Он лежал совершенно неподвижно, заложив руки за голову, — одна из немногих привычек, отличавших его от брата-близнеца Патрика. Патрик спал, раскинув руки по простыне, всю ночь напролет беспокойно ворочался. Из-за такого беспокойного сна Патрик, когда был маленьким, часто оказывался на полу, где и продолжал спать дальше. А Алекс, когда был ребенком, спал так крепко, что его матери приходилось на цыпочках подходить и дотрагиваться до него, чтобы убедиться в том, что он еще дышит.Когда Алекс проснулся, было уже около восьми часов. Из-за занавесей косо падали яркие лучи солнца. Он снова лег и, закрыв глаза, вспоминал предыдущую ночь.Вскоре после его встречи с дочерью герцога Калверстилла они с Брэддоном отправились в игорное заведение. Когда Шарлотта возвратилась из дамской гостиной, ее окружила толпа смеющихся и негодующих кавалеров, которым она обещала танец. Минуту-другую Алекс наблюдал, как она отмахивается от их умоляющих жестов. «Мой Бог, — подумал он, — она по-настоящему красива».Шарлотта раскраснелась. Она сразу же почувствовала его присутствие. Она знала: он наблюдает, и ей становилось жарко, и она дрожала от возбуждения. Даже сейчас она чувствовала прикосновение его руки, когда он растирал ей ушибленную поясницу. В тот момент, может, и не обратила внимания на это, но сейчас чувствовала, как горит ее кожа. Мысли о его прикосновении вызвали целый поток воспоминаний. Ее переполняло желание снова почувствовать его руки — так, как это было три года назад. Но какое унижение! Он просто забыл эту встречу, даже не заметил, кто в ту ночь был в его объятиях! Разрываемая гневом и желанием, она едва могла думать о чем-либо, хотя ни один из окружавших ее мужчин не заподозрил ее в отсутствии к нему внимания.Неожиданно Алекс показался себе неуклюжим юнцом, стоящим у стены и с вожделением следящим за первой красавицей лондонского общества. Он с отвращением выпрямился и повернулся. Он знал, где живет герцог Калверстилл; незачем утруждать себя состязанием с роем мошек, вьющихся вокруг его дочери. Алекс вытащил из-за карточного стола Брэддона и вызвал свою карету.К концу вечера, проведенного у Брукса, Алекс оказался на целых семьсот фунтов богаче.В три часа ночи в комнате, которую Брукс именовал бархатной, догорали свечи. Темно-зеленые бархатные драпировки, закрывавшие стены, предназначались для того, чтобы день здесь не отличался от ночи и игроки чувствовали себя в некоем вневременном пространстве. Алексу игра скоро наскучила.Он оглядел комнату. Ее заполняли аристократы, удобно расположившиеся в креслах, расставленных вокруг игорных столов. Из всех присутствующих лишь один только слуга, менявший свечи в настенных подсвечниках, выглядел таким же свежим, как и в пять вечера, когда открылись двери заведения. Игроки ослабили сложные узлы своих галстуков или совсем сорвали их в порыве отчаяния. Растрепанные, измученные, они лихорадочно бросали кости или сжимали в руках карты.— Ну что же, милорд, — раздался с другого конца стола голос с ярко выраженным акцентом, — сегодня вы играли великолепно.Алекс повернул голову и спокойно встретил взгляд Люсьена Боша, французского маркиза, живущего в Англии. Бош играл с безрассудным азартом и проигрался.Бош наклонился вперед, опершись ладонями о зеленое сукно ломберного стола.— Вам очень… везет, — с сарказмом произнес он.Алекс пристально посмотрел на него: ломбер — игра, основанная на умении, а не на удаче.— Я верю, месье, — ровным голосом ответил Алекс, — что вы ничего не подразумеваете под своим замечанием. Я мог бы охотно допустить, что мой выигрыш — результат… везения.Последовала короткая пауза. Глаза Боша вспыхнули гневом; он был так рассержен, что едва мог дышать. Он скривил губы.— Милорд, — наконец смог ответить он, — я готов в любое время поставить свое везение в картах против вашего… в любви.В комнате повисла тишина. Игроки за тремя из четырех столов замолчали, напряженно прислушиваясь. Все знали, что сыновей покойного графа Шеффилда и Даунза выслали из Англии из-за пристрастия разрешать все споры кулаками. Александр, кажется, повзрослел, но какой мужчина оставит без ответа подобное оскорбление?Сердце Алекса билось спокойно. Он наклонился вперед — оба мужчины оказались стоящими лицом к лицу, разделенные лишь небольшим пространством. Алекс улыбнулся.— Может быть, месье, — тихо произнес он, — вы завидуете моему успеху у женщин и потому рискуете своей жизнью?Люсьен ответил ему только взглядом. Он чувствовал себя ужасно: он уже совершил непоправимую ошибку. Охваченный азартом, в пылу игры он поставил на кон драгоценность, которую всегда хранил у своего сердца, — кольцо, подаренное ему женой в день их свадьбы.— Милорд, — хрипло произнес он, не обратив внимания на угрозу Александра, которую слышали все. — Я глупец, потому что проиграл кольцо моей жены. А она… ее больше нет, и я должен вернуть его. Не сыграете ли вы со мной еще раз?Алекс отпрянул. В потемневших глазах Боша он увидел отчаяние. Алекс опустил руку в карман и достал кольцо тонкой работы, украшенное сапфиром.— Что на нем написано? — спросил он, поворачивая кольцо к канделябру.Сапфир засверкал, отражая упавший на него свет. «Ом должен стоить тысячу фунтов», — подумал Алекс.— «Toujours a moi», — тихо ответил Бош.— «Навсегда мой», — перевел Алекс.Он бросил острый взгляд на Боша: он видит его сегодня впервые.— Давно вы живете в этой стране? — вдруг спросил он.— Восемь лет, милорд.Должно быть, маркиза погибла под ножом гильотины, подумал Алекс. Он подбросил кольцо и, поймав его, бережно положил перед Бошем.— Вот оно, старина, возьмите. — Под возобновившийся гул мужских голосов он сгреб со стола остальной выигрыш и направился к выходу.Чья-то рука остановила его. Это был Бош: он обошел вокруг стола и теперь стоял перед Алексом — худой, высокий, одетый в черное.— Милорд, — медленно произнес он, — я глупец, оказавшийся у вас в долгу на всю жизнь. Я глуп, но не беден. Пожалуйста, позвольте мне выкупить кольцо.Алекс заметил, что Бош не так молод, как казалось, — вероятно, ровесник ему.— Нет, — коротко ответил он.Бош, выпрямившись, застыл перед ним. «Боже, — подумал Алекс, — французская гордость!» К тому же этот человек ему очень нравился.— Не желаете ли выпить со мной бренди? — предложил он.Губы Боша сжались, но затем он взял себя в руки.— Хорошо, милорд, — сказал он со вздохом. — Как я понимаю, дурак не может выкупить себя из собственной глупости.Устроившись в библиотеке с чашками кофе, щедро разбавленного бренди, они не упоминали любовь, кольца и жен, а дружески обсуждали последние дебаты в палате лордов. Будучи французским изгнанником, Бош, разумеется, не принимал участия в политической жизни Англии, но проявлял к ней живой интерес, особенно к угрозе голодных бунтов.— Хотелось бы знать, — говорил он, — могли бы мы предотвратить недавние события во Франции, если бы имели молотилки — такие, как вы начинаете применять здесь? Могло бы это предотвратить гнев крестьян?— Видите ли, — осторожно заметил Алекс, — зерна было достаточно, но его не давали крестьянам. Другими словами, продовольствие припрятывали богатей.— Да, это правда, — задумчиво согласился Люсьен. — Я говорил отцу… — Он на секунду умолк. — Мы стали самодовольны, а это большой грех. Мой брат, в частности, понимал опасность. Он купил землю в Англии. — Люсьен поднял глаза на Алекса. — Вот почему я не нищий в отличие от большинства моих соотечественников, живущих здесь. Он был очень умен, мой брат. В течение нескольких лет он дважды в год приезжал в Англию и постепенно переправил большую часть имущества сюда, в наш дом, Алекс молча отметил, что брат Люсьена тоже умер.— Вы любите фехтование? — спросил он, меняя тему разговора.— Очень люблю, — ответил Люсьен повеселевшим голосом.— Не желаете ли завтра пофехтовать? — спросил Алекс. — Как раз перед отъездом из Италии я начал обучаться французской системе фехтования и был бы рад случаю попрактиковаться в этом искусстве.— Почту за честь, — церемонно ответил Люсьен. — Завтра у Бридхейвена?Алекс вдруг вспомнил о Пиппе Он не мог встретиться с Люсьеном, пока она бодрствует, потому что ей нельзя войти в фехтовальный зал Бридхейвена, где бывают только мужчины.— Я бы предпочел встретиться в Шеффилд-Хаусе, если вы не против, — без объяснений предложил он.В глазах Люсьена мелькнуло удивление.— Конечно, милорд, — сказал он:С чего бы человеку вздумалось фехтовать в собственном доме, а не на фехтовальном корте? Он поднялся. Он был необычно высок для француза, одного роста с Алексом. Они будут превосходными партнерами, с удовлетворением подумал Люсьен.Он протянул руку, и Алекс без колебаний пожал ее.— Увидимся утром, милорд, — сказал Люсьен. Он смущенно улыбнулся: — Я больше не буду брать с собой в игорное заведение мое кольцо: мало кто проявит такую же доброту, как вы. — Он низко поклонился. — Я искренне вас благодарю.— Зовите меня Алекс. — Поглощенный беседой с образованным человеком, он совсем забыл об инциденте с кольцом.Бедный Брэддон, за последние годы он стал таким скучным. Алекс снова подумал об этом, когда вытаскивал Брэд-дона из-за ломберного стола: Брэддон выиграл пятнадцать фунтов и проиграл целых две сотни, к тому же он был пьян и нетвердо стоял на ногах.— Осторожно, — с раздражением сказал Алекс, когда Брэддон пошатываясь направился к двери. Боже, ему должно быть, по меньшей мере тридцать, почему же он до сих пор не научился пить? Александр с грустью наблюдал, как Брэддон забирается в карету. Была ли светская жизнь три года назад так же скучна? Конечно, тогда с ним был Патрик. Но что они с братом делали по ночам? Играли, пили и ввязывались в драки.Шлепанье босых ножек в спальне прервало воспоминания Алекса.— Папа! — радостно воскликнул тоненький голосок.Алекс открыл глаза: Пиппа со счастливой улыбкой ухватилась за тяжелую золотую парчу полога его кровати.Он наклонился и привлек маленькую дочь к себе. Она засмеялась и вцепилась ручками в черные волосы на его груди. О Господи! Он старался не забывать о своей пижаме, зная о привычке дочурки пробираться по утрам в его спальню. Она казалась крохотной, но хватка у нее была крепкая, и она любила дергать его за волосы.— Эй! — сказал он с притворной строгостью.Пиппа устроилась у него под мышкой и смотрела на него выжидательно.— Кокка, — произнесла она нетерпеливо. — Мне, мне!Алекс перегнулся через нее и дернул сонетку, висевшую у кровати. Он издавна ненавидел эту привычку пить в постели горячий шоколад. Но разве мог он представить, что когда-нибудь у него в постели окажется годовалый ребенок.В дверях появился Китинг с серебряным подносом в руках. На подносе стояли две широкие кружки, наполненные горячим шоколадом лишь наполовину. Когда Алекс с Пиппой только вернулись из Италии и он расшифровал слово «кокка», на поднос ставились две чашки тонкого веджвудского фарфора, до краев наполненные горячим шоколадом. Теперь же, после ряда неприятных случайностей, Алекс со стойкостью философа пил чуть теплый шоколад из кружек прислуги.Пиппа пила шоколад, одновременно напевая свою утреннюю песню, которой ее научила, должно быть, Мария. Алеке полагал, что это детская итальянская песенка (или была ею когда-то), но бог знает, что эти звуки должны были выражать. Пиппа еще плохо говорила, хотя «папа» произносила очень ясно.Вдруг, проливая шоколад, на простыни, она схватила его за руку.— Нет! Нет, папа, нет! — запротестовала она.Алекс выхватил у нее кружку, поставил на столик у кровати и, прижав ее к груди, зашептал на ухо:— Пиппа, все хорошо, помнишь? Все хорошо. — Он гладил ее по спине. — Успокойся, Пиппа. Ты знаешь, Пиппа, папа тебя не оставит. Я обещал, помнишь?Наконец он поднял глаза. В дверях с выражением ужаса на лице стояла новая гувернантка Пиппы, которую наняли накануне.— Милорд, — сказала мисс Вирджиния Лайонз и замолкла.Изогнутые брови Алекса поднялись еще выше.— Да?— Милорд, что здесь делает леди Филиппа?Алекс удивленно посмотрел на нее.— А почему она не должна быть здесь? — спросил он. — Я ничего не имею против. И здесь она не плачет.Мисс Вирджиния открыла рот, но снова ничего не сказала. Она не представляла себе, как должно отвечать на такой простой вопрос.— Детей, — наконец изрекла она, — никогда не должно быть слышно, а видеть их следует лишь в определенное время и в определенном месте. Почти всегда они должны находиться в детской.— Она в детской кричит, — сказал Алекс. — Я вам объяснил это вчера. Она так громко кричит, что ее слышно в подвале, а детская — на третьем этаже. И она топает ногами. Я не могу этого терпеть, — невозмутимо добавил он и, слегка сдвинув брови, взглянул на покрасневшую мисс Вирджинию. Затем махнул рукой, отпуская гувернантку.Но та не собиралась сдаваться:— Леди Филиппа сейчас же должна пойти со мной. Ей не место в комнате мужчины…Алекс оборвал ее:— Мисс Вирджиния, если я и мирюсь — с некоторыми оговорками — с присутствием моего ребенка в этой комнате, то я не собираюсь распространять данную привилегию на остальных. Мы присоединимся к вам в детской после завтрака. — И он дружелюбно улыбнулся мисс Вирджинии, чье лицо стало огненно-красным. Она попятилась к двери и вышла. — Нехорошо с нашей стороны, — прошептал он в волосы Пиппе.Сейчас, когда опасность (так Пиппа воспринимала всех нянек) миновала, девочка весело напевала и пыталась снова завладеть своей кружкой. Алекс решительно усадил ее рядом с собой и отдал ей кружку с остатками шоколада. Его собственный шоколад остыл безнадежно. Содрогнувшись, Алекс выпил его залпом.Он еще раз убедился: ему нужна жена. Мужчинам не положено купать младенцев и нанимать гувернанток — он явно подбирал их не очень-то удачно: мисс Вирджиния была уже пятой за две недели. Он подхватил Пиппу на руки и направился в детскую.
В этот день часа в два пополудни притихшим Калверстилл-Хаусом правил Кэмпион. Герцог с герцогиней уехали на открывшуюся выставку итальянской мраморной скульптуры. Шарлотта, занимавшаяся все утро живописью, теперь принимала ванну и одевалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43