Я попросила его, и Рэндольф пошел в комнату матери и принес его. Он сказал, что бабушка и так хотела подарить мне его. Ну, я и ответила: «Когда увидишь ее, то не забудь поблагодарить от моего имени».
– Мама, ты не могла сделать этого, – сердце мое сжалось, когда я представила чувства бедного Рэндольфа.
– Какое это имеет значение сейчас? Неужели тебя так заботит сохранность вещей покойной?
– А как Клэр? Меня беспокоит ее отношение к чужой собственности.
– О Боже, это ее дело.
– Надеюсь, больше ничего не исчезло.
– Ну, конечно! Мне нужно кое о чем тебя спросить, – мама взяла меня под руку и отвела в сторону от Джимми, – так как сегодня твой муж будет выполнять роль нашего почетного эскорта, то ты не будешь возражать, если я обопрусь о его руку?
Я кивнула Джимми, и он галантно предложил руку, коей мать не замедлила воспользоваться.
– Сейчас мы все втроем торжественно пройдем по коридору! – воскликнула она.
Джимми, казалось, не обращал никакого внимания на повышенную игривость матери.
– Миссис Лонгчэмп, – сказал он, протягивая свободную руку.
– Мистер Лонгчэмп, – я с улыбкой приняла ее. Как только мы появились в холле отеля, лица постояльцев и служащих обратились к нам. Их взгляды провожали нас до тех пор, пока мы не скрылись в лимузине, двери которого предусмотрительно открыл Джулиус. Мать уселась первой. Я устроилась между ней и Джимми.
– В Белла Вуд, – скомандовала мать.
– Так точно, – ответил водитель.
Было еще достаточно светло, чтобы рассмотреть пейзажи, которые мелькали по дороге к дому Алькота. Белла Вуд находился на высокой горе, ее можно было заметить с побережья Катлеров. Дорога, ведущая туда, была довольно неплохой, рядом с ней находились всего три стареньких строения. Сам же дом мистера Алькота был великолепен, на втором этаже его виднелся небольшой декоративный металлический балкон. Дорога к центральному входу вела вокруг всего здания.
Мы ехали в авто, а за окном был чудесный ландшафт, усеянный фонтанами и увитыми плющом беседками. Джулиус остановил автомобиль и открыл дверь, помогая матери выйти. Джимми и я покинули машину следом.
– Не прекрасно ли, – воскликнула мать и вознесла руки к небу.
Мы посмотрели вниз, на океан, где в ночи на пляже виднелись неясные силуэты людей. Лунная дорожка, тянувшаяся по океану, напоминала путь ангелов.
– Я могла бы здесь стоять и смотреть вечно, – вторила сама себе мать.
– Да, но я посоветовал бы не делать этого, обед может остыть, – произнес подошедший Бронсон Алькот.
Мы последовали за ним. Хозяин дома был в темно-синем вельветовом пиджаке с золотой вышивкой на рукавах. Ночью его волосы казались темнее, вокруг глаз разбегались морщинки, создавая впечатление постоянного веселья.
– Бронсон, – поинтересовалась мать, – ты за нами шпионишь?
– А ты сомневаешься? – Он подхватил мать под руку. – Я увидел свет фар вашего лимузина и вышел навстречу. Бедный Ливингстон стоит в холле навытяжку уже минут двадцать, дожидаясь, когда можно будет расслабиться после встречи гостей.
Мать вежливо рассмеялась.
– Ливингстон, – Бронсон пояснил для меня и Джимми, – мой дворецкий. Он служит у меня дольше, чем я живу. Он работал еще у моего отца. – Словно о чем-то вспомнив, Бронсон пожал руку Джимми. – Добро пожаловать. А вы, – он провел взглядом по моей фигуре, – прекрасно выглядите, как мать, так и дочь.
– Кто-то беспокоился об обеде, – проигнорировав последнюю реплику, бросила мать.
– О, извините, тогда вперед, – Бронсон указал рукой на красивый дом.
Когда мы вошли, Ливингстон стоял навытяжку. Это был высокий пожилой мужчина, прошедший «школу английских лакеев». Его волосы были белыми, а глаза бесцветно-голубыми.
– Добрый вечер, Ливингстон, – улыбнулась мать.
– Добрый вечер, мэм, – поклонился дворецкий.
– Мистер и миссис Лонгчэмп, – представил нас Бронсон, и дворецкий в очередной раз поклонился.
– Привет, – сказала я.
– Салют, – бросил по-свойски Джимми.
Ливингстон вернулся и закрыл дверь, я же переключила свое внимание на интерьер. Пока мы следовали за Бронсоном, я заметила на стенах картины от Ренессанса до модерна. Чувство цвета и вкус проявлялись во всем, и в стенах, затянутых коричневым вельветом, и в темных паркетных полах. Мы прошли мимо библиотеки, заставленной множеством книг в дорогих переплетах, богатую мебель дополняли столы и стеллажи темного дуба. Бронсон продемонстрировал свой кабинет с портретами родителей над рабочим столом. Он был поразительно похож на свою мать. Кроме того, она мне еще кого-то очень напоминала, но я не могла понять – кого же.
Она была несколько полноватой. Светло-каштановые волосы, свободно спадающие на Плечи, несколько детский овал лица, зеленые глаза и загадочная улыбка. На портрете она сидела в старинном кресле, красивые руки лежали на подлокотниках, но во всей фигуре чувствовалась некая напряженность. По-моему, она чувствовала себя не очень комфортно.
Я посмотрела на Бронсона и увидела, что он тоже смотрит на портрет, изображающий юную леди, крайне похожую на мать, только еще больше напряженную. Я подумала, что это его сестра. На губах мистера Алькота играла мягкая улыбка.
– Это моя сестра Александра, – подтвердил он мою догадку.
– Она очень мила.
– Была. Она скончалась около двух лет назад.
– Извините.
– Что с ней произошло? – полюбопытствовал Джимми.
– Вы видите даже на портрете ее страдания. Ее буквально разрушала боль. Ей было очень сложно позировать. Но она так хотела этого... – Воспоминания вызвали улыбку на губах Бронсона.
– Такие трагедии могут вызвать депрессию, – вставила мать.
– Что? Да-да, конечно. Бедный Рэндольф тоже недавно отошел в мир иной, – согласился Бронсон.
– Не говорите хоть сегодня о смерти, – взмолилась мать.
– Хорошо, – кивнул Бронсон, – позвольте показать вам комнату отдыха.
Мы продолжили осмотр, поднялись на балюстраду и оказались в комнате, уставленной элегантной французской мебелью. Осмотрели кухню, где два повара занимались приготовлением мяса. Аромат был восхитителен.
– Теперь в столовую.
Мы прошли по коридору и оказались в помещении гигантских размеров. Окно в нем тянулось вдоль всей стены и было уставлено розами. Висели тяжелые голубые шторы. В центре стоял стол, сервированный на двенадцать персон. Вместо стульев – высокие темные кресла. Бронсон подошел к столу и поднял бокал.
– Я хотел бы произнести тост, – он посмотрел на меня. – Я многое знаю и многое понимаю, в общем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41