И в очередной раз из-за меня страдает тот, кого я люблю.
На следующее утро Эмили принесла мне завтрак и объявила, что они с папой приняли новое решение.
– Пока это испытание не закончится, мы решили, что тебе лучше не видеться с мамой, – сказала она, ставя поднос на стол.
– Что? Почему? Я должна видеться с мамой. Она хочет меня видеть. Ей от этого только лучше, – закричала я.
– Ей от этого только лучше, – с презрением передразнила Эмили. – Да она больше не знает, кто ты. Она думает, что ты ее давно умершая сестра.
– Но… она чувствовала себя лучше. Меня не волнует, что она путает меня со своей сестрой. Я…
– Папа сказал, что самое лучшее, если ты не будешь выходить отсюда, пока не родишь, и я согласилась, – объявила она.
– Нет! – закричала я. – Это несправедливо. Я выполнила все, что вы с папой требовали, и я слушалась вас.
Эмили прищурила глаза и так сильно сжала губы, что они побелели в уголках. Она уперла руки в бока и наклонилась ко мне, тусклые пряди волос повисли вдоль ее вытянутого жестокого лица.
– Не вынуждай нас тащить тебя на чердак и приковывать цепями к стене. Папа пригрозил, что сделает это, и он выполнит свою угрозу.
– Нет, – ответила я качая головой. – Я должна видеть маму, должна. Слезы хлынули по моему лицу.
– Решение принято, – сказала она, – и обсуждать его больше не будем. А теперь ешь свой завтрак, пока не остыл. – Вот, – она швырнула пачку бумаг мне на кровать. – Папа хочет, чтобы ты тщательно проверила все эти расчеты.
Она вышла из моей комнаты, заперев за собой дверь.
Я подумала, что у меня, наверное, уже не осталось слез, потому что я так много плакала с момента своего рождения, что этого хватило бы на целую жизнь, но находиться взаперти от единственного любящего меня человека и не встречаться с ним было уже слишком. Мне было все равно, путает ли меня мама со своей сестрой или нет. Она все еще улыбалась и нежно разговаривала со мной. Она все еще хотела держать меня за руку. Для меня она была единственным ярким пятном в мире мрака, побоев и унылых теней. Я сидела рядом с ней, даже если она спала, и это успокаивало меня и поддерживало, помогало прожить остаток этого ужасного дня.
Я ела и плакала. Теперь время замедлит свой ход. Каждая минута будет казаться часом, а час – днем. Я не прочитала ни строчки и не сделала ни единого стежка, даже не взглянула на конторские книги. Я просто сидела возле окна и смотрела на мир, который был снаружи.
Как же тяжело было моей маленькой сестренке, думала я. Ведь она прожила так почти всю свою недолгую жизнь, и у нее еще хватало сил надеяться быть счастливой. И все последующие дни и недели я жила воспоминаниями о ней, о том как она приходила в восторг от всего, что я делала или о чем рассказывала.
К концу седьмого месяца моей беременности я сильно растолстела. Временами мне тяжело было дышать. Я чувствовала, что ребенок толкает меня изнутри. Теперь, чтобы встать утром и двигаться по комнате мне требовалось гораздо больших усилий. Я быстро утомлялась, убирая и протирая в комнате, даже если делала это сидя. Однажды, когда Эмили вошла, чтобы унести тарелки из-под ланча, она заявила, что я стала очень ленивая и толстая.
– Это не ребенок требует дополнительных порций, а ты. Посмотри на свои лицо и руки!
– Ну, а чего ты ожидала? – отрезала я. – Вы с папой не разрешаете мне выходить за пределы моей комнаты. Ты не даешь мне возможности как следует двигаться.
– Так и должно быть, – объявила Эмили, но после ее ухода, я решила, что это не так. Я приняла решение, что выберусь из комнаты, хоть не надолго.
Я подошла к двери и изучила замок. Затем я взяла пилку для ногтей. Медленно я попыталась оттянуть язычок замка назад так, чтобы дверь открылась. Я возилась почти час, но не сдавалась до тех пор, пока, наконец, не почувствовала, что замок поддался, и дверь открылась.
Мгновение я не знала, что мне делать со своей, вновь приобретенной свободой. Я просто стояла в дверях. Прежде чем выйти, я осмотрелась по сторонам, чтобы убедиться, что путь свободен. Теперь, выйдя из комнаты, без сопровождения Эмили, я почувствовала головокружение. Каждый шаг, каждый угол в доме, каждая старинная картина, окно казались теперь новыми и волновали меня. Я пошла к лестнице и посмотрела вниз в вестибюль и прихожую, которые все эти месяцы были для меня одним воспоминанием.
В доме было необычайно тихо. Я слышала только тиканье дедушкиных часов. Потом я вспомнила, что многие из слуг ушли и Тотти тоже. Что, если папа внизу в своем кабинете, работает за столом? Где Эмили? Я боялась, что она набросится на меня из какого-нибудь темного угла. Я решила было вернуться в свою спальню, но растущий гнев и чувство неповиновения придали мне мужество продолжить задуманное. Я осторожно начала спускаться по ступенькам, прислушиваясь и замирая от каждого, даже едва слышного скрипа.
Мне казалось, что я слышу какие-то звуки из кухни, но кроме них и дедушкиных часов ничего не нарушало тишины. Я заметила, что в папином кабинете не горит свет. Почти все комнаты внизу были без света. На цыпочках я прошла к входной двери.
Когда я нащупала дверную ручку, меня как-будто током пронзила мысль, что через мгновение я выйду из дома. Я смогу ощутить тепло весеннего солнца. Я знала, что моя беременность будет замеченной, но не заботясь больше о своем позоре, я медленно открыла дверь. Она так громко заскрипела, что я была уверена: папа и Эмили обязательно прибегут на этот звук, но ничего не произошло, и я вышла.
Как же чудесно ощущать солнечный свет! Как сладко пахнут цветы! Никогда еще трава не была такой зеленой, а цветы магнолий такими белыми. Я все здесь любила: шорох гравия, хрустящего под моими ногами, стремительный полет ласточек, лай охотничьих собак, тени, запахи животных на ферме и поля, заросшие высокой травой, покачивающейся от легкого ветерка. Ничто так не ценно, как свобода.
Я шла, наслаждаясь всем, что видела. К счастью, вокруг никого не было. Все рабочие были на полях, а Чарлз, возможно, был в амбаре. Я не подозревала как далеко я ушла, пока не оглянулась на дом. Но я не собиралась возвращаться, я продолжала идти по старой тропинке, по которой я столько раз бегала в детстве. Она привела меня к лесу, где я наслаждалась прохладным и острым запахом сосен, везде порхали сойки и пересмешники. Они, казалось, так же как и я, были взволнованы моим вторжением в их владения.
Пока я шла по прохладной, тенистой тропинке, меня захлестывали воспоминания детства: как приходила сюда вместе с Генри, чтобы найти подходящее дерево для резьбы; как следующие по пятам белки наблюдали за Генри, когда тот запасал желуди; как в первый раз взяла Евгению на прогулку и, конечно, наш чудесный волшебный пруд. Я не заметила, как прошла три четверти пути к имению Томпсонов. Эта лесная тропинка была тем коротким путем, по которому близнецы Томпсоны, Нильс, Эмили и я так часто ходили. Мое сердце глухо забилось. По этой тропинке в тот ужасный вечер наверняка бежал Нильс, чтобы увидеться со мной. Я видела его лицо, улыбку, я слышала его голос, и его ласковый смех. Я видела его глаза, полные любви, и ощущала прикосновение его губ. У меня перехватило дыхание, но я шла дальше, не обращая внимания на усталость в ногах. Мне было тяжело идти не только потому, что я весила больше и у меня был такой огромный живот, а потому, что мое тело отвыкло от движений и ходьбы за эти месяцы. Ноги болели, и мне приходилось останавливаться, чтобы перевести дыхание. Но я дошла до конца лесной тропинки и теперь смотрела на поле Томпсонов.
Я смотрела на их дом, сараи, коптильню. Я видела их повозки и трактора, но когда я повернулась направо, мое сердце подскочило, и я чуть не потеряла сознание. Здесь в глубине их Южных плантаций находилось фамильное кладбище Томпсонов. Могила Нильса была всего в нескольких ярдах. Не судьба ли привела меня сюда? А может это был дух Нильса? Я не решалась. Я боялась, что произойдет что-то сверхъестественное; я боялась своих эмоций, боялась того потока слез, который бурлил и бился о стены моего сердца, угрожая утопить меня в этом, вновь ожившем океане горя.
Переполненная нахлынувшими на меня чувствами, я не могла отвести взгляда от могилы Нильса. Медленно, спотыкаясь на каждом шагу, я приблизилась к надгробной плите Нильса. Казалось, ее положили только что. Кто-то недавно положил на нее цветы. Затаив дыхание, я подняла взгляд и прочитала надпись:
НИЛЬС РИЧАРД ТОМПСОН
УМЕР, НО НЕ ЗАБЫТ
Я уставилась на даты и вновь и вновь перечитывая его имя – НИЛЬС. Затем я подошла ближе и положила руки на каменную плиту. Гранит нагрелся от полуденного солнца. Я закрыла глаза и вспомнила его теплые щеки рядом с моими, его теплую руку, держащую мою.
– О, Нильс, – простонала я. – Прости меня за то, что я стала и для тебя проклятьем. Если бы ты не пришел тогда ко мне… если бы мы никогда не знали любви друг к другу… если бы меня не было в твоем сердце… прости меня за то, что я любила тебя, Нильс. Я тоскую по тебе больше, чем ты мог себе представить.
Слезы капали на его могилу. Мое тело трясло, ноги стали ватными, и я опустилась на колени. Я стояла на коленях, пока не начала задыхаться. Мне нужна кислородная подушка, я могла умереть прямо здесь, думала я, и мой малыш тоже умрет здесь. Меня охватила паника. Я поднялась на ноги, меня шатало. Плача, я отвернулась от могилы и заторопилась к лесной тропинке.
Я совершила ужасную ошибку. Я ушла слишком далеко. Мои ноги сковали страх и беспокойство, и каждый шаг был мучением. Мой живот казался в два раза тяжелее, а дыхание стало короче и чаще. Спина болела от каждого движения. Голова кружилась. Я зацепилась за древесный корень и, вскрикнув, упала в кусты, оцарапала себе руки и шею. Удар от падения пронзил меня от плечей через грудную клетку в живот. Я застонала и перевернулась на спину. Так и оставалась лежать еще несколько минут, придерживая живот и ожидая, когда же волна боли уйдет.
Лес притих. Мне казалось, что птицы тоже в шоке. То, что началось как приятная и удивительная прогулка, превращалось во что-то мрачное и зловещее. Все тени, которые раньше казались маняще прохладными, теперь были угрожающе темными, а лесная тропинка, которая так меня привлекла и обещала удовольствие, превратилась в страшный путь, чреватый опасностью.
Я села, постанывая. Попытка снова встать на ноги, казалась мне невыполнимой задачей. Я два раза глубоко вздохнула и с трудом поднялась как девяностолетняя старуха. В этот момент я закрыла глаза, так как деревья вокруг меня начали кружиться. Я ждала еле дыша и держа правую ладонь на сердце, как-будто хотела удостовериться, что оно не выпрыгнуло из груди. Наконец дыхание и биение сердца пришли в норму, и я открыла глаза.
Полуденное солнце клонилось к закату быстрее, чем я ожидала. Тени стали глубже, в лесу похолодало. Я снова двинулась по тропинке, стараясь идти быстро, но осторожно, чтобы вновь не упасть. Страх не оставлял меня. Живот продолжал болеть; монотонная, но продолжительная боль распространялась все дальше вниз, пока я не почувствовала колики в паху, и каждый шаг становился для меня все труднее и труднее.
Я подумала, что иду уже достаточно долго, но оглядевшись вокруг, поняла, что прошла только половину пути. Волна страха вновь захватила меня, сердце снова бешено забилось, и перехватило дыхание. Мне пришлось остановиться и, держась за молодое деревце, ждать, пока приступ не утихнет. Он ослабел, но не исчез совсем. Я знала, что мне нужно идти, и пошла как можно быстрее, пока со мной не случилось еще что-нибудь странное. Я была в сильном смятении. Каждый новый шаг вперед только усиливал боль и смятение.
О, нет, подумала я. Я не вернусь назад, я не смогу! Я начала кричать сначала тихо, затем сильнее, ощущая новый прилив боли. Ноги меня не слушались. Они отказывались идти вперед, а моя спина… казалось, что кто-то забивает в нее гвозди с каждым движением. Немного погодя я поняла, что прошла всего около дюжины ярдов. Я снова закричала, от этого мое сознание затуманилось, а глаза – закатились. Задыхаясь, я опустилась на землю, и все померкло.
Сначала, открыв глаза, я решила, что лежу в своей постели, только что очнулась от сна, но муравьи, бегающие по моим ногам, быстро напомнили мне, где я нахожусь. Я шевельнулась и в то же мгновение почувствовала как теплая влага стекает по моим икрам. Было еще достаточно светло, и я увидела, что это кровь.
Я похолодела от ужаса. Зубы стучали. Я перевернулась и села. Затем, опираясь на растущее рядом деревце, встала на ноги. Не ощущая больше боли, обезумев от страха, я уже не обращала внимания на царапающие меня ветки кустарника. Я плелась, тяжело, но без остановок. И когда я увидела дом, снова закричала, уже из последних сил. К счастью, Чарлз что-то относил в амбар и услышал меня.
Полагаю, мое появление его шокировало: беременная молодая девушка, выходящая из леса, с растрепанными волосами, а лицо все в слезах и грязи. Он просто обмер. У меня больше не было сил кричать, и я просто подняла руку и взмахнула, потом мои ноги подкосились, и я рухнула на землю. Я лежала, изможденная до такой степени, что даже не пыталась пошевелиться. Я закрыла глаза. Мне было уже все равно. Пусть все так и кончится. Нам лучше вместе исчезнуть, мне и моему ребенку. Пусть все кончится. Мои молитвы эхом разносились по длинному и пустынному коридору моего сознания. Я не слышала ни чьих-то шагов, ни криков папы, я не почувствовала, что меня понесли. Я не открывала глаз, удобно устроившись в моем собственном мире, в котором не было боли, ненависти и злоключений.
Потом Вера рассказала, что весь путь до дома с моего лица не сходила улыбка.
Глава 13
Маленькая Шарлотта, милая Шарлота
– Да как ты посмела сделать это, после того как мы с папой столько сделали, чтобы держать этот позор в секрете! – визжала Эмили. С огромным усилием я открыла глаза и взглянула на ее перекошенное гневом лицо. Никогда еще ее серо-стальные глаза не были такими большими от гнева. Уголки ее искривленных тонких губ врезались в щеки, а нижняя губа так вдавилась, что ее зубы были видны почти до десен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44