Тут их разговор прервал какой-то неясный шум, донесшийся снаружи. Президентская чета настороженно замерла. На лестнице послышался чей-то торопливый топот ног. Шаги приближались, становились все ближе и ближе – направлялись явно к гостиной. "Кого там еще охрана пропустила?" – успел подумать Михайлов. После короткого стука дверь в гостиную распахнулась и дверном проеме показались несколько фигур. Первым в комнату вошел человек, через плечо которого был переброшен ремень автомата. В глазах у Нины Максимовны, увидевшей в дверях вооруженных людей, застыло выражение затравленного зверька.– Вы что нас арестовывать прилетели? – только и смогла выдавить она.– Нет! Освобождать! – гордо произнес человек с автоматом.Михайлов, наконец, узнал его. Это был Курской, генерал, возглавляющий какую-то фракцию в Верховном Совете, – человек Бельцина. "Так это российская делегация пожаловала!" – облегченно подумал он, – он ведь сам только что дал команду их пропустить, поэтому их и охрана не задержала… А вот американскому президенту он так и не успел позвонить… Но теперь надо было что-то делать – стоять столбняком глупо. Широко улыбаясь, Михайлов шагнул навстречу Курскому:– Ну, вот и хорошо! Вот и произошло объединение России и Центра! И без всякого там Союзного договора!Они с Курским обнялись. Но кто увидел бы в этот момент глаза Михайлова, тот бы заметил, что радости в них не было… И не было ее по одной простой причине – не так Михайлов представлял себе своё освобождение. Совсем не так!
Несмотря на падающий из окна утренний свет в помещении, расположенном на первом этаже Белого дома, было сумрачно. Трупы лежали на линолеумном полу, на расстеленных широких полосах плотной принтерной бумаги.Илья лежал крайним у стены, ближе всего к двери. Нос у него заострился, лицо приобрело серый, неживой оттенок. Не верилось, что всего несколько часов назад он – радостный, счастливый, – шел во главе возбужденной толпы к Арбату.В комнату сквозь стеклянную мембрану окна пробивался усиленный мегафоном голос.– Товарищи! Войска выводятся из Москвы! – неслось с улицы. – Наши жертвы не были напрасны! Центральные магистрали столицы уже очищены от войск! Это победа, товарищи! Победа!Игорь Таликов стоял у стены, не обращая внимание на выкрики, доносящиеся с улицы, и смотрел на безучастное, неподвижное лицо Ильи.– Здесь! – послышалось снаружи. Дверь отворилась и в помещение зашли несколько человек. Поверх свитеров на них были надеты белые халаты, в руках вошедшие держали носилки. Последним в комнату зашел коренастый крепыш, лет около пятидесяти. Увидев Игоря, он недовольно спросил:– А вы что здесь делаете?Но потом, видимо, узнав Игоря, уже более спокойно поинтересовался:– Знаете кого-нибудь?Игорь попытался ответить, но голос у него куда-то пропал – в горле стоял плотный комок, как будто глотку забили ватой. Игорь принялся судорожно сглатывать, но комок упорно не хотел проваливаться. Тогда один из санитаров аккуратно отстранил Игоря:– Разрешите…Нагнувшись, он подхватил тело Ильи за плечи. Второй санитар ухватил покойника за тонкие лодыжки. Тела переложили на зеленый брезент носилок и принялись накрывать белыми простынями. Игорь, наконец, справившись с собой, сказал:– Это Илья Гриневич, – кивнул на накрытое простыней тело. – Был музыкантом в моем ансамбле…Санитар, который только что помогал укладывать Илью на носилки, деловито достал из кармана маленький блокнот и огрызок карандаша. Спросил:– Где живет, знаете?– Да… Они с женой живут… жили… в общежитии Гнесинского училища…Санитар быстро записал.– А остальные?Игорь отрицательно помотал головой. Санитар выдрал листок из блокнота, отодвинул простынь и сунул бумажку в карман погибшего. Потом схватился за ручки носилок и сказал:– Выносим…Санитары подняли носилки и направились к выходу. Игорь рассеянно взглянул на три темных, бесформенных пятна, оставшихся на белых листах на полу, и вышел вслед за санитарами. Последним из помещения вышел коренастый крепыш. Достав из кармана связку ключей, он запер дверь, а затем посмотрел на Игоря и огорченно покачал головой:– Подождите… Нельзя вам в таком виде на улицу – у вас вся одежда в крови… Дайте, я вам попробую какие-нибудь брюки найти…Игорь рассеянно посмотрел на свою одежду. Действительно, на джинсах, на куртке, – везде виднелись бурые потеки, – остались тех пор, как он помогал нести сюда Илью. Игорю стало не по себе – словно эти бурые пятна жгли ему кожу.– Где тут у вас туалет? – спросил он хрипло.– Туалет? – удивился коренастый, а потом ткнул по направлению длинного прохода. Игорь развернулся и направился в ту сторону. Найдя дверь со стилизованной фигуркой мужчины, он вошел, тяжело оперся руками на раковину и взглянул на свое отражение в зеркале. Из широкого проема на него смотрело чужое, серое лицо – лицо предельно уставшего человека. Во впалых глазницах – больные глаза, щеки втянулись, скулы торчат острыми углами. Игорь, открыл кран и принялся плескать себе водой в лицо. Вытащив из кармана скомканный платок, он тщательно вытерся, затем пошарил глазами в поисках мыла. Мыла в туалете не оказалось. "Ладно… Обойдусь", – с каким-то тупым равнодушием подумал он. Еще с армии он знал, что кровь лучше всего смывается холодной водой. Почему-то именно холодной… Подставляя платок под тугую струю, он принялся оттирать им окровавленную одежду. Вскоре стало ясно, что одним платком тут не обойтись. Тогда Игорь стянул с себя джинсы – в конце концов, в туалете можно и не стеснятся, – и скомкав плотную ткань в тугой ком, сунул ее под кран. В раковину с брюк заструились фиолетовые разводы – синий индиго, смешиваясь с кровью, образовывал сиреневый колер. В этот момент у туалета послышались чьи-то шаги. Приблизились к двери и стихли. Снаружи донеслись голоса.– …Наоборот сейчас самый удобный момент, – продолжал говорить один. – Сейчас как раз и надо его уговорить, чтобы автомобили, которые вывозятся за рубеж, продавались по себестоимости…Игорь настороженно замер, – голос за дверью показался знакомым.– Почему по себестоимости? – удивился второй.– Так, если их налогами обкладывать, да пытаться ещё прибыль на этом наварить, их же никто покупать не будет!– Так, значит и не надо их за границу продавать!– А как завод без валюты будет жить? Оборудование всё импортное, изношенно под ноль – давно все пора менять, или на худой конец хотя бы основные узлы заменить. А где взять? Только за границей… За валюту… Поэтому и надо убедить Бельцина согласится на такой вариант!– Нет, подожди, Борис Моисеевич… Получается, мы у себя будем продавать автомобили дороже, а за рубеж гнать дешевле. Зачем же это надо?Таликов недоуменно нахмурился: "Борис Моисеевич? Спонсор?" Действительно, голос, очень похожий на голос спонсора, произнес:– Зачем? Элементарно! Смотрите! На самом деле автомобили никуда вывозиться не будут! Это мы купим эти автомобили… На нашу офшорную компанию… Довезем их до Прибалтики – якобы для экспорта, там сейчас вывоз практически не контролируется… И тут же продадим их нашей, но уже российской фирме по обычной цене!.. Понимаете? Никаких налогов! Никаких! Прибыль завода и плюс торговая наценка – все наше! А можно ещё с заводом заключить встречный контракт на поставку оборудования и запчастей и расплачиваться по бартеру. И заводу выгодно, и мы не в накладе… Все просто! Теперь ведь как, Павел Гаврилыч? Каждый планку своих доходов устанавливает сам – тут у кого в голове больше нулей укладывается! Можно ведь всю жизнь пирожками торговать – по десять копеек, а можно с каждой продажи прибыль получать по две тысячи долларов… Правильно?"Вот тебе и меценат, приверженец демократии! – обожгла Игоря брезгливая мысль. – А ведь продукты сюда подвозил…"– Да-а… Лихо, лихо! – донеслось из-за двери. – Только… Дорогой Борис Моисеевич… Не все так просто… Тут лучше бы подключить кого-нибудь… Чугая, например… Он у Бельцина сейчас главный советник, к тому же в фаворе… Не знаю, сможет ли это нам помочь, но Бельцин, поручил ему издание своей книги… Он очень на эту книгу надеется…– Так это ж замечательно, Павел Гаврилыч! – голос спонсора почти захлебнулся от восторга. – Вот, если бы ему намекнуть, что у вас на примете есть один инвестор, который может обеспечить качественное и быстрое изготовление всего тиража на Западе… А потом уж как-нибудь мы нашли бы момент замолвить словечко Бельцину и про наши машины…Игорю, неподвижно застывшему у раковины, вдруг вспомнились неподвижное, восковое лицо Ильи и три темных пятна, оставшиеся на полу в кабинете. И до боли, до ноющих судорог захотелось вдруг выскочить и всадить кулак в эти гнусные, мерзкие рожи… Игорь выхватил джинсы из-под крана и лихорадочно, не отжимая, принялся натягивать их на себя. Нога, как назло, запуталась в мокрой штанине и, не удержавшись, Игорь со всего размаха упал на мокрый кафельный пол.– Что там? – донеслось снаружи.– Не знаю…Торопливые шаги за дверью стали удаляться. Игорь, чертыхаясь, поднялся, натянул на себя джинсы, – но когда вышел из туалета, рядом уже никого не было. Прихрамывая и озираясь по сторонам, он двинулся по длинному коридору, стараясь отыскать глазами лицо спонсора. Наверное, он и сам не смог бы объяснить, зачем ему это нужно. Но спонсора нигде не было видно, а навстречу попадались лишь незнакомые, улыбающиеся лица. Зато в дверях, у выхода из здания Игорь наткнулся на Аркадия и своих музыкантов.– Ну вот он! Наконец-то! – воскликнул Аркадий, хватая Игоря за мокрый рукав. – Ты что? Из душа что ли? Ладно… Пойдем, пойдем, старик! Ты пока пропадал, я насчет твоего выступления договорился… Спонсора подключил и на мэра Москвы вышел… Все такое… Все уже готово! Э, брат, я тут такие дела успел провернуть…Но Игорь неожиданно уперся, словно натолкнулся на невидимую стену, и, яростно взглянув на товарища, процедил сквозь зубы:– Чтоб я про этого спонсора больше не слышал! – и, прихрамывая, поплелся к выходу из здания. Аркадий обескуражено посмотрел ему вслед, а затем обернулся к застывшим в растерянности музыкантам и пробормотал:– Блин! Кажется, у нашего Игоря звездная болезнь появилась…А затем бросился за Таликовым вдогонку:– Игорь! Игорь! Да, подожди ты!
К вечеру того же дня весь мир обошли кадры – Михайлов в белой кофте спускается по трапу самолета. Внизу его встречают члены советского и российского руководства. Кругом радостные восклицания, громкие слова, ободряющие приветствия – Михайлову жмут руки, поздравляют. Он улыбается – немного устал, но держится бодро… Стараясь попасть в кадр, рядом суетится довольный Курской. Бельцина почему-то нигде не видно…А когда отсверкали яркие вспышки фотокамер, по трапу медленно ступая, поддерживаемая под руку сыном, начинает спускаться Нина Максимовна. Неулыбчивое лицо её застыло, как белая гипсовая маска. Следом за ней, неся в руках завернутую в одеяло спящую дочь, спускается сноха. Молодая женщина подходит к машине, торопливо ныряет в салон и, оказавшись в машине, тыкается мужу в плечо. Неожиданно её начинает трясти от безудержных рыданий. Сергей – муж, стараясь успокоить, ласково гладит ее по голове. Михайлов, отвлекаясь от поздравлений, краем глаза видит эту картину через неприкрытую дверцу автомобиля. Сергей наконец дотягивается до ручки, – дверь хлопает, отгораживая простые человеческие чувства, от назойливых вспышек папарацци.– Алексей Сергеевич, – произносит в этот момент Курской. – В городе ещё не спокойно, могут быть эксцессы… Может вам бы лучше до завтра побыть где-нибудь за городом? На даче, например… Отдохнете, придете в себя, а завтра мы все организуем…– Хорошо, – отвечает Михайлов и спешит поскорее закончить встречу и залезть в машину. Усевшись, он нетерпеливо говорит водителю:– Поехали… Поехали… В Барвиху…Кортеж стремительно трогается с места и длинные машины торопятся умчать семью президента в тихий и спокойный мирок правительственных подмосковных дач.
А когда с аэродрома исчез президентский кортеж, разъехались встречающие и корреспонденты, из самолета начали выходить члены КЧС. Они прилетели вместе с Михайловым – находились в отдельном салоне под присмотром охраны, которую привез с собой Курской. Михайлова из них никто так и не увидел.По одному, хмурые, не разговаривая друг с другом, они стали покидать самолет. Последним вышел Крюков. Вступил на трап и посмотрел вниз. У трапа стояло несколько машин "Скорой помощи", а рядом ждали вооруженные люди и человек в сером прокурорском кителе. Крюков всё понял. Спустился вниз и, повернувшись к тому, что был в прокурорской форме, спросил:– От имени какой прокуратуры меня арестовывают?– От имени российской, – последовал вежливый ответ. – Вам сюда, Виктор Александрович…Перед Крюковым услужливо распахнули задние двери пикапа – в узком салоне неотложки уже ждали его двое вооруженных охранников. Крюков, не дожидаясь повторного приглашения, схватился за блестящий поручень и попробовал забраться внутрь, но то ли подножка для него оказалась слишком высокой, то ли от волнения руки ослабли – он застрял, неуклюже балансируя на проходе.– Дайте руку! – наконец потребовал он.Один из них охранников бесцеремонно схватил его за грудки и втянул в салон. Следом влез ещё один охранник и двери "Скорой помощи" плотно захлопнулись… Путч закончился…
В Москве тем временем продолжали праздновать победу. Августовская ночь была наполнена гомоном праздно шатающихся людей, бравурными песнями и не слишком трезвыми, радостными криками. Москва бурлила страстями, но это уже была эйфория победителей. На Лубянке к памятнику Дзержинского, к этому одиозному символу тоталитаризма, подкатили огромный кран с длинной телескопической стрелой (одолжили американцы со строящегося посольства), бронзовую фигуру опутали канатами, подцепили и сорвали с пьедестала. Под восторженные вопли толпы тяжеленную статую повалили на мостовую. Народ бросился взбираться на поверженного колосса. Все! Конец всесильному монстру, конец могущественному КГБ!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74