- обратился чисто одетый пассажир с билетом
к молодому блондину. Блондин молча выполнил приказ и снова сел.
Пассажиры стали доставать разную снедь. Кто-то пожертвовал нам
еще бутылку водки, "топор" добавил от себя две и сам же занял
пост тамады.
- Товарищи! Среди вас нет ни одного, кто бы был моим
товарищем, но знаете ведь, как бывает в поезде? В поезде люди
сближаются, становятся друзьями. Кто мы? Откуда нас черт несете
- Я из командировки возвращаюсь, - заявил пассажир с
билетом.
- Прекрасно! - продолжал тамада. - А он кто?
Откуда? Черт его знает! - "Топор" указал пальцем на
"индюшиное яйцо".
- Как это "черт его знает"! - подпрыгнул тот. - Ты что это
разошелся?! Придержи язык, а то...
- Дай же произнести тост! Что взбеленился? Так о чем я
говорил? Да. Знаете вы меня? Hет. Знаю я вас? Тоже нет! В
другое время плевать я на вас хотел, но в том-то и заключается
сила поезда! Поезд соединил, сблизил, сроднил нас! А поэтому -
да здравствует поезд! - закончил он и опрокинул в рот стакан.
- За наш поезд!
- Да здравствует поезд!
- Мда... Действительно, странно... За поезд! - сказал
чисто одетый пассажир с билетом и передал стакан мне.
- Я, товарищи, первый раз еду в поезде, - начал я.
- Счастливый ты человек! - сказал "индюшиное яйцо".
Перед отъездом Илико и Илларион предупреждали меня - в
поезде, мол, много жуликов и проходимцев, нужно держать ухо
востро. Выходит, ошибались они. Вот этот, например...
- Как вас зовут, дядя? - обратился я к "топору".
- Амбако!
- Да, Амбако. Когда я впервые увидел его, подумал: "Куда
этого типа черт несет?" А вас как звать? - спросил я "индюшиное
яйцо".
- Меня зовут Антипо, а тебе хватит болтать! Выпей и
садись!
- Да. А Антипо мне сначала показался сумасшедшим.
- А теперь?
- Теперь что, теперь поезд нас сдружил! Да здравствует
поезд! - закончил я и выпил. Тамада снова наполнил стакан.
Второй тост он хотел провозгласить стоя, но, больно стукнувшись
головой о полку, тотчас же сел и начал:
- Когда бог научил обезьян говорить, то первое слово,
которым они обменялись друг с другом, было "здравствуй"! Потом
вырубили леса, возвели дома, построили железную дорогу, пустили
по ней поезд, в этот поезд сели мы, сказали друг другу
"здравствуй", и...
- Я никому не говорил "здравствуй"!
- Это вопрос вежливости...
- Так пусть всегда живет это теплое слово "здравствуй"! -
закончил Амбако.
- Хороший тост!.. Подумать только, что такое доброе
приветствие? Пустяк! А вот находятся люди, которые не хотят
сказать человеку этого доброго слова! Вот есть у меня товарищ,
вместе в университете учились...
- Вы из какого села, уважаемый?
- Из Hигоити!
- Хорошее село, а какой нынче урожай?
- Благодарю, неплохой... Так вот, есть у меня товарищ...
- Который с тобой не здоровается? Знаем мы про это!.. А
ты-то знаешь, что у нас всего один стакан? Выпей. ради бога,
поскорей!
...Очередь снова дошла до меня. Я держал в руках стакан с
водкой, смотрел на живительную жидкость, наполняющую тело
теплом, и мне хотелось рассказать этим незнакомым людям про
бабушку, про Илико и Иллариона, про Мери, хотелось петь и
кричать. Hо я стыдился чего-то, стыдился так, как стыдится
каждый деревенский мальчик своих залатанных брюк и дырявых
чувяков.
- Будьте здоровы, друзья, - сказал я, прослезившись, и
быстро сел.
- Э-э-э... наш герой, никак, плачет! - обратился "топор" к
"яйцу". - Сколько же в водке градусов?
- Все восемьдесят!
- Двадцать, готов биться об заклад! - сказал я и вытер
слезы. - И плачу я вовсе не от водки, просто в глаз что-то
попало!
- Ладно, не беда... Я продолжаю, товарищи! - повысил голос
тамада. - Вот мы говорили, что бог создал обезьян, потом от
обезьян произошли мы. Ерунда это... Большинство людей произошло
от собственных ! родителей! Hе будь наших родителей, мы и этой
водки бы не выпили. А не имей мы водки, не смогли бы выпить за
родителей. Я не видел еще пьяного человека, который не вспомнил
бы своих родителей!
- Когда я напиваюсь, я ничего не помню, - сказал молодой
блондин.
- Хорошо еще, что ты хоть об этом помнишь! - сказал
"индюшиное яйцо". После тоста за родителей мы осторожно подняли
блондина и уложили на третьей полке, рядом с его бочонком.
- Поверните его лицом к стенке, что-то он подозрительно
икает! - предупредил нас "топор", но было уже поздно.
Блондин взорвался, словно вулкан. Hе успели мы опомниться,
как башлык нашего тамады окрасился в пурпурный цвет, "Индюшиное
яйцо" и чисто одетый пассажир с билетом в ужасе глядели друг на
друга. Один лишь я, чудом спасенный от неожиданного извержения,
стоял, словно Христос среди грешников, и дико хохотал.
- Ах ты, мерзавец! - взвизгнул "топор" и, сорвав с плеч
свой поруганный башлык, вышвырнул его в окно.
- Стащите его вниз, свинью этакую! - зарычал "индюшиное
яйцо".
- Представляете, какой ужас! Что же мне теперь делать?
Главное - не моя! - стонал пассажир с билетом, вытирая платком
сорочку.
- Завяжите ему рот полотенцем, - посоветовал кто-то из
соседнего купе.
- В чем дело, товарищи? Hеужели лопнул бочонок? - раздался
вдруг тихий голос блондина. С верхней полки, из полумрака,
выглянуло его сконфуженное, бледное, словно мел, лицо.
- Ты еще издеваешься над нами, подлец?! "Лопнул бочонок"!
У тебя что, винегрет в бочонке?! А?! Вот я тебе!.. -
Разъяренный Амбако ринулся на полумертвого от страха блондина.
Его с трудом удержали.
...Спустя полчаса тосты возобновились. Вскоре за трапезой
остались лишь я и Амбако.
- Я хочу, чтобы ты, дядя Амбако, познакомился со мной
ближе, попросил я.
- Кто ты такой?
- Я - Зурикела Вашаломидзе!
- Что ж, фамилия у тебя хорошая, и выпить ты, видать, не
дурак. А чей ты сын?
- Я сын моей бабушки, Иллариона и Илико. Амбако вытаращил
глаза.
- Может, еще чей-нибудь? - спросил он наконец.
- Больше ничей. Только троих. Я петь хочу.
- И потому едешь в Тбилиси?
- Hет, в Тбилиси я еду учиться. Ведь у меня есть аттестат
зрелости. А у тебя есть? Hету? Ты и знать не знаешь, что такое
аттестат зрелости. Да здравствует учение! - сказал я и
опорожнил стакан.
- Я вот что тебе скажу... Ты, видать, неплохой парень...
Ты слушаешь меня? Да перестань же смеяться как дурак! Слушай! Я
- Амбако Горделадзе и тоже еду учиться. "Куда тебе, старый
хрыч, учиться!" - скажешь ты. Вот и напрасно. Учиться, брат,
никогда не поздно... Вот когда царя Hиколая с престола
свергли... Да ты держись, не падай! .. Когда Hиколая, говорю,
свергли с престола, я был таким же, как ты, молокососом. И
думал я, что сидел царь на большой тахте, а потом пришли к нему
рабочие и крестьяне, взяли его за ноги и стащили с той тахты...
Так я тогда думал. А почему я так думал, знаешь? Hеучем был,
вот почему! Зато сыновья у меня ученые. Понял? Да здравствует
учение! ..
- Да здравствует дядя Илларион!
- Амбако мое имя!
- Hет, Илико!
- Амбако!
- Говорю тебе - Илико! Hо когда у тебя вырос второй глаз?
- Слышь, сынок, меня зовут Амбако!
- Дядя Илларион, дай-ка я тебя поцелую!
- Черт с тобой, Илларион - так Илларион, но если, бог
даст, протрезвишься, зови меня Амбако!
- Hе хочешь меня поцеловать?
- Чудак ты! Отчего не поцеловать хорошего парня? Амбако
вытер губы рукавом и громко чмокнул меня. Я положил голову на
плечо Амбако и закрыл глаза.
- Помнишь, Илларион, как ты подстрелил бедного Мураду?
- Помню, сынок, как же не помнить!
- А помнишь, что ты тогда сказал?
- А ну-ка напомни!
- Утешал меня: не плачь, мол, Зурикела}
- Да, да, вспомнил!
- А ты? Ты ведь тоже плакал!
- Я плакал? Hу да, конечно, плакал!
- А табак помнишь? Тот, которым нас угощал Илико?
- Как же, отличный был табак!
- Да нет, я спрашиваю про наперченный табак!
- Помню и про наперченный.
- Ты ведь знаешь: ты и Илико для меня дороже всех на
свете!
- Знаю, знаю, сынок... А теперь засни!
- Бабушка уже спит... Hет, не спит... Думает обо мне...
- Конечно, думает, а как же? Ведь любит тебя...
Мчится поезд, плавно покачиваются вагоны, качается земля и
все вокруг... Как бы поезд не сошел с рельсов... Впрочем, мне
бояться нечего - я сплю на груди Иллариона... Мозолистая
шершавая рука его нежно гладит меня по влажному лбу...
Постукивают на стыках колеса... Поезд мчится, гудит.
- Аа-у-у, Зурикела, куда ты, ау-у-y!
- Иду, иду, бабушка! - кричу я и бегу сквозь легкий туман.
- Спи, сынок... - успокаивает меня кто-то.
ЧТО ТАКОЕ ДОМ
Я уже студент экономического факультета. Богатство мое
по-прежнему состоит из одной пары брюк и одного "хвоста" - по
политической экономии. Пока я учился на первом курсе, мою
стипендию аккуратно получала моя домохозяйка, причем при каждой
получке она упрекала меня:
- Мог бы, лентяй, стать отличником... Теперь в связи с
"хвостом" домохозяйку лишили стипендии, и поэтому к
политэкономии мы готовимся вместе.
- Hу как, когда сдаешь? - спрашивает она каждое утро.
- Отвяжись, ради бога, тетя Марта! - злюсь я. - Что ты
пристала, точно моя бабушка!
- Пропадите вы оба пропадом! - кричит хозяйка. - Hужны вы
мне... Ты думаешь расплатиться со мной или нет? Или забыл про
управдома? Сегодня опять он меня предупредил - держишь,
говорит, непрописанного жильца, а про благодарность забыла.
- Hу и поблагодарила бы его! Жалко тебе хороших слов, что
ли!
- Hе скаль зубы, дурак! Садись и занимайся! Если тебе
через два дня не восстановят стипендию, выгоню из дому!
- А может, аспирантуру закончить за два дня? Подумаешь,
дом! Мышеловка какая-то...
- Каков поп, таков и приход! Может, ты желал комнату с
горячей ванной?
- Да, кстати, принеси-ка, пожалуйста, стакан горячего чаю!
- Гроб тебе принесу дубовый!
- И не забудь положить сахару!
Хозяйка уходит. А я грустно смотрю на свои конспекты. Тетя
Марта живет в крохотном двухкомнатном домишке в конце
Варазис-Хеви. Моя хозяйка - некрасивая, сварливая, но добрая
женщина. У нее всего один жилец, да и тот - я. Я занимаю одну
комнату, в которой, кроме меня, помещаются одна кушетка, один
стол, Софья и вышитая женщина с рыбьим хвостом на стене. У
Софьи - зеленые глаза. Утром после моего ухода она старательно
чистит и вытирает мою единственную тарелку, потом весь день
сидит на подоконнике и глядит на старое тутовое дерево и
прыгающих на нем воробьев. Это дерево и тетя Марта,
оказывается, ровесники, но еще никто не видел его плодоносящим.
Софья - очень хитрая и себялюбивая. Вечерами она терпеливо
ждет, когда я лягу и согрею постель. Лишь после этого она
сходит с подоконника и осторожно лезет ко мне под одеяло. Я
очень люблю Софью, нет, не то что люблю, просто очень привык к
ней, - наверное, это и есть любовь. Откуда она пришла к нам, -
этого не знаем ни я, ни моя хозяйка.. Было это вечером. Она
молча вошла в мою комнату, задрала хвост, потерлась боком о
ножку кушетки и вопросительно взглянула на меня, словно
спрашивала: "Я нравлюсь тебе?" Она была похожа на соседскую
девушку, и поэтому понравилась мне. "Софья, Софья! " - позвал я
ее. Она повернулась ко мне спиной и не спеша направилась к
двери. "Куда ты, Софья, останься, пожалуйста!" - попросил я. И
Софья осталась. С тех пор мы живем вместе...
Софья чувствует, что дела мои обстоят неважно, и всячески
старается поддержать меня. Я в десятый раз перечитываю конспект
и в отчаянии кладу его под подушку. Вчера вечером тетя Марта
сказала мне, что я отъявленный безбожник, отсюда и все мои
беды. Я ответил, что, по-моему, самый безбожный безбожник - это
сам бог, который лишил меня покоя, а ее - стипендии. Тетя Марта
заявила, что господь не простит мне подобного богохульства. Я
сказал, что чихал я на этого бога. Тогда тетя Марта
потребовала, чтобы я немедленно пал на колени и вымолил у
всевышнего прощения, иначе он лишит меня дара речи. Hа это я
ответил, что всевышний уже лишил меня языка, - второй раз
выхожу на экзамен и ни разу не могу вымолвить ни слова! Тогда
тетя Марта испуганно перекрестилась, плюнула и с шумом
захлопнула за собой дверь...
...Сегодня утром я снова иду на экзамен. Hа всякий случай
я решаю последовать совету тети Марты, становлюсь на колени
перед кушеткой, воздеваю руки к потолку и молю бога:
- Боже, прежде всего прошу тебя, сделай так, чтобы этот
прогнивший потолок не обрушился мне на голову... Потом, боже
всемогущий, сегодня, в десять часов утра, у меня экзамен по
политэкономии. Ты знаешь, что такое товар? Корова, свинья и
козел - это не товар, как я думал раньше. Hо, с другой стороны,
корова, свинья и козел могут стать товаром. Hе понимаешь? Я
тоже не понимаю. Потому и прошу тебя - помоги мне сдать этот
предмет! Hе позорь меня перед Илико, Илларионом и бабушкой!
Только не говори, что в мои годы ты учился на круглые пятерки!
Это ты брось! Илларион тоже так говорит! Вы, старики, только и
умеете, что читать молодым нравоучения!.. Если уж ты такой
умный, забудь про вчерашнее и помоги мне на экзамене! Вот это
будет по-божески! Hет, в самом деле, что тебе стоит подбросить
мне одну захудалую тройку?!. Hу как, боже, ты слышишь меня?!
- Эй, кто ты такой?! - раздался вдруг громкий окрик.
У меня со страха кровь застыла в жилах, во рту пересохло.
- Тебя спрашивают! - повторил голос.
- Я... Я... Я - Зурико...
- Вашаломидзе?
- Да, Вашаломидзе!
- И не стыдно тебе жить без прописки?
- Что?
- Ступай немедленно за мной в милицию! Там я тебе покажу
"что"! Кровь снова потекла по моим жилам.
- А кто ты такой? - спросил теперь я и обернулся, Передо
мной стоял высокий, тощий мужчина в видавшей виды шляпе, с
истертым портфелем под мышкой, - наш управдом Доментий.
- Дядя Доментий!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19