— Рори? Он уйти. Эдвин оторопел.
— Уйти? — Его, скорее, поразила жуткая безграмотность незнакомца, чем смысл сказанного. — Он уйти?
— Правильный.
— Правильный? Он уйти? Что за кошмарный безграмотный диалект у вас? Куда уйти Рори?
— Уйти домой.
— Домой? Сегодня он не работает?
— Сегодня нет. Завтра нет. Всегда нет. С работой всё.
— С работой всё? Что за безгра… — Тут Эдвин понял, что фраза построена правильно. — Ушел с работы?
— Правильный. Звонить сюда, сказать: «Я должен переосмыслить свои возможности».
— Так и сказал? Тип кивнул:
— Так и сказал.
Эдвин собрался уходить, толком не соображая, что же делать дальше.
— Н-да, дело плохо.
— Вы мистер Эдвин, из книжного, так?
— Так. А что? Тип рассмеялся:
— Такой, как Рори описывать, точно.
Эдвину удалось подкупить этого демонического уборщика, пообещав бесплатные экземпляры следующего выпуска «Путеводителя по дамскому либидо» (или «дрочилкиных картинок», как между собой эту серию называли профессионалы), и парень нацарапал адрес Рори на клочке оберточной бумаги. Многоквартирный дом недалеко от Гранд-авеню.
— Если бегом, десять минут.
И Эдвин побежал. Как ветер (хотя к этому времени его аллюр начал терять задор и несколько раз приходилось останавливаться от колик в боку). Дом Рори оказался обшарпанным зданием возле пустыря, огороженного ржавой металлической сеткой. Великий Калиевый Бум совершенно не затронул эти места. Район старался — хоть и безуспешно — стать пристанищем для низшего класса богемы, где художники, драматурги и прочие обломки общества на свой манер бы воплощали фантазии в стиле Джека Керуака. А затем погряз в нищете рабочего класса, с низкой квартплатой за высокий уровень преступности и жизнью от получки до получки. Злобные граффити и названия группировок расцвечивали стены, обозначая территорию, словно собачьи метки. Кто знает, невидимые границы чьих владений пересекал сейчас Эдвин, какие тайные протоколы гетто нарушал?
Сверху на него уставились темные окна. Входная дверь на несмазанных петлях открылась даже не со скрипом, а со стоном. Из патронов торчали разбитые лампочки — осколки стекла ни выкрутить, ни заменить. Тьма и плесень, больше ничего. Эдвин постучал в дверь Рори — сначала легонько, потом громче. Тишина. Когда глаза постепенно привыкли к темноте и стали различать предметы, он заметил, что на дверной ручке висит картонка. Очень простая: «Ушел на рыбалку».
Затем из теней позади выступила фигура:
— Мистер Эдвин?
— Да? — Он медленно обернулся, ожидая худшего. Лицо все еще скрывалось во мраке. Голос низкий и звучный.
— Если не ошибаюсь, вам Рори нужен?
Голос Эдвина прозвучал тонко и пискляво — почти вознесся на воздушном шарике:
— Да. Предположение верное.
— Он говорил, что вы можете прийти.
— Он скоро вернется? Когда мне зайти? В ответ — низкий смешок.
— Нет, мистер Эдвин. Он ушел.
— Ушел? В смысле, на рыбалку?
— Нет. Он ушел. Съехал на прошлой неделе. Эдвин нервно прокашлялся и подавил дрожь в голосе:
— И как его теперь найти?
— Да нет. — Снова смешок. — Его вы, мистер Эдвин, не найдете. Это он вас найдет. — Голос растворился в темноте, фигура растаяла.
Потрясенный, но все еще окрыленный Эдвин выскочил на улицу, с трудом сдерживая шаг. (На самом деле шаг его был настолько скор, что будет точнее сказать не «выскочил», а «удрал».)
И по пути пронесся мимо большой доски объявлений со свежей надписью большими жирными буквами. Рекламировался некий проект, но Эдвин читать не стал. И напрасно — текст наверняка показался бы ему интересным:
ОЧЕНЬ СКОРО! ФОНД РОРИ П. УИЛХАКЕРА ПРЕДСТАВЛЯЕТ ПРОГРАММУ «ВОССТАНОВИМ ГОРДОСТЬ ГЕТТО». ЖИЛЬЦЫ ЭТОГО ДОМА ВЫСТУПИЛИ С РЕВОЛЮЦИОННОЙ ИНИЦИАТИВОЙ: ВЗАИМОВЫГОДНЫЙ КООПЕРАТИВНЫЙ ТАЙМШЕР С ГАРАНТИЕЙ 500% ПРИБЫЛИ. НЕ ВЫСЕЛЯЮТ НИКОГО! «У НАС ВСЕ ВПЕРЕДИ!»
Когда Эдвин вернулся на Гранд-авеню, утренний час пик был в самом разгаре. Эхо белого шума транспорта рикошетом билось меж домами, а волны людей набегали и расплескивались по сигналу светофора. Пересекая авеню на углу 41-й улицы, он, как обычно в этом месте в это время, сказал:
— Я ненавижу этот ебаный город.
Сегодня — День Д. Последний акт. Мистер Мид вернулся из очередной увеселительной поездки, которую сам себе профинансировал, и ждет рассказа о «чудесной новой книге по самосовершенствованию». Эдвин должен уйти достойно. Он придумал и отрепетировал различные финалы — от возвышенного («Мистер Мид, вы меня глубоко разочаровали. Вы руководите издательством, как второсортной студенческой газетой, поэтому я считаю, что мне пора двигаться дальше») до вызывающего («Скотская рожа! Тошнотина! Плевал я на тебя! Я ухожу! Слышишь? Ухожу!»). Эдвин даже подумывал о сжатой невербальной развязке — крепко дернуть мистера Мида за нелепый хвостик, — но в глубине души понимал, что исход нужен не такой. Последуют угрызения совести, жалкие просьбы о пощаде, злорадство Найджела. Расставание с Мэй. Возможно, навсегда.
Эдвин остановился у киоска Луи выпить последнюю чашку кофе.
— Два кофе, — вздохнул он, вынимая бумажник. — Один обычный и один…
Но Луи — с неизменной обслюнявленной сигарой в зубах — не дал ему договорить:
— Как всегда?
— Да. — От радости у Эдвина чуть сердце из груди не выпрыгнуло. — Как всегда. Я буду, как всегда. Я прихожу к вам каждое утро и хочу такой, как всегда.
Луи кивнул:
— Побольше пены, мускатный орех, корица и щепотка шафрана. Конечно, сушеного.
— Спасибо, Луи. — Эдвин был тронут до глубины души. — Огромное спасибо.
— Я — Тед, парнишка. «Луи» — торговая марка. Мы — собственность «Кока-Колы».
— Все равно спасибо, Тед. Я буду скучать по тебе. Правда.
— Как скажешь, парнишка.
И Эдвину стало легко на душе. Оттого, что он работает в таком непредсказуемом городе, оттого, что Луи (или Тед) назвал его «парнишка». Оттого, что можно действовать на нервы Мэй и ненавидеть Найдже-ла. И так не хотелось, чтобы все это в одночасье рухнуло.
Он расплатился и собрался уходить. Тут-то и возник лимузин.
Лоснящийся, длинный и обсидианово-черный. Появился из ниоткуда, словно акула, и бесшумно скользил за Эдвином, пока тот шел по тротуару. Эдвин не сразу понял, что его преследуют. Он повернулся, лимузин притормозил. Тонированное стекло опустилось, и появилась рука, вся в золоте. Она поманила Эдвина.
— Рори?
— Добрый день, мистер де Вальв.
Эдвин всмотрелся. В машине сидел Рори — в дорогом костюме из итальянского шелка, рядом — ослепительная женщина с лучезарной улыбкой.
— Эдвин, не забыл мою жену, Сару? Сияющая Сара выглянула в окно:
— Приветик, Эдди!
— Сара? Простите, мы знакомы?
— Корпоративная вечеринка, — напомнил Рори. — Ты принял ее за уборщицу. Попросил вычистить пепельницы.
— Правда? Простите, не помню.
— Ну разумеется, нет. — Голос Рори звучал дружелюбно и спокойно. Он улыбался так безмятежно, что напоминал буддийские статуи. Улыбка полного покоя, полного блаженства.
— Рукопись была у тебя, — сказал Эдвин. — Все это время.
— Вот я и думал, когда же ты догадаешься. Когда, наконец, проверишь график на тот день и поймешь, что утром мусор не увозили.
— Я понял по маргариткам. Ты сказал, что видел их, но рукопись лежала в конверте. Значит, ты должен был в него заглянуть. Пока я рылся в мусоре, да?
— Нет. Раньше. Когда я увидел, что ты бежишь к лифту — я все это время держал палец на кнопке «закрытие дверей», кстати, — то понял, что ты выбросил нечто важное. — Рори рассмеялся мягким и тревожащим смехом, абсолютно (если такое возможно) лишенным злорадства. Смех этот звучал в унисон с потоками самой вселенной. — Да, пришлось тебе повозиться из-за меня, верно? Когда я наблюдал, как ты роешься в огромной куче мусора, мне было так приятно. — И снова этот умиротворенный смех.
— Но почему?
— Почему? Потому что ты не нравишься мне, Эдвин. И никогда не нравился. Ни теперь, ни раньше. И моей жене тоже. Правда, милая?
— Да, — улыбаясь по-прежнему, ответила она. — Мы тебя терпеть не можем. — Они говорили об этом, словно о некоем простом и очевидном факте. Таким тоном утверждают, например, что «небо голубое» или «дождь падает вниз, шарики поднимаются вверх».
— Вы меня ненавидите? — Эдвин был просто ошарашен.
— Мы презираем тебя. — В лимузине открылся какой-то секретный отсек, и Рори сунул в него обе руки. — Думаю, тебе это пригодится. — Он протянул через окно толстую рукопись.
Эдвард сунул в урну свежекупленный кофе и принял пачку бумаги с изумлением и недоверием. Она была уже без конверта, обмотана резинками, но по-прежнему увесистая. Те же наклейки маргариток, то же письмо свернуто и всунуто внутрь. Да, мистер Суаре, мы встретились опять…
— И поверь мне, — сказал Рори. — Ли Бок на самом деле работает. Да, солнышко?
Жена хихикнула и шлепнула его по руке:
— Ой, ну перестань.
Эдвин снова переключил внимание на бывшего уборщика с женой:
— А лимузин, одежда… Откуда все?
— Ах, это… — прищелкнул языком Рори. — Просто купили. Как только поймешь, что деньги — не математика, а, скорее, органика, и все станет на свои места.
— Но…
— Я вложил деньги в краткосрочные казначейские облигации на 4,85% и в первоклассные акции и прокрутил их до вступления в силу требования о раскрытии информации в течение суток. Прибыль вложил в несколько паевых инвестиционных фондов, основную сумму — снова в акции и обналичил средства за среднесрочный период. Затем остается лишь снова вложить прибыль и повторить все сначала. Между восточным и западным побережьем четыре часовых пояса и разница в три часа, вот я и смог прокрутить деньги несколько раз в день. Далее я получил общую прибыль с разницы во времени… и вот, пожалуйста.
— И все это за неделю?
— Нет, что ты. За пару дней. Часовые пояса, Эдвин. Все дело в часовых поясах. Представь, что твои вложения — гигантский снежный ком, который катится с одной горы на другую. Расстояние сокращается, одновременно скорость увеличивается, снежный ком растет. А достигнув наибольшей массы, останавливается. Деньги делают деньги, Эдвин. Импульс наращивает массу. Хотя я просто цитирую эту книгу. — Слово «книга» он произнес с благоговением.
— Это… это невероятно, — сказал Эдвин.
— Вовсе нет. Элементарная органическая экономика. Конечно, все изменится, как только об этом узнают. Система разрушит сама себя — как снежный ком, дорастая до огромных размеров, останавливается. Но к тому времени в основу экономики лягут уже микрокооперативные экономические циклы. А вот следующий шаг самый трудный — «заставить деньги плясать».
— Плясать? — переспросил Эдвин.
— Да. Плясать под твою дудку, а не наоборот. Деньги — катализатор, а не самоцель. Хотя я снова цитирую этого мудрого автора. Вот книга, — сказал Рори, — ты просто обязан ее напечатать.
— Безусловно. Приступлю к редактуре прямо сейчас.
— На самом деле, — продолжал Рори, — опубликуй как есть. Не меняй ни единого слова. Ни единого. Там все на месте, Эдвин. Заменишь часть — потеряешь целое.
— Не могу ничего обещать. Ты посмотри, какая огромная. Не меньше тысячи страниц.
— Ни единого слова, — повторил Рори. — Ни единого. Да, вот еще, чуть не забыл. «Рейнджерc», а не «Рейдерc», глупая твоя башка. — Он произнес это с той же безмятежностью и отстраненностью. — Прощай, Эдвин. Больше не желаю тебя видеть никогда.
Окно бесшумно закрылось, и длинный гладкий лимузин заскользил в потоке транспорта по Гранд-авеню.
— Будь я проклят, — произнес Эдвин (так оно впоследствии и оказалось).
Глава десятая
Эдвин де Вальв проскакал наверх по ступенькам и так быстро крутнул дверь дома 813 по Гранд-авеню, что сбил с ног нескольких замешкавшихся. Пробежал мимо стойки охраны и понесся к лифтам. Тяжеленную рукопись он прижимал к груди, словно младенца или дорогую сердцу мысль.
Все получилось! Он спасен. Последняя сигарета выкурена, завязаны глаза, команда «пли» прозвучала… но Эдвин Великолепный, Гудини каморок, как-то выпутался. «Никакая тюрьма не удержит меня! — хотелось кричать ему. — Я смеюсь судьбе в лицо».
Добравшись до четырнадцатого/тринадцатого этажа, он улыбался так широко, что казалось, вот-вот порвутся лицевые мышцы. Двери лифта разъехались, и он спринтерски рванул по коридору.
— Мистер Мид давно ждет тебя! — крикнула Мэй. — Ты опоздал!
— Я люблю тебя, Мэй! — воскликнул он, пробегая мимо. Из своего кабинета высунулся Найджел и постучал по часам:
— ТВЖ.
— Аббревиатуры твои достали уже, урод висячий, рукопись у меня! — И гордо воздел ее над головой обеими руками — словно обезвреженную бомбу, словно отрубленную голову врага. И проскочил в полированные двери, и оказался в просторном кабинете с прекрасным видом из окна.
— Ты опоздал. — Мистер Мид даже не поднял головы. Он сидел за столом, который широкой полосой красного дерева отделял Его Королевскую Особу от Эдвина. — А я уже собрался уезжать. На писательский семинар в Вакому. Я основной докладчик и на самолет опаздывать не могу. Ну? — Он глянул из-под своих восьмиугольных очков. Эдвин бросил рукопись на стол.
— Вот оно, сэр. Самосовершенствование, как я и обещал. Все, как я говорил.
— Господи Иисусе, она же в фут толщиной. Сколько тут страниц?
— Здесь… — Эдвин поспешно глянул на верхний угол последней страницы. — Тысяча сто шестьдесят пять, сэр.
— Господи помилуй, это не рукопись, это целая книжная серия.
— Безусловно, я буду сокращать. Оставлю только интересные куски.
— Ладно, Эдвин. — Мистер Мид отъехал в кресле назад, заложил руки за голову. — Теперь продай ее мне.
— Простите?
— Продай мне рукопись. Разрекламируй. С чего начинается? Чем захватывает читателя? На чем делается акцент? На кого рассчитана? Содержание? Стиль? Давай выкладывай.
На этом месте Эдвин медленно подошел к окну, открыл его и прыгнул в бездну.
— Сэр, я как раз этим занимаюсь. Я консультировался в отделе маркетинга, чтобы понять, как лучше ее позиционировать среди книг, ipso facto, этого жанра. Так сказать. (Сомневаешься — скажи по-латыни.)
— Ясно. Значит, говорил с отделом маркетинга, — повторил мистер Мид.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35