И теперь, когда мама была в состоянии безумья, а папа в очередной поездке, которые в последнее время участились, Эмили обходила весь дом, заставляя горничных переделывать большую часть того, что они сделали, нагружая бедного Генри одной работой за другой. Однажды вечером перед обедом, когда папа был в отъезде, а мама закрылась в своей комнате, я попросила Эмили относиться ко всем хоть немного с сочувствием.
– Эмили, Генри стареет. Он уже не может делать много и так быстро, как это было раньше.
– Тогда ему нужно было отказаться от своей должности, – твердо сказала она.
– И что ему делать? Ведь Мидоуз для него больше, чем место работы, это его дом.
– Это – дом для Буфов, – напомнила она мне. – Это – дом только для этой семьи, а те, кто не носит фамилию Буфов, но живет здесь, остается в Мидоуз только по нашей милости. И не забывай, Лилиан, что это и тебя касается.
– Какая ты отвратительная. Как может сочетаться в тебе набожность и такая жестокость?
Она холодно улыбнулась.
– Ты говоришь словами дьявола, который очерняет тех, кто действительно верит в Бога. Есть только один путь, чтобы победить дьявола – молитвы и религиозная преданность. Здесь, – сказала она, сунув мне Библию. В это время в столовую вошла Лоуэла, чтобы накрыть на стол, но Эмили запретила ставить еду на стол. – Унеси это, пока Лилиан не прочитает молитвы, – приказала она.
– Но вы уже прочитали молитву, и все уже готово, мисс Эмили, – возразила Лоуэла. Она гордилась своим умением готовить и терпеть не могла подавать на стол остывшую или подогретую еду.
– Унеси это, – резко сказала Эмили. – Начинай с этого места, которое я отметила, – приказала она мне, – читай.
Я открыла Библию и начала. Лоуэла, покачав головой, вернулась с едой на кухню. Я читала страницу за страницей, пока не прочитала целых пятнадцать страниц, но Эмили считала, что этого недостаточно. Когда я попыталась закрыть Библию, она потребовала продолжить чтение.
– Но, Эмили, я голодна, и уже поздно. Я уже прочитала больше пятнадцати страниц!
– И прочитаешь еще пятнадцать! – заявила она.
– Нет, не буду, – дерзко ответила я и захлопнула Библию. Губы ее побелели, и словно пощечину ощутила ее свирепый, полный ненависти и презрения взгляд.
– Тогда отправляйся в свою комнату без ужина. Ну, – приказала она. – А когда папа вернется, то обязательно узнает о твоем поведении.
– Мне все равно. Ему следует узнать и об этом, и о том, как ты жестоко обходишься со всеми в этом доме, о том как все расстроены и поговаривают об уходе.
Я выбежала из столовой. Сначала я пошла в мамину комнату, надеясь, что она заступится за меня, но мама уже спала, поев немного того, что принесла ей Лоуэла. Расстроенная, я отправилась в свою комнату. Я была злой, уставшей и голодной. Вдруг я услышала робкий стук в дверь. Это была Лоуэла, которая принесла мне поднос с едой.
– Если Эмили увидит, она пожалуется папе на твое неповиновение, – сказала я, неохотно забирая у нее поднос.
– Ничего страшного, мисс Лилиан. Я слишком стара, чтобы беспокоиться об этом. Дело в том, что дни мои здесь сочтены. На этой неделе я скажу об этом Капитану.
– Сочтены? Что ты имеешь в виду, Лоуэла?
– Я собираюсь покинуть Мидоуз и уеду жить к моей сестре в Южную Каролину. Она ушла на пенсию со своей работы, пришло время и для меня.
– О, нет, Лоуэла, – закричала я. Она была для меня больше, чем семья или прислуга по дому. Сколько раз я прибегала к ней с порезанным пальцем или разбитой коленкой. Лоуэла выхаживала меня во время всех моих болезней в детстве, штопала, подшивала мою одежду. Когда умерла Евгения, Лоуэла больше других утешала меня, а я – ее.
– Мне жаль, дорогая, – сказала она, но затем улыбнулась. – Но не волнуйся за себя. Ты уже большая и умная девочка. И скоро у тебя будет свой собственный дом, и ты тоже сможешь уехать отсюда. Она крепко обняла меня и ушла.
Мысль о том, что Лоуэла покинет Мидоуз, наводила на меня тоску. Мне уже не хотелось есть, и я бессмысленно уставилась на еду, которую она принесла, без всякого интереса тыкала вилкой в картофель и мясо. Неожиданно дверь в мою комнату распахнулась, и на пороге я увидела Эмили.
– Я так и думала, – сказала она. – Я видела, как Лоуэла кралась тайком. Ты пожалеешь об этом, да вы обе пожалеете, – пригрозила она.
– Эмили, единственное, о чем я сожалею, что умерла бедняжка Евгения, а не ты, – отрезала я. Она, побагровев, онемела. Затем, подняв плечи, молча повернулась, и ушла. Я слышала стук ее каблуков в коридоре, затем хлопнула дверь ее комнаты. Я глубоко вздохнула и принялась за еду. Я знала, что мне потребуются силы, чтобы выдержать то, что за этим последует.
Мне не пришлось долго ждать. Когда вечером вернулся папа, Эмили встретила его в дверях и сообщила ему о моем поведении за столом, и о том, как мы с Лоуэлой ослушались ее приказов. Я рано легла спать, и меня разбудил звук тяжелых папиных шагов в коридоре. Его ботинки тяжело стучали по полу, и неожиданно он распахнул дверь моей комнаты. В проеме двери я увидела его силуэт. В руке он держал толстый ремень из воловьей кожи. Мое сердце глухо забилось.
– Зажги лампу, – приказал он.
Я поспешила выполнить приказ. Затем он вошел в комнату и закрыл за собой дверь. Его лицо было красным от гнева, я почувствовала запах виски. Казалось, что он в нем просто выкупался.
– Ты пренебрегаешь Библией, – сказал папа. – Ты богохульствуешь за обеденным столом? – Его гнев был не только в голосе, взгляд его черных глаз был прикован ко мне. Я едва дышала от страха.
– Нет, папа. Эмили просила меня прочитать, и я сделала это. Я прочитала больше пятнадцати страниц, но она не позволила остановиться, а я была голодна.
– Так для тебя телесное желание выше духовного?
– Нет, папа. Я и так достаточно много прочитала из Библии.
– Ты не можешь знать, что достаточно, а что – нет. Я говорил тебе, чтобы ты подчинялась Эмили так же, как и мне! – сказал он, приближаясь ко мне.
– Я так и делала, но Эмили была слишком несправедлива и жестока не только со мной, но и с Лоуэлой и Генри и…
– Отверни одеяло! – приказал он. – Отверни!
Я быстро повиновалась.
– Повернись на живот, – последовал приказ.
– Папа, пожалуйста, – умоляла я. Я расплакалась, он стиснул мои плечи и грубо перевернул меня. Затем он поднял мою ночную рубашку так, что вся спина оказалась голой. Сначала я почувствовала только прикосновение его ладоней, как будто он мягко меня поглаживал. Я было обернулась, но он заорал на меня:
– Отвернись, дьявол!
И в этот же момент я почувствовала первый удар. Ремень врезался в мою плоть. Я завизжала, но удары сыпались один за другим.
Папа и раньше бил меня, но никогда он не порол меня так остервенело. После первого удара я была слишком ошеломлена, чтобы заплакать, я давилась своими рыданиями. Наконец, папа решил, что достаточно меня наказал.
– Никогда, никогда не перечь приказам в этом доме и никогда не хлопай Библией по столу, как будто это обычная книга, – медленно, с расстановкой проговорил он.
Мне хотелось все высказать, но я усилием воли постаралась подавить это желание.
Мое тело так сильно горело, что боль дошла до сердца, и мне казалось, что ремень рассек мое тело пополам. Я не двигалась и еще некоторое время слышала, что он стоял надо мной, тяжело дыша. Затем он повернулся и вышел из комнаты. Я лежала без движения, уткнувшись лицом в подушку, до тех пор, пока мои слезы не вырвались наружу.
Но через минутку я снова услышала шаги. Я застыла в ужасе, решив, что он вернулся. Затылком почувствовала, что кто-то стоит рядом. Я повернулась и увидела, что рядом со мной, опустившись на колени, стоит Эмили. Я видела наклон ее головы, но могла смотреть на нее только с ненавистью. Она подняла голову и поставила свои острые локти на мои ссадины так, что я почувствовала боль с новой силой. В ее руках была стиснута толстая черная Библия. Я застонала, протестуя, но Эмили не обращая внимания, только сильней облокотилась, чтобы я не могла отодвинуться.
– Кто выроет яму, тот и попадет в нее, а кто пройдет через изгородь, того укусит змей, – начала она.
– Уйди от меня, – хрипло взмолилась я. – Эмили уйди от меня. Ты делаешь мне больно.
– Слова, слетающие с уст мудреца, – милосердие, – продолжала она.
– Уйди от меня. Убирайся! – закричала я. – Убирайся! – и я наконец, почувствовала, что ее усилия ослабли. Она поднялась, но осталась стоять рядом, пока не закончила чтение и не закрыла Библию.
– Да воздастся ему, – сказала она и удалилась.
Раны так болели, что я не могла сидеть, единственное, что мне оставалось – это лежать и ждать, когда боль утихнет.
Вскоре после визита Эмили ко мне пришла Лоуэла. Она принесла с собой целебную мазь.
– Бедняжка, – сказала она. – Моя бедная малышка.
– О, Лоуэла, не покидай меня. Пожалуйста не оставляй меня, – умоляла я.
– Я не покину тебя прямо сейчас, но я нужна и моей сестре, и мне придется уехать.
Она крепко обняла меня, и мы посидели так вместе некоторое время. Затем она поправила одеяло и укрыла меня. Поцеловав меня в щеку, она удалилась. Мне все еще было ужасно больно, но руки Лоуэлы значительно облегчили мои страдания. Успокоенная Лоуэлой, я наконец, смогла заснуть.
Я знала, что нет смысла жаловаться маме на случившееся. На следующее утро она спустилась к завтраку, но почти не разговаривала. Когда бы мама не поднимала на меня взгляд, казалось, что она вот-вот расплачется. Мама не заметила, как больно и неудобно было мне из-за воспаленных ран на спине. И я знала, что стоит мне пожаловаться, папа придет в бешенство.
Эмили читала отрывки из библии, а папа возвышался над столом, как феодал, едва удостоив меня взглядом. Ели в полной тишине. Наконец, когда завтрак близился к концу, папа откашлялся, как обычно он это делал перед каким-нибудь объявлением.
– Лоуэла сказала мне, что она намеревается оставить свою службу через две недели. У меня были подозрения на этот счет, поэтому я уже послал за парой, которая ее заменит. Их фамилия – Слоуп: Чарлз и Вера. У Веры годовалый сын, которого зовут Лютер, но она заверила меня, что ребенок не помешает выполнению ее прямых обязанностей. Чарлз поможет Генри в его работе, а Вера будет работать на кухне и, конечно, сделает все возможное для… для Джорджии, – сказал он, переводя взгляд на маму. Она сидела теперь с еще более глупой улыбкой и слушала так, как будто она еще один ребенок в этом доме. Закончив речь, папа положил салфетку на стол и встал. – У меня несколько срочных дел, решение которых займет несколько недель, поэтому время от времени я буду уезжать на пару дней. Полагаю, что больше не будет повторения тех происшествий, которые были раньше, – твердо сказал он, хмуро глядя на меня. Я быстро опустила взгляд. Затем папа развернулся и удалился из столовой.
Неожиданно мама захихикала как школьница, прикрыв рот ладонью.
– Мама, в чем дело?
– Она рехнулась с горя, – сказала Эмили. – Я говорила об этом папе, но он не обратил внимания.
– Мама, в чем дело? – спрашивала я, испугавшись еще больше.
Она убрала руку и так закусила губу, что кожа вокруг побелела.
– Я знаю одну тайну, – сказала она, украдкой посмотрев на Эмили, а затем на меня.
– Тайна? Какая тайна, мама?
Она наклонилась над столом, предварительно взглянув на дверь, в которую вышел папа, и затем повернулась ко мне.
– Вчера я видела папу, выходящим из мастерской. Он был там с Белиндой, и ее юбка была задрана, а панталоны – спущены, – сказала она.
Я онемела на мгновение. Кто эта Белинда?
– Что?
– Она говорит чепуху, – сказала Эмили. – Идем, нам пора уходить.
– Но, Эмили…
– Оставь ее, – приказала Эмили. – С ней все будет в порядке. Лоуэла за ней присмотрит. Собирайся, а то мы опоздаем в школу. Лилиан! – рявкнула она, увидев, что я не двинулась с места.
Я поднялась, не отрывая взгляда от мамы, которая, откинувшись, снова захихикала, прикрывая рот рукой. Меня бросило в дрожь от увиденного, но Эмили нависла над столом, словно тюремный надзиратель с кнутом, ждущий моего повиновения. У меня было тяжело на сердце, казалось, что в моей груди – булыжник. Неохотно я поторопилась выйти из-за стола, взяла книги и последовала за Эмили.
– Кто эта Белинда? – вслух подумала я, и Эмили повернулась, усмехаясь.
– Девушка-рабыня на плантации отца, – ответила она. – Уверена, мама просто вспомнила что-то действительно случившееся в прошлом, что-то отвратительное и дьявольское, то, о чем, я уверена, тебе бы понравилось слушать.
– Нет, мама очень больна! Почему папа не пошлет за доктором?
– Нет доктора, который бы ее вылечил, – сказала Эмили.
– Что же с ней?
– Она виновна, – ответила Эмили с довольным видом. – Виновна, что не была предана Богу, как следовало бы. Она знала, что ее греховное поведение и безнравственность дали дьяволу силы жить в нашем доме. Возможно, даже в твоей комнате, – добавила она. – И он забрал у нас Евгению. Теперь она раскаивается, но уже слишком поздно. Мама сошла с ума из-за своей вины. Обо всем этом написано в Библии, – добавила она с кривой улыбкой. – Прочитай сама!
– Ты все врешь! – выпалила я.
Но Эмили просто холодно улыбнулась и ускорила шаги.
– Ты отвратительная лгунья. Мама не виновата. В моей комнате нет дьявола, и он не забирал Евгению!
Лгунья! – кричала я, и слезы текли по моим щекам. Эмили исчезла за поворотом. Это было для меня счастливым избавлением. Я медленно пошла дальше, а слезы капали до тех пор, пока я не дошла до Нильса, который ждал меня у развилки, ведущей к его дому.
– Что случилось, Лилиан? – закричал он, подбегая ко мне.
– О, Нильс!
Мои плечи так сотрясались от рыданий, что он бросил книги и обнял меня. Сумбурно, всхлипывая, я рассказала ему о случившемся, что меня избил папа, что мама становится все более странной.
– Ну, ну, – сказал он, нежно покрывая поцелуями мои лоб и щеки. – Мне жаль, что так получилось. Если бы я был старше, я бы пришел и устроил ему за это, – объявил он. – Уж точно.
Он так уверенно это произнес, что я перестала плакать и подняла голову. Вытирая слезы, я заглянула ему в глаза и увидела в них такой гнев, и поняла, как сильно Нильс любит меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44