Хальфдан рассердился.
— Я никогда не ошибаюсь! — рявкнул он. — Слышишь, Атли?! Никогда!
Спустя месяц они покинули Согн. Своим наместником конунг оставил Атли.
Б войске Черного Избор с Бьерном и Вадимом прочесали пирами Рогалланд, Хадоланд, Тотн, Хейдмерк и дважды, короткими набегами, побывали в одной из усадеб Вингульмерка.
В Вингульмерк Хальфдан ходил осторожно — эти земли, после долгих споров, битв и распрей, ему приходилось делить с конунгом Гендальвом, хотя Хальфдан считал их исконно своими — ведь некогда Вингульмерк принадлежал его отцу.
Когда кроны деревьев порыжели, а земля стала покрываться желтой, опавшей листвой, Хальфдан решил вновь отправиться в Вингульмерк.
— Там тебя встретит твой враг, но мой друг. Ты будешь называть своего врага другом, — уклончиво объяснил он Избору.
Княжич догадывался, о ком идет речь, не спал ночами, представляя себе встречу с Белоголовым, Ворочался с боку на бок, мысленно говорил с нападником, слышал покаянные речи, спорил с его оправданиями. Ночь за ночью…
Они остановились в усадьбе Хальфдана — Золотой долине, близ небольшой реки — одной из сестриц могучей Гломмы и круглого лесного озера. От усадьбы до озера было около пятисот шагов. Озеро показалось Избору невероятно красивым — большим, гладким, с высоко вздымающимися над водой берегами и белыми птицами, парящими над темной озерной гладью. Люди из усадьбы редко ходили к озеру — привыкли, а Избора манила его красота. Там, на невысокой прибрежной скале, он и встретил своего врага.
Княжич узнал Орма сразу, едва взглянув. И сколь ни готовился, сколь ни провел бессонных ночей в разговорах с самим собой, сколь ни клялся себе, что сумеет сдержать ненависть, — а кровь хлынула в голову, застучала в висках, пальцы сами стали нащупывать на поясе оружие.
— Не надо.
Женский голос охладил пыл Избора, заставил княжича разжать кулаки.
— Айша? — Княжич предпочитал смотреть на нее, чем на Орма. Девка появилась вовремя, будто учуяв возможную беду. — Как ты здесь оказалась?
— Пришла, — она взобралась на камень, поджала ноги, скрестила их под юбкой. Мотнула головой в сторону урманина, взбирающегося на береговой откос. За спиной Орма один за другим поднимались его люди — враги, которые, по приказу конунга, должны были стать друзьями.
— Это Орм? — разглядывая их, поинтересовалась Айша.
— Да, — неохотно признал Избор.
— Он не похож на вора и убийцу, — задумчиво сказала Айша.
— Но он — вор и убийца, — стискивая до боли кулаки, прошептал княжич.
День смерти Мстислава вертелся в памяти — дым, вопли, пролом в городской стене, выброшенные из полыхающих домов вещи, полуобнаженные девки с застывшим ужасом на мертвых лицах, гортанные выкрики урман и падающий к его ногам брат…
— Тебе нельзя с ним драться. Тут его земля и его правда, — на всякий случай негромко напомнила Айша.
— А в Альдоге была моя! — Оттолкнув ее в сторону, Избор шагнул навстречу Орму, столкнулся грудь в грудь. И тут же, оттеснив хевдинга, перед ним очутился другой урманин — невысокий, крепкий, со звериным прищуром желтых волчьих глаз. Острый нож коснулся шеи Избора раньше, чем княжич успел вздохнуть. Урманин что-то произнес, надавил лезвием. Из сказанного Избор понял только «заступаешь» и «хочешь смерти». Кровь гудела в висках, мутная ярость затмевала сознание, в памяти всплывало прошлое — лицо убитого брата, одинокая фигура отца на пристани, спокойная улыбка Гюды…
За спиной зашуршали, отдаляясь, легкие женские шаги. Айша убегала. Так было даже лучше — девчонка только мешалась бы под ногами…
Избор отбросил в сторону руку желтоглазого, не заметив, что лезвие расчертило шею красной полосой, выкрикнул Белоголовому:
— Помнишь меня, ярл?
И задохнулся от резкого удара в живот — желтоглазый урманин не стал бить ножом, зато кулаком засадил от души. Отплевываясь, Избор переломился пополам, чтоб не упасть к ногам врага, схватился за тонкий древесный ствол. Белоголовый поднял руку:
— Подожди, Харек.
Подступил к княжичу, вгляделся и по-словенски чисто произнес:
— Я не знаю тебя.
— Знаешь, — дышать было все еще тяжело, — я — твой враг!
— Вряд ли, — Белоголовый обошел вокруг дерева, пожал плечами: — Ты слишком слаб, чтоб называться моим врагом. Как твое имя?
Если бы он вспомнил, если бы смутился — вероятно, ярость Избора сошла бы на нет и спустя малое время княжич вспомнил бы, что пришел в эту страну и к этому человеку не воевать и не мстить, а выкупать своих родичей. Если бы да кабы…
Но ярл насмехался. В голове промелькнуло Бьерново: «С ними он даже разговаривать не станет…». Избор уже не помнил, о ком так говорил болотник, зато помнил его насмешливый тон, снисходительную ухмылку.
— Все вы… — прошипел Избор сквозь зубы, незаметно сместил руку с ноющего живота к поясу, нащупал костяную рукоять охотничьего ножа, что всегда носил при себе. — Все вы одинаковы, урманское отродье…
— Мы не ждали тебя так скоро.
От неожиданности Избор замешкался. Всего на миг, но и мига хватило, чтоб Бьерн встал меж ним и Белоголовым, закрыл ярла своей спиной. Рядом с ним преданной собачонкой вертелась Айша — тяжело дыша от бега, растрепанная, с раскрасневшимся в спешке лицом.
Сверкнув хитрыми кошачьими глазищами, она отлепилась от урманина, скользнула к княжичу. Ловко выудила из его ослабших пальцев нож, сунула куда-то в юбочные складки. Коснулась плеча Избора, шепнула:
— Все будет хорошо. Бьерн знает, что делать, — и полуденной тенью нырнула за спину княжича.
— Я торопился, но, похоже, зря. Меня встретили не так, как я ожидал. Впредь держи своих щенков на привязи, — фыркнул Белоголовый.
— Не бросайся словами, Орм. Ты называешь щенком моего князя.
Смех Белоголового звучал сухо и резко: — Мне нравится твоя шутка, Бьерн.
— Я пришел сюда не для шуток.
— Зачем же ты пришел?
— Вести торг.
Теперь Белоголовый смеялся уже искренне. Смеялись хирдманны, столпившиеся за спиной своего хевдинга, и даже желтоглазый Харек, недоверчиво качая головой, выдавил слабую ухмылку.
Белоголовый повернулся к тощему и высокому урманину, судя по морщинистой коже — самому старшему из хирда:
— Ты действительно умен, Кьетви. Тывсегда говорил, что время меняет людей. Теперь я сам вижу это.
Вновь взглянул на Бьерна, отрезал:
— Ступай в Бирку — там ведут торг. А здесь сын Асы собирает воинов.
На сей раз засмеялся Бьерн:
— Кьетви правда умен — люди меняются. С каких пор ты стал воевать за конунга?
— С тех самых, как ты стал торговать, — веско отозвался Орм.
Разговаривая, оба урманина неприметно подбирались друг к другу, как подбираются, прежде чем сцепиться, два диких зверя. Оставалось всего два шага, когда Айша кинулась к ним — маленькая, худая, в серой шерстяной рубахе со слишком большим воротом, сползающим ей на плечо, в длинной юбке, с растрепавшимися от недавнего бега волосами и лихорадочными красными пятнами на тонких щеках. В окружении урман она казалась еще меньше и беззащитнее, чем была на самом деле.
Бьерн остановился. Орм кинул на него быстрый взгляд и тоже шагнул назад.
Явно не зная, зачем вообще вылезла и что теперь делать, притка растерянно огляделась. Тонкие пальцы девки теребили мягкую ткань, словно надеясь обнаружить нечто важное, затерявшееся в шерстяных складках юбки. В конце концов она оставила юбку в покое, указала на княжича и, на каркающем северном языке, заявила Орму:
— Знакомься, ярл. Это Избор — сын конунга Альдоги, Гостомысла.
Злость княжича уже исчезла — не билась кровью в висках, не застревала колом в горле — расплескал ее, растратил в глупой выходке.
— Она говорит правду? — недоверчиво оглядев притку, спросил у Бьерна Белоголовый. Тот кивнул.
— А кто ты? — теперь ярл разговаривал с Айшей. Та пожала плечами и улыбнулась. Из нее будто плеснуло светом, тонкая бледная кожа засияла, в кошачьих глазах заблестели радостные огоньки.
— Айша. — Она обернулась, указала на Бьерна: — Я пришла с ним.
— Рабыня? — Орм опять спрашивал Бьерна. Болотник угрюмо покачал головой, объяснил:
— Свободная. Притка.
Белоголовый не понял, да и как он мог понять, если на его родине никогда не слышали о притках. Но это название впрямь подходило Айше — не рабыня, не жена, не служанка и не воин, а притка. Везде и всегда она оставалась приткой — приткнувшейся, прилепившейся, неприметно идущей рядом.
Орм задумчиво покосился на Айшу, шагнул к Избору. Его протянутая рука не показалась оскорблением — княжич унизил себя куда больше. Разве он вел себя так, как подобает сыну князя? Набросился на врага, будто безголовый мальчишка…
Не раздумывая, Избор коснулся руки Белоголового, сжал пальцы. Ладонь ярла оказалась теплой и крепкой.
— Если ты сын Гостомысла, то ты знаешь, как называть меня, — по-словенски сказал Орм. Взглянул на отошедшую к серому валуну и отряхивающую юбку притку, продолжил, словно обращаясь только к ней: — Орм Белоголовый, сын Эйстейна.
Враги напали внезапно, ночью, в самый разгар пира, на котором конунг отмечал прибытие Белоголового. Все уже изрядно напились и отяжелели, когда дверь в пиршественную избу распахнулась и на пороге появился худой темноволосый слуга, охраняющий лошадей в лесу.
— Враги, конунг! — не заходя в избу, выкрикнул он. Голос парня пронесся над пиршественным столом, смял веселый гомон.
Конунг вытянул шею, силясь разглядеть говорящего:
— Кто ты?
— Симун, сын Ингви Рыжего. — Парень шагнул в избу, дверь за его спиной закрылась, свет упал на лицо — потное, бледное, с красными лихорадочными пятнами. Губы парня дрожали.
— Я и Тородд сторожили лошадей в лесу, когда заметили их. Они пробирались меж деревьев, их было много, как муравьев в муравейнике, и они шли так тихо, что даже лошади не услышали их шагов, Тородд остался с лошадьми, а я взял самого быстрого коня и поскакал упредить тебя, конунг.
— Ты верно поступил, Симун, сын Ингви. — Хальфдан тяжело поднялся, не спеша снял плащ, исподлобья оглядел притихших гостей. — Лишь один человек мог осмелиться напасть на меня в этих землях — старик Гендальв, но он напал бы при свете дня, чтоб видеть лицо своего врага. Значит, сюда идут его сыновья — Хельсинг и Хыосинг…
Слова конунга падали в напряженную тишину, как камни в глубь омута. Внутри у Избора что-то зашевелилось, стало душно.
— Сыновья Гендальва хотят называться конунгами, но их страх пред нами столь велик, что они пробираются ночью, надеясь застать нас врасплох. Сколько у них людей, Симун? — Хальфдан выпростал руку из-под плаща, поманил прильнувшего к стене парня.
— Много, конунг, — по-прежнему переминаясь у входа, ответил тот. Потупился, словно боясь сказать лишнее.
— Сколько?! Много деревьев в лесу, много птиц в небе, много рыбы в реке, а врагов никогда не бывает много или мало — их всегда столько, сколько ты можешь убить! Чего ты боишься, сын Ингви? Трусливых воров, которые стыдятся своих бледных лиц и прячут их под покровом ночи? Или смерти, которая приходит всегда и встречи с которой никому не дано избежать?
Симун попятился к дверям, уперся спиной в грудь заступившего ему путь Орма.
— Ты был смелым в лесу, будь смелым и здесь, — Белоголовый подтолкнул парня к конунгу. Избор видел, как на лице бедолаги мелькали поочередно страх, растерянность, задумчивость, опять страх. Неудивительно, что гонец боялся — конунги не любили людей, приносящих дурные вести, не гнушаясь порой зарубить злосчастного гонца.
— Их очень много, конунг, — наконец дрожащим голосом прошептал Симун. — Много больше, чем твоих воинов.
Хальфдан крутнулся на пятках, с размаха ударил ногой по краю стола. Тяжелый длинный стол закачался, с грохотом завалился на скамью, опрокинул ее. На пол, на радость оторопевшим от шума псам, посыпались объедки.
— Значит, у детей Гендальва будут пышные похороны — в царство синекожей Хель они отправятся с множеством друзей! — расхохотался Черный. — Нынче мы хорошо повеселились за столом, теперь славно потанцуем в пляске Скегуль! Вперед, сыны Одина!
Воины рванули к выходу, шумно обсуждая, как проучат трусливых щенков, тявкающих в ночи, и хвалясь друг перед другом еще не одержанной победой.
Проталкиваясь меж двумя рослыми урманами, которые, перекликаясь через его голову, спорили, кто зарубит больше врагов, Избор пытался отыскать в толпе у входа людей Бьерна, но разглядел лишь Вадима — его лохматая рыжая башка возвышалась над прочими.
— Выводи людей на двор! — прокричал Избор Хоробому по-словенски. — Слышишь? Поднимай людей!
Выходя из избы, Вадим кивнул.
Толпа подпихнула Избора к дверям, выволокла наружу. Там, во дворе, перед длинными воинскими домами, уже сновали разбуженные криками люди, строились, наспех натягивая кольчуги и вооружаясь, кто чем придется. У дальней избы, где спали альдожане, сгрудились несколько ватажек.
Избор протиснулся меж гомонящими ярлами и стурманами к сложенному у входа в пиршественную избу оружию, отыскал свой пояс с мечом, побежал к ватажкам, на ходу подпоясываясь и стараясь ни с кем не столкнуться. Мимо мелькали факелы, сонные и испуганные лица, отблески света плясали на круглых умбонах щитов. Люди галдели, перекликались, путались в темноте и суете.
— Латья! — завопил Избор.
Вместо Латьи на его зов откуда-то из-за чужих спин возник Тортлав.
— Где Бьерн? — выкрикнул, глядя в обеспокоенное лицо урманина, княжич. Тортлав махнул рукой в сторону избы:
— Там. Что случилось?
— Сыновья Гендальва, — дальше объяснять не пришлось. Тортлав кивнул, побежал к своим, придерживая болтающиеся на поясе метательные ножи.
Где-то за спиной княжича множество голосов затянули песню Валькирий — нечто среднее между мольбой к Одину и насмешками над врагом. К ним присоединились еще голоса, затем — еще. Монотонный гул песни, где слова разбирались с трудом, а смысл и вовсе терялся в хитросплетении фраз, успокаивал. Суматоха превратилась в обычную подготовку к бою, внутренняя суета уступила место холодной решимости.
— Мои люди готовы. — К княжичу подошел Бьерн, покосился на окруживший усадьбу лес.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44