https://wodolei.ru/catalog/accessories/zerkalo-uvelichitelnoe-s-podstvetkoj/
Выдохнул, договорил: — С вами, словенами, всегда так — звон-то вы слышите, а где он — не ведаете. Братья они, кровно-названые. Кровью побратались, еще в детстве…
— Но…
— Но не но, а не наше это дело, — коротко ответил Тортлав и вдруг насторожился, замерев в нелепой позе с поднятым вверх топором.
— Ты… — начал было Избор, но, перебивая его, Тортлав зашипел:
— Тш-ш-ш-ш…
Нагнулся за каменюку, медленно положил топор на снег, вытащил из-за пояса два метательных кинжала — узких и длинных, с тяжелой, для лучшего вращения и дальности лета, рукоятью и трехгранным острием. Объяснил пригнувшемуся йзбору:
— Снег…
Теперь Избор и сам слышал негромкий, почти неуловимый, скрип снега под чьими-то ногами. Неведомые и пока невидимые находники приближались к усадьбе из лесной чащи, с юга. «А еще говорят, будто с юга дурных вестей не приходит… » — почему-то подумалось Избору. Одновременно с глупыми мыслями забухало в груди сердце, мышцы напряглись, а рука принялась ощупывать пояс в поисках оружия.
— Стой! — Нож Тортлава свистнул в воздухе, вонзился острием в ствол березы над головой невысокого крепкого мужика в короткой шубе и меховых сапогах. Мужик крякнул, остановился, поднял вверх раскрытую ладонь, то ли призывая остановиться тех, кто следовал за ним, то ли заклиная Тортлава повременить с нападением.
— Я Гримли, сын Дана, хевдинг этого хирда, — негромко сказал он. — Мы идем с миром.
— Ха! — Тортлав высунулся из-за камня. — С миром или с мечом?
Скальд показал на пояс Гримли, где, рядом с тяжелым мечом в узорных ножнах, покачивались топор и шишкастая дубинка.
— Мы идем в Хейдмерк к Хальфдану Черному. Нас послал его брат, Олав Гейрстадира, конунг Вест-фольда.
Об этом Избор уже не раз слышал от приходивших в усадьбу работников. Многие говорили, будто Хальфдан собирает войско и брат намеревается ему помочь. Теперь слухи подтвердились.
Избор вылез из-за камня, выпрямился. Приняв его появление за добрый знак, Гримли махнул рукой стоящим за спиной, под укрытием деревьев, воинам. Один за другим они стали выходить на поляну, поворачивая висящие за спиной круглые щиты белой стороной к Тортлаву и Избору. Последним из-за деревьев вышел худой маленький воин, еще совсем мальчик. Теплая шапка закрывала его лицо почти до самого носа. Но, едва увидев его, Избор почуял боль в груди и сухость в глотке. Невольно, подчиняясь пока еще неясному чувству, он шагнул вперед.
— Остюг… — прошептал он. Затем повторил, уже гораздо громче, почти выкрикнул: — Остюг?!
Мальчишка забросил за спину достающий ему до колен щит, приподнял шапку. На Избора глянули светлые глаза — родные и чужие одновременно.
— Меня называют Рюрик, — хрипло произнес мальчишка. — Рюрик из Гейрстадира!
Избор любил брата. В детстве, когда тот, еще совсем маленьким глуздырем, прыгнул в реку с обрыва и напоролся на подводную рогатину, он нес брата до дома на руках. По сию пору ему помнилась струящаяся по ноге Остюга кровь, дрожь тоненького тела, холодные капли, падающие с волос, и собственный страх, заставляющий Избора не чуять тяжести. Тогда княжич испугался, что потеряет брата, что тот уйдет, исчезнет в пустоте и больше не вернется — такой доверчивый, глупый, назойливый и любимый.
Но лишь теперь Избор осознал — то, чего он так боялся в Альдоге, случилось тут, в урманских землях. Остюга больше не было. Пред ним стоял чужой мальчишка с урманским именем Рюрик. У Остюга были братья и сестры, у Рюрика их не было. Остюг не умел и не хотел убивать, Рюрик — учился. Остюг мог заплакать от боли или обиды, Рюрик — никогда. Но взгляд Избора все-таки тянулся к тому, кто раньше назывался его братом, ощупывал тонкую фигуру, ловил каждое движение.
Люди Олава решили переночевать в усадьбе, чтоб поутру двинуться в путь. Черный конунг ждал их в Хейдмерке, затем намеревался пойти в Эйду на озеро Эйя, где, по слухам, собирались коротать зиму дети Гендальва. На эту ночь полупустая воинская изба наполнилась голосами и шумом, Пришедшие охотно рассказывали о пути, о жизни в Вестфольде, обменивались подарками, хвастали друг перед другом оружием. Рюрик держался поближе к Гримли и совсем не обращал внимания на Избора. Зато охотно откликался на шутки своих новых приятелей, сам подшучивал — по-мужски грубо и жестко. Из оружия при нем был короткий гаутский меч и легкий топор для метания. И то, и другое он отстегнул от пояса, положил на лавку подле себя, сам влез на нее с ногами, уткнулся подбородком в колени.
Избор не стал приставать к брату с расспросами или разговорами — если он решил назваться Рюриком и отказаться от прошлого — его дело. В урманских землях Избор научился терпению. Рано или поздно каждому делу приходит свой черед, значит, выпадет и такой день, который приблизит к нему брата. Тогда наступит и время разговоров.
Однако сидеть с ним рядом и молчать, когда в горле клокочут вопросы, а руки сами тянутся обнять его, Избор не мог. Поэтому поднялся и выскользнул на двор — походить, подумать.
В вечернем свете снег казался не белым — голубым. Укрывал землю ровным слоем, серебрился мелкими искрами. Выходя, княжич забыл накинуть теплый полушубок, поежился, растирая плечи. Со снегом ночи стали заметно холоднее — еще немного и грянут зимние морозы, не столь жестокие, как в Гарде, однако их силы вполне хватит сковать льдом тихие реки и озера…
Скрипнула дверь хозяйской избы — новенькая, еще пахнущая свежей смолой, — выпустила на мороз закутанную в длинную шубу фигуру Халля. Избор приветственно помахал Халлю рукой, но тот, не заметив княжича, засеменил прочь, исчез за воротами. Неизвестно почему, — вроде и любопытства не было, — Избор двинулся следом. У ворот остановился, заслышав негромкие голоса. Один был Халля, другой Избор не раз слышал, но имени обладателя не помнил.
— Возьмешь бочонок меда из запасов, отнесешь в воинскую избу. А корову резать не будем, они с утра уходят, так незачем попусту добро переводить, — объяснял работнику Халль. Заговорил еще что-то про дрова и про сторожей, которых надо обойти, проверить, чтоб не спали…
— Ты приехал за мной?
От раздавшегося за спиной высокого мальчишеского голоса Избор чуть не подпрыгнул. Обернулся, хотел было протянуть руки, чтоб обнять брата, однако вовремя остановился. Кивнул.
— Я не вернусь в Альдогу, — исподлобья изучая лицо Избора, сказал Остюг.
— Почему?
Как трудно давались Избору слова! Взвешивал каждое, будто жадный торгаш крупицы соли. Прежде чем вымолвить, обдумывал по три раза — боялся спугнуть хрупкое доверие мальчишки, которого знал все тринадцать лет его жизни.
Остюг неопределенно пожал плечами. Полушубок на его груди распахнулся, открывая взгляду Избора шейный оберег с витиеватыми рунами. Избор уже научился разбираться в оберегах. Этот означал принадлежность к роду конунга Вестфольда.
— Мне нравится тут, — снег скрипнул под ногами Остюга. Мальчишка присел на корточки, сгреб его в ладошку, смял маленький снежок, запустил в сторону леса. — Я не хочу возвращаться. Может, когда-нибудь потом, когда стану сильным конунгом…
Белый комок исчез в темноте.
Избору хотелось спорить с братом, объяснять, что он еще не знает, каково жить здесь, где на каждом клочке земли сидит свой конунг и все они то и дело грызут друг другу глотки, будто бешеные псы, не жалея ни себя, ни своих людей. Хотелось сказать, что за время пути по неприветливым урманским лесам он видел множество камней с упоминаниями похороненных в лесной глуши и всеми забытых ярлов, конунгов, воинов. Хотелось втолковать глупому мальчишке, что предстоящая битва с братьями Гендальва — не шутки, не детские страшилки, которые Остюг любил слушать в Альдоге вечерами, когда Гюда садилась у его постели и принималась стращать малыша сказками. Хотелось…
— Не бойся, — словно подслушав мысли брата, сказал Остюг, отряхнул влажные от растаявшего снега ладони. — Я уже бывал в битвах. Осенью на Гейрстадир напали люди из Раумарики. Я умею защищать себя. После той битвы Олав дал мне новое имя и сказал, что я стал его воспитанником.
— Я не боюсь, — усмехнулся Избор.
Это «не бойся» осталось еще от прежнего ласкового Остюга, отцовского любимца и баловня всех альдожских бабок и тетушек. От воспоминания пахнуло теплом, в груди уютно свернулся пушистый комочек. Осторожно, словно боясь спугнуть редкую птицу, Избор положил ладонь на плечо брата, провел вниз к локтю. Остюг недовольно нахмурился. Меняя тему, спросил:
— Это правда, что Бьерн, сын Горма Старого, служил тебе?
Вряд ли Бьерн служил Избору. Он приносил клятву верности, но оставался сам по себе. Однако, не желая разочаровывать брата, Избор согласно кивнул:
— Да.
— Здорово.
И «здорово» было прежним…
— А правда, что ты воевал в войске Черного конунга в Золотой усадьбе?
— Правда.
— И ты видел, как сражается Бьерн?
— Я сражался рядом с ним.
— Ух!
Не скрывая восхищения, Остюг опять присел на корточки, скатал снежок, бросил к лесу. Вздохнул:
— Гримли говорит, что Бьерн — лучший воин в северных и восточных землях. Что, когда ему было тринадцать, он выследил и, по очереди, вырезал весь хирд Эйра — ярла из Долин, который надругался над его матерью. Он в одиночку шел за Эйром всю осень и зиму, жил в лесу. Я слышал, что последним он убил самого Эйра. Он вызвал Эйра на битву и при всех зарубил его, как жирную беспомощную свинью. А Эйр был хорошим воином. После этого его стали называть Губителем Воинов…
Избор простоял бы у ворот всю ночь, и день, и еще ночь, лишь бы подольше видеть брата, слышать его голос, чувствовать рядом теплое дыхание, смотреть, как он ловко лепит снежки и бросает их в ночную тьму. И пусть при этом он болтает хоть о Бьерне, хоть об Олаве-конунге, только бы не молчал, и не резал по живому, как при встрече: «Я — Рюрик Гейрстадира! »
— Ты вернешься в Альдогу? — неожиданно поинтересовался Остюг.
Перед глазами Набора всплыла утекающая в туман альдожская пристань, одинокая фигура отца — беспомощного и постаревшего в своем горе.
— Да.
— Когда?
Показалось Избору или впрямь брат мечтал поскорее выпроводить его с урманской земли? Проверяя свою догадку, Избор вскользь заметил:
— Не знаю. Когда найду Гюду.
Хотел было добавить: «И уговорю тебя», но промолчал, проглотив вертевшиеся на языке слова.
— Зачем она тебе? — искренне удивился Остюг. Поморщился. — Она ведь просто женщина.
— Она — моя сестра.
— Она — рабыня.
— И моя сестра, — упрямо повторил Избор. Остюг подумал, поковырял носком сапога снег, вырыл маленькую черную ямку. Неохотно согласился:
— Как знаешь…
В усадьбу вернулся Халль. Приветливо улыбнулся обоим братьям, поняв, что будет лишним, прошмыгнул мимо ворот. Его появление спугнуло Остюга — взгляд похолодел, движения стали резче, в прямую спину будто кол вогнали.
— Удачи тебе, — направляясь к избе, пожелал он Избору.
— И тебе…
Дождавшись, когда мальчишка скроется за дверью, Избор пошел следом. Скользнул в душный гомон и полумрак, прищурился, отыскивая Бьерна. Взгляд скользнул по веселому лицу Латьи, зацепился за сухое, озабоченное — Кьетви.
Бьерн оказался на длинной лавке в конце избы. Сидел рядом с Гримли. Вестфольдец что-то объяснял ему, Бьерн кивал. Отросшие косицы подпрыгивали при каждом кивке, змеями соскальзывали на его плечи. Одной рукой Бьерн оглаживал клевец у себя на коленях, другой — упирался в лавку. Темные глаза ярла смотрели куда-то в стену, мимо людской суеты.
Избор протиснулся к ярлу, сел рядом. Улучив момент, негромко, но уверенно шепнул:
— Утром мы пойдем с Гримли. Я не отпущу брата. Не поворачивая головы, Бьерн кивнул.
— Я не хочу, чтобы он вступал в битву, — пояснил Избор, — Он еще мальчик.
Слабая улыбка скользнула по губам ярла. Прерывая болтовню Гримли, он снял руку с клевца, хлопнул ладонью о колено. Посланец Олава замолчал.
— Он уже воин. Битвы — его удел. Ты ничего не сможешь с этим поделать, — сказал Бьерн.
— Тогда я буду драться рядом с ним и смогу защитить его.
Бьерн покачал головой и, точь-в-точь как недавно Остюг, произнес:
— Как знаешь…
Утром отряд покинул усадьбу. А спустя четыре дня они вошли в Хейдмерк, где собирал свои войска Черный конунг.
Их появлению Хальфдан обрадовался. По-дружески обнял Бьерна, похлопал по плечу:
— Сочувствую твоему горю, ярл.
Иэбор догадался — речь шла об Орме. Странно — пока Белоголовый был жив, меж Бьерном и ним словно искры пробегали и не было никакой дружбы, а стоило Орму умереть, как все принялись выражать Бьерну соболезнования, будто он потерял если не родича, так, во всяком случае, лучшего друга.
— Мы похоронили его со всеми почестями, положенными великому воину, — сказал Хальфдан. — На его кургане стоит камень с рунами. Я просил вырезать эти руны в память о нем.
— Благодарю тебя, конунг, — ответил Бьерн.
Затем подошла очередь Избора. Хальфдан подступил к княжичу, улыбнулся. Улыбка показалась Избору натянутой, она будто прилипла к бесстрастному лицу Черного конунга.
— Я сомневался в тебе, но ты вернулся, Избор из Альдоги. — Конунг потрепал его по плечу. — Я рад, что мои сомнения были напрасны.
Рука у Хальфдана оказалась тяжелой. В ответ Избор вежливо склонил голову, показывая, что по-прежнему верен клятве и готов послужить Черному. Неприятное чувство от улыбки конунга стерлось куда более приятным — краем глаза Избор заметил брата, восхищенно и завистливо наблюдающего за ними из толпы воинов.
— Мне жаль, что твой ярл, Вадемир Храбрый, ушел в Вальхаллу от рук детей Гендальва. Он был хорошим воином, — произнес конунг.
Сочувствие запоздало — раньше Избор хоть и редко, но вспоминал Вадима, а нынче время стерло его из памяти, оставив лишь смутный силуэт.
— Я постараюсь, чтоб ему не было слишком одиноко в Вальхалле, — привычно ответил Избор, намекая, что вскоре отправит убийц Вадима вслед за ним. У урман подобное бахвальство было в почете. Черный оценил ответ, заулыбался уже более искренне:
— Ты быстро учишься, сын Гостомысла. Придешь вечером на совет.
Вернул лицу прежний, невозмутимый, вид и в сопровождении своих хирдманнов направился прочь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
— Но…
— Но не но, а не наше это дело, — коротко ответил Тортлав и вдруг насторожился, замерев в нелепой позе с поднятым вверх топором.
— Ты… — начал было Избор, но, перебивая его, Тортлав зашипел:
— Тш-ш-ш-ш…
Нагнулся за каменюку, медленно положил топор на снег, вытащил из-за пояса два метательных кинжала — узких и длинных, с тяжелой, для лучшего вращения и дальности лета, рукоятью и трехгранным острием. Объяснил пригнувшемуся йзбору:
— Снег…
Теперь Избор и сам слышал негромкий, почти неуловимый, скрип снега под чьими-то ногами. Неведомые и пока невидимые находники приближались к усадьбе из лесной чащи, с юга. «А еще говорят, будто с юга дурных вестей не приходит… » — почему-то подумалось Избору. Одновременно с глупыми мыслями забухало в груди сердце, мышцы напряглись, а рука принялась ощупывать пояс в поисках оружия.
— Стой! — Нож Тортлава свистнул в воздухе, вонзился острием в ствол березы над головой невысокого крепкого мужика в короткой шубе и меховых сапогах. Мужик крякнул, остановился, поднял вверх раскрытую ладонь, то ли призывая остановиться тех, кто следовал за ним, то ли заклиная Тортлава повременить с нападением.
— Я Гримли, сын Дана, хевдинг этого хирда, — негромко сказал он. — Мы идем с миром.
— Ха! — Тортлав высунулся из-за камня. — С миром или с мечом?
Скальд показал на пояс Гримли, где, рядом с тяжелым мечом в узорных ножнах, покачивались топор и шишкастая дубинка.
— Мы идем в Хейдмерк к Хальфдану Черному. Нас послал его брат, Олав Гейрстадира, конунг Вест-фольда.
Об этом Избор уже не раз слышал от приходивших в усадьбу работников. Многие говорили, будто Хальфдан собирает войско и брат намеревается ему помочь. Теперь слухи подтвердились.
Избор вылез из-за камня, выпрямился. Приняв его появление за добрый знак, Гримли махнул рукой стоящим за спиной, под укрытием деревьев, воинам. Один за другим они стали выходить на поляну, поворачивая висящие за спиной круглые щиты белой стороной к Тортлаву и Избору. Последним из-за деревьев вышел худой маленький воин, еще совсем мальчик. Теплая шапка закрывала его лицо почти до самого носа. Но, едва увидев его, Избор почуял боль в груди и сухость в глотке. Невольно, подчиняясь пока еще неясному чувству, он шагнул вперед.
— Остюг… — прошептал он. Затем повторил, уже гораздо громче, почти выкрикнул: — Остюг?!
Мальчишка забросил за спину достающий ему до колен щит, приподнял шапку. На Избора глянули светлые глаза — родные и чужие одновременно.
— Меня называют Рюрик, — хрипло произнес мальчишка. — Рюрик из Гейрстадира!
Избор любил брата. В детстве, когда тот, еще совсем маленьким глуздырем, прыгнул в реку с обрыва и напоролся на подводную рогатину, он нес брата до дома на руках. По сию пору ему помнилась струящаяся по ноге Остюга кровь, дрожь тоненького тела, холодные капли, падающие с волос, и собственный страх, заставляющий Избора не чуять тяжести. Тогда княжич испугался, что потеряет брата, что тот уйдет, исчезнет в пустоте и больше не вернется — такой доверчивый, глупый, назойливый и любимый.
Но лишь теперь Избор осознал — то, чего он так боялся в Альдоге, случилось тут, в урманских землях. Остюга больше не было. Пред ним стоял чужой мальчишка с урманским именем Рюрик. У Остюга были братья и сестры, у Рюрика их не было. Остюг не умел и не хотел убивать, Рюрик — учился. Остюг мог заплакать от боли или обиды, Рюрик — никогда. Но взгляд Избора все-таки тянулся к тому, кто раньше назывался его братом, ощупывал тонкую фигуру, ловил каждое движение.
Люди Олава решили переночевать в усадьбе, чтоб поутру двинуться в путь. Черный конунг ждал их в Хейдмерке, затем намеревался пойти в Эйду на озеро Эйя, где, по слухам, собирались коротать зиму дети Гендальва. На эту ночь полупустая воинская изба наполнилась голосами и шумом, Пришедшие охотно рассказывали о пути, о жизни в Вестфольде, обменивались подарками, хвастали друг перед другом оружием. Рюрик держался поближе к Гримли и совсем не обращал внимания на Избора. Зато охотно откликался на шутки своих новых приятелей, сам подшучивал — по-мужски грубо и жестко. Из оружия при нем был короткий гаутский меч и легкий топор для метания. И то, и другое он отстегнул от пояса, положил на лавку подле себя, сам влез на нее с ногами, уткнулся подбородком в колени.
Избор не стал приставать к брату с расспросами или разговорами — если он решил назваться Рюриком и отказаться от прошлого — его дело. В урманских землях Избор научился терпению. Рано или поздно каждому делу приходит свой черед, значит, выпадет и такой день, который приблизит к нему брата. Тогда наступит и время разговоров.
Однако сидеть с ним рядом и молчать, когда в горле клокочут вопросы, а руки сами тянутся обнять его, Избор не мог. Поэтому поднялся и выскользнул на двор — походить, подумать.
В вечернем свете снег казался не белым — голубым. Укрывал землю ровным слоем, серебрился мелкими искрами. Выходя, княжич забыл накинуть теплый полушубок, поежился, растирая плечи. Со снегом ночи стали заметно холоднее — еще немного и грянут зимние морозы, не столь жестокие, как в Гарде, однако их силы вполне хватит сковать льдом тихие реки и озера…
Скрипнула дверь хозяйской избы — новенькая, еще пахнущая свежей смолой, — выпустила на мороз закутанную в длинную шубу фигуру Халля. Избор приветственно помахал Халлю рукой, но тот, не заметив княжича, засеменил прочь, исчез за воротами. Неизвестно почему, — вроде и любопытства не было, — Избор двинулся следом. У ворот остановился, заслышав негромкие голоса. Один был Халля, другой Избор не раз слышал, но имени обладателя не помнил.
— Возьмешь бочонок меда из запасов, отнесешь в воинскую избу. А корову резать не будем, они с утра уходят, так незачем попусту добро переводить, — объяснял работнику Халль. Заговорил еще что-то про дрова и про сторожей, которых надо обойти, проверить, чтоб не спали…
— Ты приехал за мной?
От раздавшегося за спиной высокого мальчишеского голоса Избор чуть не подпрыгнул. Обернулся, хотел было протянуть руки, чтоб обнять брата, однако вовремя остановился. Кивнул.
— Я не вернусь в Альдогу, — исподлобья изучая лицо Избора, сказал Остюг.
— Почему?
Как трудно давались Избору слова! Взвешивал каждое, будто жадный торгаш крупицы соли. Прежде чем вымолвить, обдумывал по три раза — боялся спугнуть хрупкое доверие мальчишки, которого знал все тринадцать лет его жизни.
Остюг неопределенно пожал плечами. Полушубок на его груди распахнулся, открывая взгляду Избора шейный оберег с витиеватыми рунами. Избор уже научился разбираться в оберегах. Этот означал принадлежность к роду конунга Вестфольда.
— Мне нравится тут, — снег скрипнул под ногами Остюга. Мальчишка присел на корточки, сгреб его в ладошку, смял маленький снежок, запустил в сторону леса. — Я не хочу возвращаться. Может, когда-нибудь потом, когда стану сильным конунгом…
Белый комок исчез в темноте.
Избору хотелось спорить с братом, объяснять, что он еще не знает, каково жить здесь, где на каждом клочке земли сидит свой конунг и все они то и дело грызут друг другу глотки, будто бешеные псы, не жалея ни себя, ни своих людей. Хотелось сказать, что за время пути по неприветливым урманским лесам он видел множество камней с упоминаниями похороненных в лесной глуши и всеми забытых ярлов, конунгов, воинов. Хотелось втолковать глупому мальчишке, что предстоящая битва с братьями Гендальва — не шутки, не детские страшилки, которые Остюг любил слушать в Альдоге вечерами, когда Гюда садилась у его постели и принималась стращать малыша сказками. Хотелось…
— Не бойся, — словно подслушав мысли брата, сказал Остюг, отряхнул влажные от растаявшего снега ладони. — Я уже бывал в битвах. Осенью на Гейрстадир напали люди из Раумарики. Я умею защищать себя. После той битвы Олав дал мне новое имя и сказал, что я стал его воспитанником.
— Я не боюсь, — усмехнулся Избор.
Это «не бойся» осталось еще от прежнего ласкового Остюга, отцовского любимца и баловня всех альдожских бабок и тетушек. От воспоминания пахнуло теплом, в груди уютно свернулся пушистый комочек. Осторожно, словно боясь спугнуть редкую птицу, Избор положил ладонь на плечо брата, провел вниз к локтю. Остюг недовольно нахмурился. Меняя тему, спросил:
— Это правда, что Бьерн, сын Горма Старого, служил тебе?
Вряд ли Бьерн служил Избору. Он приносил клятву верности, но оставался сам по себе. Однако, не желая разочаровывать брата, Избор согласно кивнул:
— Да.
— Здорово.
И «здорово» было прежним…
— А правда, что ты воевал в войске Черного конунга в Золотой усадьбе?
— Правда.
— И ты видел, как сражается Бьерн?
— Я сражался рядом с ним.
— Ух!
Не скрывая восхищения, Остюг опять присел на корточки, скатал снежок, бросил к лесу. Вздохнул:
— Гримли говорит, что Бьерн — лучший воин в северных и восточных землях. Что, когда ему было тринадцать, он выследил и, по очереди, вырезал весь хирд Эйра — ярла из Долин, который надругался над его матерью. Он в одиночку шел за Эйром всю осень и зиму, жил в лесу. Я слышал, что последним он убил самого Эйра. Он вызвал Эйра на битву и при всех зарубил его, как жирную беспомощную свинью. А Эйр был хорошим воином. После этого его стали называть Губителем Воинов…
Избор простоял бы у ворот всю ночь, и день, и еще ночь, лишь бы подольше видеть брата, слышать его голос, чувствовать рядом теплое дыхание, смотреть, как он ловко лепит снежки и бросает их в ночную тьму. И пусть при этом он болтает хоть о Бьерне, хоть об Олаве-конунге, только бы не молчал, и не резал по живому, как при встрече: «Я — Рюрик Гейрстадира! »
— Ты вернешься в Альдогу? — неожиданно поинтересовался Остюг.
Перед глазами Набора всплыла утекающая в туман альдожская пристань, одинокая фигура отца — беспомощного и постаревшего в своем горе.
— Да.
— Когда?
Показалось Избору или впрямь брат мечтал поскорее выпроводить его с урманской земли? Проверяя свою догадку, Избор вскользь заметил:
— Не знаю. Когда найду Гюду.
Хотел было добавить: «И уговорю тебя», но промолчал, проглотив вертевшиеся на языке слова.
— Зачем она тебе? — искренне удивился Остюг. Поморщился. — Она ведь просто женщина.
— Она — моя сестра.
— Она — рабыня.
— И моя сестра, — упрямо повторил Избор. Остюг подумал, поковырял носком сапога снег, вырыл маленькую черную ямку. Неохотно согласился:
— Как знаешь…
В усадьбу вернулся Халль. Приветливо улыбнулся обоим братьям, поняв, что будет лишним, прошмыгнул мимо ворот. Его появление спугнуло Остюга — взгляд похолодел, движения стали резче, в прямую спину будто кол вогнали.
— Удачи тебе, — направляясь к избе, пожелал он Избору.
— И тебе…
Дождавшись, когда мальчишка скроется за дверью, Избор пошел следом. Скользнул в душный гомон и полумрак, прищурился, отыскивая Бьерна. Взгляд скользнул по веселому лицу Латьи, зацепился за сухое, озабоченное — Кьетви.
Бьерн оказался на длинной лавке в конце избы. Сидел рядом с Гримли. Вестфольдец что-то объяснял ему, Бьерн кивал. Отросшие косицы подпрыгивали при каждом кивке, змеями соскальзывали на его плечи. Одной рукой Бьерн оглаживал клевец у себя на коленях, другой — упирался в лавку. Темные глаза ярла смотрели куда-то в стену, мимо людской суеты.
Избор протиснулся к ярлу, сел рядом. Улучив момент, негромко, но уверенно шепнул:
— Утром мы пойдем с Гримли. Я не отпущу брата. Не поворачивая головы, Бьерн кивнул.
— Я не хочу, чтобы он вступал в битву, — пояснил Избор, — Он еще мальчик.
Слабая улыбка скользнула по губам ярла. Прерывая болтовню Гримли, он снял руку с клевца, хлопнул ладонью о колено. Посланец Олава замолчал.
— Он уже воин. Битвы — его удел. Ты ничего не сможешь с этим поделать, — сказал Бьерн.
— Тогда я буду драться рядом с ним и смогу защитить его.
Бьерн покачал головой и, точь-в-точь как недавно Остюг, произнес:
— Как знаешь…
Утром отряд покинул усадьбу. А спустя четыре дня они вошли в Хейдмерк, где собирал свои войска Черный конунг.
Их появлению Хальфдан обрадовался. По-дружески обнял Бьерна, похлопал по плечу:
— Сочувствую твоему горю, ярл.
Иэбор догадался — речь шла об Орме. Странно — пока Белоголовый был жив, меж Бьерном и ним словно искры пробегали и не было никакой дружбы, а стоило Орму умереть, как все принялись выражать Бьерну соболезнования, будто он потерял если не родича, так, во всяком случае, лучшего друга.
— Мы похоронили его со всеми почестями, положенными великому воину, — сказал Хальфдан. — На его кургане стоит камень с рунами. Я просил вырезать эти руны в память о нем.
— Благодарю тебя, конунг, — ответил Бьерн.
Затем подошла очередь Избора. Хальфдан подступил к княжичу, улыбнулся. Улыбка показалась Избору натянутой, она будто прилипла к бесстрастному лицу Черного конунга.
— Я сомневался в тебе, но ты вернулся, Избор из Альдоги. — Конунг потрепал его по плечу. — Я рад, что мои сомнения были напрасны.
Рука у Хальфдана оказалась тяжелой. В ответ Избор вежливо склонил голову, показывая, что по-прежнему верен клятве и готов послужить Черному. Неприятное чувство от улыбки конунга стерлось куда более приятным — краем глаза Избор заметил брата, восхищенно и завистливо наблюдающего за ними из толпы воинов.
— Мне жаль, что твой ярл, Вадемир Храбрый, ушел в Вальхаллу от рук детей Гендальва. Он был хорошим воином, — произнес конунг.
Сочувствие запоздало — раньше Избор хоть и редко, но вспоминал Вадима, а нынче время стерло его из памяти, оставив лишь смутный силуэт.
— Я постараюсь, чтоб ему не было слишком одиноко в Вальхалле, — привычно ответил Избор, намекая, что вскоре отправит убийц Вадима вслед за ним. У урман подобное бахвальство было в почете. Черный оценил ответ, заулыбался уже более искренне:
— Ты быстро учишься, сын Гостомысла. Придешь вечером на совет.
Вернул лицу прежний, невозмутимый, вид и в сопровождении своих хирдманнов направился прочь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44