– Я с радостью пережила бы эту боль, которую причинил мне папа, если бы хоть что-нибудь было бы сделано для моей бедной мамы, – сказала я.
– Может, мне сказать своей маме, чтобы она навестила твою и посмотрела, что с ней случилось. А потом она попросит твоего папу сделать что-нибудь.
– Правда, Нильс? Это может помочь? Да, может. Никто не навещает больше маму, и поэтому никто не знает, как ей плохо.
– Я скажу об этом сегодня за обедом, пообещал он. Нильс вытер мои слезы тыльной стороной ладони. – Нам стоит поторопиться, – сказал он, – пока Эмили не нашла в нашем отсутствии чего-нибудь греховного.
Я кивнула. Конечно, Нильс был прав, поэтому мы поспешили, чтобы быть в школе вовремя.
Через несколько дней мать Нильса действительно навестила нас. К сожалению, мама спала, а папа был в отъезде по делам. Она сказала Лоуэле, что придет в другой раз, но когда я поинтересовалась об этом у Нильса, он сказал, что его отец запретил маме еще раз придти к нам.
– Мой папа сказал, что это не наше дело, и нам не стоит совать нос в дела вашей семьи. Думаю, – сказал Нильс, опустив голову от стыда, – что он просто боится твоего папы и его характера. Извини.
– Может, мне самой сходить за доктором Кори, – сказала я. Нильс кивнул, как-будто мы оба знали, что скорее всего этого не случится. То, что отец Нильса сказал о папе, было правдой. У него был вспыльчивый и злобный характер, и даже я боялась нарваться на его ярость. Он мог просто отговорить доктора от визита, а меня – избить.
– Может твоя мама сама со временем выздоровеет, – прошептал Нильс. – Моя мама говорит, что время постепенно исцелит ее раны, но потребуется очень много времени, но будем терпеливы.
– Возможно, – сказала я без особой надежды. – Единственно, кого еще это беспокоит – это Лоуэлу, но ты же знаешь, она скоро уезжает.
Оставшиеся дни, которые я могла провести с Лоуэлой, пролетели слишком быстро. И наступило утро ее отъезда. Когда я проснулась, то поняла, что мне не хочется вставать, но потом меня охватил ужас от того, что Лоуэла уедет, не попрощавшись со мной. Я быстро оделась и выбежала на улицу.
Генри согласился перевезти Лоуэлу и ее вещи на станцию Апленд, откуда она поедет с пересадками к своей сестре в Южную Каролину. Он ставил ее чемоданы в повозку, в то время как все рабочие и слуги собрались вокруг, чтобы попрощаться. Все очень любили Лоуэлу, и почти у всех на глазах были слезы, а некоторые горничные, особенно Тотти, плакали в открытую.
– Ну, счастливо оставаться, – объявила Лоуэла, поднимаясь на крыльцо и уперев руки в бока. На ней было ее воскресное платье, в котором она ходила в церковь. – Я же не собираюсь на кладбище. Я просто уезжаю, чтобы протянуть руку помощи своей старшей сестре, которая на пенсии, да и самой отдохнуть. А те, кто плачет, просто завидуют мне, – пошутила она, и этим всех рассмешила. Она сошла с крыльца, чтобы обнять и поцеловать всех пришедших ее проводить, а затем отослала их продолжать работу.
Папа попрощался с ней накануне вечером, когда вызвал ее к себе в кабинет, чтобы дать ей денег. Я стояла возле двери и слышала, как он просто поблагодарил Лоуэлу за то, что она была хорошей, верной и честной горничной. Голос его был холодным и официальным, несмотря на то, что она жила в Мидоуз так долго, что помнила папу маленьким мальчиком.
– Да, еще, – сказал он в конце, – я желаю тебе удачи, здоровья и долгой жизни.
– Спасибо, мистер Буф, – сказала Лоуэла. Затем после короткой паузы я услышала: – Можно мне сказать вам одну вещь на прощанье?
– Да?
– Я о миссис Буф, сэр. Мне кажется, что она выглядит не очень здоровой. Она так тоскует по своей умершей дочурке и…
– Я очень хорошо осведомлен о поведении миссис Буф, Лоуэла, спасибо. Она скоро поправится и будет жить как и раньше, выполняя обязанности матери наших остальных детей и жены, как ей и положено. Пусть это тебя не заботит.
– Да, сэр, – сказала Лоуэла, дрогнувшим от разочарования голосом.
– Ну, до свидания, – закончил папа.
Я поспешила прочь от двери, чтобы Лоуэла не узнала, что я подслушивала.
Когда я прощалась с ней, не смогла сдержать потока слез.
– Ну не расстраивай сейчас Лоуэлу. Мне предстоит долгая поездка, и новая трудная жизнь. Думаешь, легко двум пожилым женщинам жить вместе в крошечном доме? Я улыбнулась сквозь слезы.
– Я буду скучать по тебе, Лоуэла… очень!
– О, думаю, что я тоже буду скучать по вам, мисс Лилиан. – Она обернулась, взглянула на дом и вздохнула. – Думаю, я очень буду скучать и по Мидоуз, буду скучать по каждому уголку, и каждому шкафу. Много смеха и слез было слышно и было пролито в этих стенах. – Она снова повернулась ко мне. – Будь такой же милой с новой прислугой и как можно лучше заботься о своей маме, и не забывай о себе. Ты скоро станешь красивой молодой леди. Пройдет немного времени и какой-нибудь красивый джентльмен придет, чтобы увести тебя с собой, а когда это случится, вспомни о старой Лоуэле, слышишь? Пошли мне весточку. Обещаешь?
– Конечно, Лоуэла. Я буду тебе часто писать. Я так много тебе напишу, что ты даже устанешь от моих писем.
Она засмеялась, обняла, поцеловала меня, и снова взглянула на Мидоуз перед тем, как позволить Генри помочь ей сесть в экипаж. И только тогда я вдруг заметила, что Эмили даже не удосужилась спуститься и попрощаться с Лоуэлой, хотя она, как и я, знала Лоуэлу всю жизнь.
– Готова? – спросил ее Генри. Она кивнула, и Генри хлестнул лошадей. Коляска тронулась вперед по длинной кедровой аллее. Лоуэла оглянулась и помахала носовым платком. Я замахала ей в ответ, но в моем сердце была такая пустота, а ноги так онемели, что я боялась потерять сознание от горя.
Я так и стояла там, глядя вслед, пока повозка не скрылась из виду, затем я повернулась и медленно начала подниматься по ступенькам в дом, который стала еще более пустым и одиноким и еще менее казался домом.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава 9
Спокойной ночи, милый принц
Чарлз Слоуп и его жена Вера, заменившая Лоуэлу, были довольно приятные люди, а их маленький сын был просто прелесть, но я все равно ощущала пустоту в сердце. Никто никогда не сможет заменить Лоуэлу. Вера была превосходная повариха, хотя она готовила по-другому, все блюда всегда были очень вкусными. Чарлз также был трудолюбивым рабочим, благодаря ему Генри теперь мог чаще отдыхать, что при его возрасте было очень кстати.
Вера была высокой женщиной, ей было далеко за двадцать. Она собирала свои темно-каштановые волосы в такой аккуратный пучек, что он казался нарисованным, и я никогда не видела, чтобы хоть волосок выбивался из ее прически. Глаза у нее были светлокарие, а кожа слегка темной. У нее была маленькая грудь, узкая талия, тонкие губы и длинные ноги. Ее походка и движения были грациозны. Я не видела, чтобы Вера сутулилась или неуклюже двигалась как Эмили или другие высокие девушки, которых я знала.
Вера ловко управлялась на кухне и, что очень ценил папа, умела экономить. Ничего не пропадало даром. Любые остатки она превращала либо в рагу, либо в салаты, так что теперь охотничьи собаки чувствовали себя обделенными и были разочарованы остающимися им объедками. Раньше Вера служила в меблированных комнатах и привыкла работать без напоминаний. Она была спокойной женщиной, гораздо спокойней Лоуэлы. Проходя мимо кухни, я никогда не слышала, чтобы Вера напевала или мурлыкала себе под нос какой-нибудь мотивчик. Она не любила распространяться о своем прошлом и редко рассказывала о своей юности. Обычное поведение папы, казалось, не пугало ее, и я даже замечала с каким удовольствием она обращалась к нему, называю его сэр или Капитан Буф.
Естественно, мне было интересно, как Вера отнесется к Эмили, и как Эмили будет с ней обращаться. Несмотря на то, что Вера никогда не спорила с Эмили и выполняла все ее приказы, она смотрела на Эмили с неприязнью. Вера считала что свои чувства лучше прятать за обычные фразы типа «да» или «нет». Она никогда не задавала вопросов и не жаловалась, и быстро усвоила заведенный в доме порядок.
Всю свою нежность Вера сберегала для своего маленького сына Лютера. Она была хорошей матерью и находила время позаботиться о нем – умыть, накормить и занять чем-нибудь – несмотря на работу на кухне и обязанности по уходу за мамой. Папа предупредил Веру о странностях маминого поведения, чтобы ее в первое время не удивляло то, что мама или слишком уставшая или слишком смущенная, чтобы спуститься к обеденному столу. Вера готовила для мамы поднос с едой и приносила ей в комнату без всяких пояснений или вопросов. Вообще мне нравилось, как Вера ухаживает за мамой. Она всегда проверяла, встала ли мама и помогала ей одеваться или даже умываться. И вскоре мама позволила Вере причесывать ее, как это раньше делала Лоуэла.
Мама была рада, что в доме появился малыш. И хотя Вера была осторожна и не позволяла Лютеру тревожить папу, мама с удовольствием присматривала за ним, разговаривала и даже играла с ним почти каждый день. Это иногда помогало маме выйти из депрессии и отчаяния, хотя еще часто ее можно было видеть странной или меланхоличной.
Лютер был любознательным малышом. Он то запутывался в белье, сваленном в корзину для стирки, то забирался по мебель и за шкаф. Лютер был довольно-таки большим и сильным для своего возраста мальчиком с темно-каштановыми волосами и ореховыми глазами. Это был маленький упрямец, который никогда не плакал даже, если он падал и ушибался, обжигался или оцарапывался. В такие минуты он выглядел очень сердитым и разочарованным и отправлялся искать еще что-нибудь интересное. Лютер был похож на отца больше, чем на мать, и у него были такие же как у отца маленькие ладошки с короткими пальцами.
Чарлзу Слоупу было около тридцати лет, у него был мягкий и приятный голос. Чарлз умел обращаться с автомобилями и механизмами, что очень радовало папу, так как он недавно купил «Форд» – одну из немногих машин в этой части страны. Знания Чарлза в области механики, казались, безграничными. Генри говорил мне, что на плантации не было такой вещи, которую бы Чарлз не мог починить. Он делал чудеса, когда дело доходило до починки, это означало, что старые механизмы и инструменты еще будут работать, и папе не нужно будет тратиться на новые.
Проблема экономии стояла не только перед нами, но и перед нашими соседями. Каждый раз папа, возвратившись из очередной своей поездки, объявлял, что нам нужно найти способы экономить и сокращать расходы в доме и на ферме. Он стал позволять рабочим уходить с фермы и начал сокращать количество слуг в доме, что прежде всего означало, что Тотти и Вере придется выполнять дополнительную работу по дому. Затем папа решил прекратить работу на большей части плантации. Это меня не трогало, но когда он объявил, что отпускает Генри, сердце мое упало.
Я вернулась из школы и уже собралась подняться наверх, как услышала всхлипывание, доносившееся из задней части дома. Заглянув туда, я увидела Тотти, которая сидела в библиотеке возле окна в углу. В руке у нее была щетка из перьев, но она не смахивала пыль, а просто смотрела в окно.
– Что случилось, Тотти? – спросила я. Тяжелые времена наступили так быстро, что я не знала чего ожидать.
– Генри отсылают, – сказала она. – Он сейчас соберет свои вещи и уйдет.
– Отсылают? Куда отсылают?
– С плантации, мисс Лилиан. Ваш папа… он сказал, что Генри слишком стар и не представляет никакой ценности, и что ему следует уехать к родственникам, но у Генри не осталось ни одной живой души, вот так.
– Генри не может уйти! – закричала я. – Он прожил здесь почти всю жизнь. И он хотел остаться здесь до своей смерти. Он всегда так думал.
Тотти покачала головой.
– Он уйдет до наступления темноты, мисс Лилиан. Она всхлипнула и, поднявшись, принялась снова смахивать пыль.
– Такого еще не случалось, – бормотала Тотти. – Тучи продолжают сгущаться.
Я повернулась и, бросив книги на стол в коридоре, выбежала из дома. Я быстро добралась до жилища Генри и постучалась.
– Ну, здравствуйте, мисс Лилиан, – сказал Генри, широко улыбаясь, как будто ничего не произошло. Я увидела позади него узел с его одеждой и потрепанный коричневый саквояж, в котором лежали все остальные его вещи. В руках у Генри был ремешок, которым он обычно обвязывал свой саквояж.
– Генри, Тотти только что рассказала мне о поступке папы. Ты не можешь уйти. Я пойду и буду умолять его позволить тебе остаться, – простонала я. Слезы навернулись мне на глаза.
– О, нет, мисс Лилиан. Не делайте этого. Здесь наступили тяжелые времена, и у Капитана нет другого выхода, – сказал Генри, но в его взгляде была боль. Он так же как и папа, любил Мидоуз, и даже больше, я думаю. Мидоуз для Генри – его пот и кровь.
– Кто теперь позаботится о нас, обеспечит нас продуктами и…
– О, мистер Слоуп прекрасно с этим управится, это будет его обязанностью, мисс Лилиан. Даже не волнуйтесь.
– Я не волнуюсь за нас, Генри. Я не хочу, чтобы кто-нибудь так с тобой поступал. Ты не можешь уйти. Сначала Лоуэла уходит на пенсию, а теперь отсылают и тебя. Как папа мог уволить тебя? Ты такая же часть Мидоуз как… как и он. Я не позволю ему отослать тебя! Нет! Не упаковывай больше вещи! – закричала я и бросилась к дому, чтобы Генри не изменил своего решения.
Папа был в кабинете и сидел за столом, склонившись над бумагами. Перед ним стоял стакан виски. Когда я вошла, он даже не взглянул на меня, пока я не подошла к столу.
– Ну что еще, Лилиан? – спросил он, как будто я весь день дергала его за полу пиджака, постоянно задавая ему вопросы. Он выпрямился, подергивая себя за кончики усов, и критически посмотрел на меня. – Я не хочу слушать очередные россказни о твоей матери, если ты об этом.
– Нет, папа. Я…
– Тогда в чем дело? Ты же видишь, я совершенно измучен этими чертовыми счетами.
– Это про Генри, папа. Ты не можешь вот так отпустить его, мы не можем. Генри любит Мидоуз. Он принадлежит Мидоуз навсегда.
– Навсегда? – медленно повторил папа, как будто я сказала ругательство. Некоторое время он смотрел в окно, а затем сел, глядя перед собой. – Эта плантация, рабочая ферма, предприятие, которое приносит доход, бизнес.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44