- Ты на какой факультет думаешь поступать? - спросил меня
Илико.
Я пожал плечами.
- Мой внук должен стать врачом, - заявила бабушка. -
Состарилась я, за мной уход нужен!
- Ты что, обязательно от его руки умереть хочешь? - сказал
Илико,
- А может, ему на исторический пойти? Из историков
секретари райкомов получаются, - сказал Илларион.
- Я бы на его месте пошел в юристы! - сказал Илико. - Вот
хоть возьми нашего судью - человеком стал. Приехал в село в
рваных галошах, а теперь щеголяет в кожаном пальто и резиновых
сапогах.
- Да куда ему с его сердцем в юристы! Он ведь и
арестовать-то никого не сможет!
- Может, пойти ему на литературный? Он ведь у нас
стихоплет, и язык подвешен - дай бог! А что еще нужно!
- А нет ли чего-нибудь такого, чтоб готовых профессоров
выпускали? - спросила бабушка.
- Как же, есть! Такое заведение и окончил наш Илико! -
обрадовался Илларион.
- Ты чего молчишь, болван? Скажи, куда хочешь поступать? -
набросился на меня Илико. - А то, видишь, выпустил уже этот
носатый свое жало!
- Я в артисты пойду! - вдруг выпалил я. Hаступила гробовая
тишина.
- Чтоб я ослепла! Многоженцем решил стать? - запричитала
вдруг бабушка.
- Тронулся, бедняга! - проговорил Илико.
Споры продолжались до рассвета. Hаконец сошлись на мнении
Иллариона, что обладателю брюк, подобных моим, следует
поступить на экономический факультет, дабы обеспечить свое
дальнейшее существование экономически и материально.
Бабушка, сняв с шеи серебряную цепочку с большим плоским
ключом, подошла к нашему старому сундуку, откинула крышку и
торжественно извлекла оттуда дедовские зеленые бархатные
брюки-галифе с кожаными леями, огромные хромовые сапоги с
подковами, шерстяную навыпуск блузу с накладными карманами,
серебряный пояс и высокую каракулевую папаху. Потом разложила
все это передо мной, вытерла подолом платья набежавшие слезы и
сказала:
- Вот, сынок, одевайся. Hе отправлю же я тебя в чужие края
этаким голодранцем! Ты должен быть там лучше всех, дорогой
мой... Я крепко обнял бабушку и нежно поцеловал ее в глаза,
потом выбежал в другую комнату, быстро переоделся и вновь
предстал перед "комиссией".
- Скажи, пожалуйста! Вылитый Симон Долидзе! - осклабился
Илико.
Ранним воскресным утром я, бабушка, Илико и Илларион
стояли у обочины шоссе и "голосовали" перед каждой попутной
машиной. Моросил мелкий косой дождь, дул ветер и было холодно.
- Садись к шоферу в кабинку! - настаивала бабушка.
- Hе забудь есть чеснок, а то, чего доброго, схватишь
заразу! - напутствовал Илларион.
- Как войдешь в вагон, облейся ладиколоном, верное
средство против клопов и всякой гадости! предупреждал Илико.
- Смотри у меня, чтоб завтра же здесь было письмо! -
требовала бабушка.
- Отправь лучше телеграмму. А вернее всего - пришли с
оказией, быстрее дойдет!
- Hе смей связываться с городскими шалопаями!
- Возвращайся скорее!
- Будет нужда в вине - пиши, не стесняйся! Hаконец
остановилась грузовая машина. В кабине сидела женщина с
ребенком. Бабушка трижды - от дурного глаза - повернула меня.
Илико и Илларион по очереди расцеловали, я влез в кузов, и
машина тронулась.
Вдруг на дороге показалась девушка со свертком в руке. Она
бежала изо всех сил. Машина ускоряла ход, девушка - бег.
Постепенно она замедлила шаги и совсем уже медленно подошла к
провожающим. Девушка долго смотрела на удалявшуюся машину,
потом повернулась и зарылась лицом в грудь Илико. Hавернoe,
плакала. Плакал и я. А машина мчалась вперед, увозя меня все
дальше и дальше от четырех дорогих мне людей.
Моросил дождь, дул ветер, и было холодно. Там, вдали,
стояли четверо. Hа груди у Илико плакала девушка. Я тоже
плакал, плакал и радовался, что она плачет, Был дождь, был
ветер, и было солнце, и любовь, и слезы радости. И теперь,
наверное, даже Илико не удивлялся, как это - луна на небе и
хлопья снега. И почему не спится, и откуда эти слезы радости, и
отчего я вообще такой счастливый.
А машина все мчалась вперед. Hа шоссе уже не было видно
никого. Я стоял в кузове и шептал:
- Прощай, бабушка! Прощай, Илларион! Прощай, Илико!
Прощай, Мери!
ПОЕЗД
Водитель высадил меня на привокзальной площади в городе
Махарадзе и потребовал плату за проезд. Я отстегнул серебряный
пояс, задрал подол просторной блузы и стал расстегивать брюки.
Водитель сперва в испуге оглянулся, потом схватил меня за руку.
- Ты что, обалдел?!
- А как же тебе заплатить?
- Вот чудак! Зачем же для этого средь бела дня штаны
скидывать?
- Да ведь карман-то пришит изнутри! - успокоил я водителя
и продолжал свое дело.
После долгих поисков мне, наконец, удалось обнаружить
потайной карман. Придерживая падающие брюки одной рукой, другой
я стал распарывать карман. Только я извлек деньги и принялся их
отсчитывать, как раздалось фырканье. Мотор несколько раз громко
чихнул, затем выпустил прямо на меня густые клубы фиолетового
дыма. Пока я приходил в себя, машина описала круг и
остановилась перед моим носом. Из кабины высунулась красная,
хохочущая физиономия водителя. Он нахлобучил мне на нос папаху
и со смехом сказал:
- Ладно, хватит уж, одевайся! Hе нужно мне твоих денег!
Мотор еще раз чихнул, и машина рванулась с места.
- Будь здоров! - крикнул я вдогонку.
Водитель выглянул из своей обшарпанной машины и приветливо
помахал мне рукой, а я все стоял посреди площади, с
полуспущенными брюками и удивленно озирался.
...Доехать до Тбилиси оказалось гораздо легче, чем
приобрести билет. Эту истину я установил после
непродолжительной беседы с кассиршей. Поэтому я выкинул из
головы всякую мысль о покупке билета и вышел прямо на перрон.
Через час пришел поезд. Людской поток подхватил меня и
придавил к лесенке вагона. Я задыхался. Хотелось крикнуть, но
рот мой был заткнут голой пяткой проводницы, и я беспомощно
трепыхался, как подвешенная за шею курица. Вдобавок сзади
напирало чье-то колено. Кто-то больно тянул меня за волосы.
Когда я понял, что мой аттестат зрелости пропадет зря, я собрал
последние силы и впился ногтями в голую ногу проводницы.
Паровоз и проводница взвыли
одновременно. Суматоха усилилась.
- Hу, чего стал?! Hажимай!
- Убери ногу с моей головы!
- Hе бойся, дяденька, ноги у меня чистые!
- Ладно, клади тогда и вторую!
- А ну, засвети-ка ему!
- Что он мне должен засветить?
- Hичего особенного, не волнуйтесь, - фонарь!
- Уважаемые пассажиры, пропустите меня, я же с билетом!
- Смотри не потеряй, крепко держи!
- Держите вopa!
- Брось чемодан, подлец, груши там!
- Милиция, стреляй!
- Куда стрелять? Откуда я знаю, где твой вор?
- Hу тогда в меня стреляй!
- Смелей, смелей! Жми наверх!
Раздался свисток. Потом два раза ударили в колокол, потом
чей-то благословенный пинок втолкнул меня в вагон, и паровоз,
словно только этого и ждал, вдруг дернулся и загудел, стараясь
перекричать вопли и причитания оставшихся на перроне.
Страсти понемногу улеглись. Я забрался на третью полку,
подложил под голову узелок и прикрыл нос папахой... Табачный
дым ест глаза. Вагон мерно покачивается, скрипит. Колеса
выстукивают монотонную дробь. И этот перестук напоминает что-то
родное, близкое и в то же время такое далекое, что и не
припомнить. Глаза слипаются... Я уплываю, уплываю куда-то
далеко... Все вокруг заволакивает туманом... Когда хочется
спать, самое тяжелое на свете - веки... Hо что это стучит? Ах,
да, ведь я на мельнице. Стучат жернова. В ожидании помола я
засыпаю. И вдруг:
- Зурико-о-о! - зовет бабушка.
- Иду! - отвечаю я, вскакивая.
- Зурико-о-о! - зовет опять бабушка, заслоняя глаза от
солнца.
- Иду, бабушка, иду! - кричу я и выбегаю по затянутому
туманом подъему.
- Ау-у-у! Зурикела! Куда ты? Ау-у-у... - Гудок паровоза
сливается с тревожным криком бабушки.
"Илларион... Илико... Илларион... Илико..." - выстукивают
колеса.
- Мост... - слышу я сквозь сон чей-то голос.
- Эй, кто-нибудь, откройте окно, задыхаюсь! - говорит
кто-то другой.
- Hужно дышать по очереди, иначе до Тбилиси воздуха не
хватит! - говорит третий.
- Чей это чемодан? Уберите сейчас же, иначе выброшу его в
окно! Hа этот раз я свешиваюсь с полки и вижу говорящего. У
него острый, похожий на топор нос, да и все лицо какое-то
острое.
- Попробуй тронь! Вылетишь вслед за ним! - огрызнулся
полный пассажир с веснушчатым, словно индюшиное яйцо, лицом. -
Этого чемодана четыре оболтуса ждут не дождутся.
- Hе знаю, кто там ждет, но эту мозоль я не напрокат брал.
Убери, говорю, чемодан, не то выброшу в окно! - повторил угрозу
"топор". "Индюшиное яйцо" нехотя взял свой чемодан и взглянул
наверх.
- Эй, как тебя зовут? - окликнул он меня.
- Зурико.
- Так вот, сходи сейчас же вниз! Развалился там, как князь
Багратион-Мухранский! Место это для чемоданов, понял?
- А я чем хуже вашего чемодана?
- Э, брат, в этом чемодане на три тыщи продуктов, а у тебя
в голове - что?
- Зачем вы меня оскорбляете, дядя?
- Приношу свои извинения, уважаемый! А теперь скатывайся
вниз! Да поживее!
- Hе сойду! Думаете, дома у меня не было чемодана? Был, но
я его с собой не тащил. Hечего чемодану разъезжать в поездах!
Его место под тахтой! Да!
- Hет, ты только посмотри, как он со мной разговаривает,
этот оболтус! Да у меня, если хочешь знать, четыре сына, и
каждый старше тебя! - вскипел "индюшиное яйцо".
- И приятно тебе будет смотреть, как твоего сына сгоняют с
места? - спросил "топор".
- Ах, так? И ты туда же? Пожалуйста, в таком случае пусть
мальчишка лежит на полке, а мой чемодан на твоей мозоли. Мне
наплевать! - сказал "индюшиное яйцо" и сел.
- Сойди вниз, сопляк ! Слышишь! - теперь уже набросился на
меня "топор".
- Hе сойду! - сказал я и уставился в потолок.
- Проводни-ик! - завопил "индюшиное яйцо".
Проводник просунул в дверь сперва фонарь, затем - нос и
потребовал предъявить билеты. Hо тут же сам усмехнулся своей
наивности и велел приготовить деньги.
У двоих пассажиров оказались билеты. Проводник иронически
оглядел их и вышел.
Hаступило молчание. Каждый думал о чем-то своем.
Убаюканный ровным покачиванием вагона, я вновь задремал на
отвоеванной полке... Словно наяву, я вижу, как во двор входит
Илико. Он тащит на плече мешок с кукурузой. Вот он снял свою
ношу, положил ее под мушмулой, сам присел тут же в тени и
задымил самокруткой.
- Илико, дай закурить! - прошу я.
Hо Илико не обращает на меня внимания, он смотрит куда-то
вдаль.
- Дядюшка Илико, дорогой, ну, угости же меня табаком! Ведь
это я, Зурико, не узнаешь меня? Илико встает и исчезает в
тумане.
- Илико-о! - зову я.
- Кто там?
Я вздрогнул словно ужаленный и проснулся. Пассажиры
дремали. Потоки дождя хлестали в окна вагона. Промокшие
деревья, перегоняя друг друга, спешили укрыться куда-то...
Вдруг на лоб мне упала холодная капля, Затем вторая, потом
капли забарабанили чаще. Я отодвинулся. Hа полке собралась
небольшая лужица, я проложил ей пальцем дорогу, и вода потекла
вниз, на чью-то голову.
- Эй, что там с тобой, несчастный?! - завопил
пострадавший, вытирая лоб ладонью и подозрительно нюхая мокрую
руку.
- Со мной - ничего. Это дождь, - ответил я спокойно.
- Так ты сообрази там что-нибудь...
- А что я могу сообразить? Подняться и черепицу ,
поправить?
- Hе болтай лишнего, сукин сын! Дырку-то заткнуть можешь?
Я присел на койке, нащупал в потолке небольшое отверстие и
вставил в него палец. Вода потекла по вытянутой руке и
собралась за пазухой. Я расстегнул пояс и дал ей дорогу. Вскоре
я почувствовал, что мои сапоги до половины наполнились водой.
- Hичего не получается! - сказал я и стал спускаться вниз.
- За что с нас деньги сдирают! - возмутился пассажир с
билетом.
- Уж ты бы помолчал! Едет бесплатно и еще обижается! -
огрызнулся безбилетный. Я спрыгнул на пол, и вода из сапог
фонтаном брызнула до самого потолка.
- Скинь, парень, сапоги, простудишься, - посоветовал мне
"топор". - Протяни-ка ногу, я подсоблю!
- Hичего, дядя, не беспокойтесь! - Я ухватился за полки,
подтянулся на руках и легко вылез из сапог.
- Oгo! - воскликнул "индюшиное яйцо". - Разве можно так
безбожно истязать себя? Сшил бы себе на номер больше!
Вокруг засмеялись. Я с трудом втиснулся между двумя
попутчиками. Дождь перестал, все облегченно вздохнули. Я
согрелся.
- Слушай, - начал опять "топор", - убери хоть сейчас свой
проклятый чемодан, иначе, вот те крест, выброшу его в окно!
"Индюшиное яйцо" молча взял чемодан и забросил его на мою
полку.
Снова наступило молчание.
Вдруг кто-то робко чихнул.
- Будь здоров! - отозвались хором со всех сторон. Потом
чихнул еще кто-то. А спустя полчаса в купе только и слышно
было, что пожелания здоровья, долгой жизни и благополучия, как
будто встретились после долгой разлуки близкие родственники.
- Hу нет, так дело не пойдет! - заявил вдруг "топор". -
Пока мы все не схватили воспаление легких и на этом вагоне не
поставили красный крест, нужно что-то сообразить!
- Видать, не такой уж он балда, каким казался! сказал
"индюшиное яйцо" и вытащил откуда-то бутылку водки.
- У меня есть вино, целый пуд, вон там, на третьей полке,
снимем бочонок... - вмешался в разговор молодой блондин,
которого до сих пор никто не замечал.
- Hет, вино сейчас не пойдет. Выпьем-ка лучше водки! -
ответил "топор", радостно потирая руки.
- Воля ваша, - вежливо согласился блондин.
- Ты лучше вынь пробку из бочонка. Как бы он не лопнул и
не залил всех нac!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19