Он почти забыл про отдых, спал по несколько часов в день, иногда урывками, в транспорте, во время переездов, но большего, казалось, ему и не требовалось – он был счастлив, счастлив от того, что жил той жизнью, о которой мечтал. Теперь, когда у него, наконец появились деньги, которые он мог расходовать на свои творческие замыслы, он старался как можно быстрее их потратить, а прежний мир, мир в котором он жил до сих пор, с его житейскими проблемами стал ему тесен и как старый костюм, был убран в старый и пыльный платяной шкаф: сами собой отошли в прошлое аранжировки для ансамбля "Арагви", как-то сама отодвинулась на второй план семья и теперь, даже, если он был не на гастролях, Игорь возвращался домой глубоко заполночь и всегда вставая по заведенному распорядку в восемь, снова торопился окунуться в закружившую его круговерть.Его жена, Тая, переживала это отстранение болезненно, потому что видела, что та часть души Игоря, которая раньше безраздельно принадлежала ей и только ей, теперь была заполнена чем-то другим, не менее важным для него.Раньше она всегда знала, что она является для мужа тем островком спокойствия, тихой гаванью, в которую он всегда возвращался после своих нескончаемых битв с той системой, которая давила и душила его, и теперь, когда необходимость в этой борьбе исчезла, казалось, исчезла и необходимость в ней самой, как в человеке, к которому он всегда возвращался, чтобы устало положить голову на плечо и почувствовать, что у него есть место, где его любят и ждут.Все эти годы до этого осознание собственной необходимости, когда она была Игорю и первым слушателем, и нянькой, и хранителем их домашнего очага, давало ей уверенность в том, что никто не сможет отобрать у неё это место. Может поэтому, зная легко увлекающейся характер Игоря, она раньше никогда его не ревновала, точнее никогда не давала этому чувству вырваться наружу… Были ли у него романы на стороне? Она не была ни наивной, ни дурой – наверное, были, как и у большинства из тех, кто вращается в эстрадной среде, – там всегда возникают мелкие интрижки, мимолетные романчики, которые больше похожи на радужные мыльные пузыри, которые поначалу кажутся очень красивыми, а на поверку оказываются такими же пустыми и недолговечными. Поэтому понимая всё это, она старалась не задавать себе этот вопрос – для неё Игорь, как бы разделялся на два человека: один, домашний, немного неуклюжий, но безумно родной и близкий – "Игоряша" или, когда их сын был рядом, просто "папуля", и второй – Игорь Таликов, талантливый композитор, поэт и музыкант. Эти два человека, которые одновременно жили в её муже, были ей одинаково дороги и понятны, и она знала, что нужна им обоим. Когда в семье не было денег, ну, или почти не было, она никогда не жаловалась и не упрекала его – она могла недоедать сама, экономить на себе, но Игоряша всегда был накормлен. Она научилась без слов чувствовать и понимать его – они могли часами не разговаривать, особенно, когда он сидел в комнате над какой-нибудь своей новой песней, сочиняя стихи или подбирая мотив. Это не значит, что они были в ссоре – она знала, что сейчас ему надо просто побыть одному. Тогда она старалась заняться своими делами где-нибудь на кухне или в ванной. Она научилась сама пользоваться молотком и отверткой, и уже давно привыкла к той роли, которую сама отвела себе в его жизни и эта роль наполняла смыслом её жизнь.Теперь же всё изменилось… Игорь прибегал домой на несколько часов, казалось, только для того, чтобы переодеться и поспать несколько часов. Нет, он всё так же искренне делился с ней своими впечатлениями, но она уже не чувствовала своей прежней необходимости и это открытие угнетало её. Рано утром, когда он выбегал из дома, бросив на ходу своё дежурное "Пока… Я ушел", она оставалась стоять прислонившись к дверному косяку, кусая губы и стараясь, чтобы муж не заметил её предательски блестевших глаз… Но Игорь, похоже, и не замечал – он был уже целиком захвачен той новой жизнью, которая теперь целиком поглощала его и его время…
А страна между тем привыкала к слову "кризис". Столица наполнилась слухами о грядущем повышении цен и народ закупался впрок, сметая в магазинах всё подряд… Казалось, такого Москва не видела с тяжелых военных лет: в магазинах – пугающая пустота, в булочных – либо замки на дверях, либо чистые прилавки, а если же где-то появлялся хлеб, то там тут же выстраивались длинные очереди… Но ведь хлеба на год вперед не купишь и теперь уже каждый, глядя на пустые прилавки, мог сказать: доперестраивались!В эти дни Михайлов созвал чрезвычайное заседание Совета безопасности. Он был сумрачен и немногословен – уже не было времени говорить об успехах победившей демократии, надо было думать о том, как накормить страну.– В стране – ситуация двадцать седьмого года, – сказал он, мрачно оглядывая сидящих за длинным столом молчаливых соратников. – И если так пойдет дальше – через два, максимум три месяца страну кормить будет нечем! Я хочу услышать мнения членов Совета безопасности по выходу из сложившегося положения!Грузный премьер-министр Петров несколько секунд молчал, собираясь с духом, а потом каким-то пустым голосом предложил ввести в стране карточную систему на основные продукты и предметы потребления. Михайлов тут же гневно встопорщил брови и зарубил это предложение без всякого обсуждения:– Это будет означать не только провал перестройки в глазах мировой общественности, но и полную дискредитацию власти в глазах граждан! – сказал он. Петров недовольно поджал губы и угрюмо ссутулился над столом, – других предложений у него не было. Следом за Петровым выступил министр внутренних дел Борис Тугго. Нервно выторчив голову с жестким бобриком седых волос, он с озабоченностью принялся говорить о том, что в стране сейчас массовый характер принимают межнациональные конфликты, что происходит резкая активизация тех партий и движений, которые дестабилизируют обстановку в стране, и что в средствах массовой информации все чаще и чаще стали появляться публикации, в которых почти в открытую призывается расправиться с коммунистами ("чуть ли не на столбах их вешать!" – говорил он с глухим раздражением.) Причем всё это происходит под прикрытием лозунгов о гласности и перестройке…– Алексей Сергеевич! – заявил он под конец натянутым тоном. – Наведения элементарного порядка от нас уже требуют слева и справа! Если сейчас не предпринять решительных действий, заведем страну в пропасть… А мы и так буквально скатываемся в неё… Единственный выход из кризиса – это немедленное введение чрезвычайного положения в стране!Его тут же поддержал сидящий рядом руководитель КГБ Крюков:– Политика и экономика взаимосвязаны, Алексей Сергеевич, и без решения политических проблем невозможно решать проблемы экономические… Это диалектика! Реформы, проводимые в стране, должны опираться на сильную власть, а иначе они обречены!Замолчав, Крюков принялся раздраженно раздувать тонкие узкие ноздри, но Михайлов возмущенно блеснул на него стеклами очков и выдал резкую отповедь:– Виктор Александрович, не надо нам здесь политический ликбез устраивать! То, что вы предлагаете – это валюнтаризм, который может привести к большому кровопролитию! Вы, как министр, отвечающие за порядок в стране, должны это понимать! Введение чрезвычайного положения разрушит то общественное согласие, которое нам с таким трудом удается сохранить!Но несмотря на внешнюю уверенность и спокойствие, Михайлов чувствовал, что все эти попытки оказать на него давление совсем неспроста. Сейчас он был похож на вожака, загнанного в угол своей же стаей. Стая готова взбунтоваться… Это он понял… Они ещё, конечно, трусят, стыдливо отводят глаза, но уже глухо рычат, обнажая в оскале хищные острые зубы. И только министр иностранных дел Эдуард Мжевадзе, – старый товарищ, остался на его стороне, – не предал, поддержал в трудную минуту. Мягко перекатывая во рту слова, словно это были не слова, а камешки, он сказал простые и очевидные вещи – все, что здесь сегодня было произнесено – это лишь озвученные мысли, о том, как хорошо было раньше и как плохо сейчас… Вдвойне плохо, что говорят это люди облеченные властью и занимающие высокие государственные посты, – как раз те, кто должен отвечать за состояние экономики и правопорядка. Таким образом, вольно или невольно они подталкивают страну к диктатуре… Но этот путь страна уже прошла и заплатила за него очень дорого! И поэтому достойной альтернативы демократии нет! Раз высказался народ за сохранение общего дома, то надо реализовывать этот принцип через подписание союзного договора… А если стране нужны дополнительные денежные средства на переходный период, то не надо бояться обращаться к мировому сообществу, – они готовы помочь, потому что им гораздо важнее видеть Союз демократическим государством, а не тоталитарным, ощетинившимся ядерными боеголовками.Когда Мжевадзе закончил Михайлов благодарно посмотрел в его сторону. Приободрившись, он закончил совещание поручением правительству подготовить комплекс мер по стабилизации экономической обстановки в стране и дал задание представить подготовленный план мероприятий ему ровно через десять дней.
После окончания заседания Председатель КГБ Крюков подошел к министру внутренних дел Тугго.– Что скажешь? – спросил он, собрав у рта сердитые складки.– А что тут говорить? – ответил Тугго, шагая рядом с ним по длинному кремлевскому коридору. – Ты ж видишь… В стране нет президента! Михайлов выдохся… Куда ни кинь – везде разброд, коррупция и межнациональные конфликты, а он уже боится что-либо предпринять… Только все ещё верит, что социализм – это творчество масс… Вот они творят… Что хотят!Крюков с каменным выражением лица рубанул в ответ:– Так ведь уже почти всё оплевали, на чём выросло несколько поколений! Внуки! Да что там внуки… Дети уже не верят, что у их отцов было светлое детство, радостный труд, и счастливые песни! Ничего этого не было! Был только ГУЛАГ, массовые репрессии и расстрелы! А ты думаешь, эти зерна ненависти к собственному прошлому не аукнутся? Аукнутся! Ещё ой как аукнутся! Они ещё большой бедой взойдут – потом не расхлебаем! Еще Паскаль Блез сказал: "Справедливость, не поддержанная силой, – немощна"! И если не сможем взять ситуацию под контроль – потеряем страну!Тугго тяжело вздохнул в ответ.– Ну, не армию же пускать в ход? – спросил он, не поднимая глаз на пышущего гневом товарища.– А государства без армии не бывает! – парировал Крюков и зыркнул на него так яростно и непримиримо, что Тугго втянул голову в плечи. Несколько секунд они шли молча, пока не свернули к широкой лестнице, застеленной широкой багровой дорожкой, а когда стали спускаться к выходу Тугго без всякого вступления произнес:– Нет… Не сможем мы опираться только на штыки…– А на что ещё опираться? – с гневным тенорком спросил Крюков. – На демократию? А где она, эта демократия? Нет её! Демократия – это всеобщая ответственность, опирающаяся на уважение законов, лидеры, конкурирующие в борьбе за правительство, а не разваливающие государство! Это прочные государственные институты, это господство права, наконец! А у нас что? У нас – гласность, граничащая с безответственностью, свобода, похожая на анархию! Вольница – по-русски! Э-эх! Гуляем!!!Он в раздражении тряхнул своим редкими седыми волосиками на почти лысой крутой голове, и ускорил шаг. Туго, едва поспевая за ним, обронил:– Вот почему это только мы с тобой понимаем, Виктор Александрович? А?Выражение глаз у него стало грустным и даже каким-то безысходным, но Крюков, невысокий, неказистый Крюков, который был меньше Тугго почти на голову, продолжал сохранять на лице решимость. Глаза его грозно посверкивали из-под сурово сведенных бровей. Он по-попугаичьи вертанул головой и спросил строго:– Одни? Почему одни? Не одни! Говорил я перед этим заседанием с Петровым, – он мне честно сказал, – сейчас в стране идет стагфляция! Инфляция, говорит, – это, когда цены растут… Застой производства – это стагнация… А, когда все вместе – это стагфляция! И если такой процесс не остановить – все… Гибель государства! Так что и он понимает… И Линаев понимает… Все всё понимают…Быстрым, дерганым шагом он перебирал кремлевские ступеньки, а Туго, семенящий рядом, с сомнением протянул:– Ну-у… Линаев ещё тот фрукт… Сидел, понимаешь, на заседании, – ни "бе", ни "ме", ни "кукареку"…Крюков, не сбавляя шага, покачал головою и лицо его впервые за время разговора перестало напоминать каменную маску. Взглянув на Туго, он бросил с укоризной:– А вот это ты зря… Линаев наш человек! Разговаривал я с ним… Предложил выйти на Верховный Совет с предложением об отставке Михайлова… И знаешь, что он мне ответил? А кто будет выходить? Я, вице-президент, или ты, Председатель КГБ? И мы, члены правительства, будем требовать отставки президента? Да это ж обычный дворцовый переворот! Так он и будет восприниматься всеми! Нет… Тут серьезная программа нужна, вот что…Тугго недоверчиво поскребыхал ладонью свой щетинистый подбородок и настороженно покосился на Крюкова.– Это он тебе так сказал? – спросил он.Крюков усмехнулся уголками тонкого рта и ответил:– Да в том-то и дело… Тех, кто всё понимает– большинство… Вот только сделать мы что-то либо боимся, либо не можем…– Подожди-ка! – прервал его вдруг министр внутренних дел. Голос у него изменился, стал бодрым и энергичным. – Михайлов ведь, кажется, сказал, чтоб мы ему свои предложения подготовили… Так? А давай-ка, под это дело мы все соберемся – я, ты, Линаев, Петров… Вязова пригласим от Министерства обороны… На военных за последнее время столько дерьма вылили, что он тоже молчать не будет… Соберемся и обсудим все хорошенько…– Хорошо! – согласился Крюков. – Я поговорю с Линаевым и с Петровым, а ты бери на себя Вязова… Встречу ориентировочно назначай на послезавтра на вечер, на 19-00. Договорились?– Лады! – коротко кивнул Тугго.Они вышли на широкий кремлевский двор и расселись в поджидавшие их черные непробиваемые лимузины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74